Пищевой синтезатор, который после развертывания стационарного лагеря должен был обеспечивать десантников полноценным рационом, стал частью скалы вместе с запасом продовольствия, аминокислотными затравками и поливитаминными матрицами. И если примитивная электролизная станция, сварганенная стармехом на коленке из элементов малого ремонтного комплекта была способна исправно снабжать команду воздухом вполне нормального газового состава, то возможности разложить органику и неорганические соединения на элементы, а потом собрать их в уже новых, подходящих для человеческого метаболизма, сочетаниях у команды не было.
Разумные существа обнаружились в первый же день плена «Кондора» внутри горы. Пестрые многоногие и многорукие существа, напоминающие длиннолучевых морских звезд с ажурными, испещренными сквозными отверстиями телами, сами поскребли в единственный незаблокированный шлюз мирохода. Их единственную деревню, скрытую пологом леса и составлявшую с ним единое целое, приборы скаутов не заметили сразу.
В дальнейшем ни на одном из островов, ни на самой континентали других поселений так и не обнаружили. Это было странно — но по всему выходило, что приютивший команду «Кондора» атолл был во всех отношениях уникальным местом.
Пустышники оказались удивительными существами. В считанные минуты они продемонстрировали свои способности к усвоению чужого языка — те символьные азбуки и язык жестов, что были придуманы на родномире для общения с китами, дельфинами и обезьянами, были выучены и поняты пустышниками на раз.
Пустышники понимали все — но делиться информацией не спешили.
Впоследсткие выяснилось, что на это у них были причины.
На этом чудеса не заканчивались.
Яцек вместе со всеми членами экспедиции долго удивлялся, как аборигенам удалось столь безошибочно выйти на корабль, который возник без всплеска, без шума в этом спокойном мирке. Они словно ждали появления «Кондора» — и явились прямо к дверям дома своих гостей, ставшего для них тюрьмой.
Особенно настораживало то, что особенного удивления и восторга существа, окрещенные пустышниками, не демонстрировали. Первые же часы наблюдения за хозяевами чужемира позволили установить, что они весьма щедры на проявления эмоций в общении друг с другом — но в отношении чужаков пустышники вели себя как со своими соплеменниками, что вряд ли вписывалось в даже в предположительно странный шаблон поведения, присущий коллективным существам, каковыми те — со своим поселением, похожим на сплетенный из древесных волокон, водорослей и лиан муравейник и сложноподчиненной, почти машинной иерархией, вне всякого сомнения и являлись.
Когда силовики под водительством боцмана сделали первые вылазки наружу, причина такого поведения стала ясна.
Коралловый атолл, венчавший подводную гору, что пленила «Кондор», и морское дно вокруг него были могилой для десятков кораблей, подобных «Кондору». Под наложениями извести и коростой кораллов скрывались мироходы сходной с «Кондором» постройки и совершенно невиданные его командой конструкции, предназначением которых, вне всякого сомнения, было связывать миры друг с другом, словно острой иглой пронзая ткань континуума своими телами.
Все они были мертвы.
Пусты.
Покинуты своими командами.
Причины этого были для экипажа «Кондора» неясны — до поры.
Команды потерпевших крушение кораблей были здесь же. Их непросто было отыскать на морском дне, среди таких же скал, как те, в которые превратились они сами.
Чудовищная галерея упокоенных в камне ритуальных смертей развернулась перед ужаснувшимися разведчиками. А среди человеческих и нечеловеческих тел, поросших раковинами и ветвями кораллов, весело танцевали разумные хозяева этого мира, явно довольные проделанной работой.
Да, тогда было страшно, подумал Яцек. Очень страшно. Неведомое всегда страшит.
Хотя иногда гораздо страшнее именно истина.
Единственный корабль, свободный от раковин и наложений, стоял ближе всего к острову. Очертания его показались знакомыми всем пленникам «Кондора».
Боги! — воскликнул цветущий, не осунувшийся еще тогда и не превратившийся в ходячий скелет Тиотаари. — Да ведь это же мобильный храм Обжор!
Обжор? — переспросил живой еще тогда капитан Уртанг.
Ну, Жнецы! Ну, культ Голодного Бога! Неужели не помните?
И они вспомнили.
Голодного Бога придумал себе выходцы из Пояса Запустения родномира — зоны, где среди бесплодных земель скитались остатки племен, сгоревших в огне последней войны. Полуодичалые, вечно голодные, не гнушающиеся самоедством и каннибализмом, они попросту не могли не создать подобный культ. Возведя добычу пропитания во главу угла, весьма скоро они обнаружили живущих — по их меркам — в роскоши, достатке и сытости соседей по добромиру. Объединившись, новые дикари совершали все более и более дерзкие набеги на территории миролюбивых народов, неся свет своего бога за пределы породившей его уродливый культ колыбели. Появившийся среди полудиких племен вождь, изворотливый и по-житейски мудрый, сумел в считанные годы сколотить из разрозненных кланов подобие империи. Вооружившись достижениями науки и технологии, он почувствовал в себе силы диктовать условия прочим государствам.
