– Вы хотите сказать, что нечитаемые страницы, которые он пишет у сеньора Леона, – истории о том, откуда он родом?
– И да, и нет. Это истории для него самого, а не для нас. Поэтому он и пишет их на личном языке.
– Откуда вы знаете, если не можете прочитать? Он вам их переводил?
– Сеньор, для того, чтобы наши отношения с Давидом развивались, важно, чтобы он мог на меня полагаться – что я не разглашу, о чем мы разговариваем. Даже ребенок имеет право на маленькие тайны. Но из разговоров с Давидом, да, я полагаю, он считает, что пишет истории о себе и своем истинном происхождении. И он скрывает это от вас обоих, чтобы вас не расстраивать.
– И каково же его истинное происхождение? Откуда он, по его мнению, происходит?
– Не так-то просто это объяснить. Но все упирается в некое письмо. Он говорит о письме, в котором есть имена его истинных родителей. Он говорит, что вы, сеньор, об этом письме знаете. Это правда?
– Письме от кого?
– Он говорит, что, когда он сошел с судна, при нем было письмо.
– Ах то письмо! Нет, вы ошибаетесь, то письмо было утеряно еще до того, как мы сошли на берег. Оно потерялось в пути. Я его никогда не видел. Именно потому, что он потерял письмо, я взял на себя ответственность помочь ему найти его мать. Иначе он оказался бы беспомощен. Он до сих пор оставался бы в Бельстаре, между небом и землей.
Сеньора Очоа энергично что-то пишет у себя на планшете.
– Теперь