Продолжаться долго это не могло.
Едва оправившийся от бойни мир мог не пережить новой войны. Во избежание причин для будущих конфликтов — из-за ресурсов, территорий и снова ресурсов — сотни поисковых отрядов бороздили пространство в поисках новых земель, на которых хвалило бы места всем.
Приверженцам Голодного Бога был выставлен ультиматум — весьма, впрочем, мягкий и напоминающий скорее предложение, от которого попросту невозможно отказаться.
На кораблях-храмах они ушли следом за своим лидером с родномира, из страны засушливых степей и выжженных рукотворными солнцами бесплодных пустынь, в неизвестность.
Больше о них не слышали.
Вскоре о них почти забыли. Забыли все — кроме того, что их лидера звали Епископ.
Сейчас Епископ смотрел в глаза Яцеку десятком глаз пустышников, из которых состоял. Ждал.
Ритуал был отработан еще тогда, когда экипажу мирохода пришлось заключить с аборигенами договор. Первые жертвоприношения были сняты камерами саркофандров тех десантников, которые сопровождали жертву. Тогда, не в силах поверить съемке, они ходили сюда все вместе — провожая каждого из своих товарищей в последнюю дорогу.
Тогда у них еще хватало сил.
Их было много, они были исполнены надежд, они верили в то, что дьявольский маяк, установленный Епископом на затерянном в океане атолле у берегов континентали, в какой-то момент, как и всякая сложная техника, даст сбой. Вместо того, чтобы, подобно песням сирен, приманивать оказавшиеся поблизости от чуждомира корабли, воздействуя на разум пилотов, он передаст весточку через одного из них. Весточку с координатами «Кондора».
И их отыщут прежде, чем Голодный Бог расправится с каждым из них.
Они еще могли радоваться жизни.
И с удовольствием вкушали дары.
Те дары, что слал им через хрящеруки пустышников и милость Епископа сам бог.
Голодный Бог.
Потом их стало меньше.
Они стали есть реже.
Но не есть совсем не могли.
Произнеся про себя молитву, обращенную к богу голода, Яцек распахнул визор шлема. Яд, наполняющий воздух, хлынул в его легкие.
Больно не было.
Когда зрение и мысли стали гаснуть, Яцек успел еще увидеть, как Епископ навис над ним чудовищной тушей, воздев руки к заплетенному пологом леса небу.
С ладоней Епископа прямо в душу Яцека сквозь бесстрастные зенки пустышников заглянул Голодный Бог.
Позвал: идем.
И Яцек пошел.
С вершины митры Епископа Яцек наблюдал, как ловкие хрящеруки его Семьи сноровисто разбирают тело, которое совсем недавно принадлежало ему самому. Он видел, как снуют туда-сюда сквозь распахнутый, подобно створкам вскрытой раковины, шлем мелкие собратья и сосестры, вынося наружу кусочки плоти, которые тщательно обрабатывают престарелые особи, плотским оболочкам которых осталось совсем уже немного до момента, когда Голодный Бог потребует их себе и переселит разумы старцев в молодые, пока еще неразумные тела.
Кашицеобразная масса, которую отрыгали из дюжины желудков старики, заливалась в створки панцирей расколотых скорпунатов и застывала там, колыхаясь от малейшего прикосновения, словно бледно-розовое желе.
Вскоре, когда внутри саркофандра не осталось ничего, кроме костей, содержимое хитиновых чаш украсили побегами светоцветов и пестрыми плавничками листорыб. Собратья и сосестры подхватили блюда и посеменили к воде с радостным пением.
Они ведь и впрямь словно коты, подумал Яцек. Для них это — игра. Вся жизнь.
Так и есть, ответил Епископ. Где-то в глубине сложенной из сотен ажурных тел фигуры жил в нервных ганглиях одного из этих смышленых, но не обладающих собственным разумом животных разум человека, который придумал Голодного Бога и смог спасти свой народ.
Они игривы, сказал Епископ. И доверчивы. Преданны. Готовы прийти на помощь. В отличие от людей они не лгут. Благодаря им моя паства обрела здесь свой новый дом и заронила семя разума на эти бесплодные почвы. Совсем как в старые добрые времена…
Но зачем все это, спросил Яцек. Страх, ужас, распятия, цепи, известковые статуи…
И пища, продолжил за него Епископ, и Яцек почувствовал, как он улыбается где-то внутри его мыслей.
Да, с вызовом ответил Яцек. Почему было попросту не переселить нас в… этих? А? Почему надо было заставлять…
Он умолк, все еще чувствуя вкус розового студня на несуществующих губах.
Ведь мы точно знали, что за дары приносят нам пустышники. Но никогда не говорили об этом. Как и о жребии. Никогда не говорили, зачем уходим и на что идем.
Яцек знал, что Епископ слышит его мысли. Так же, как слышит их капитан Уртанг, и Тиотаари, и Хансен, и Третий из близнецов-азиатцев… Все те, кто ушел и не вернулся.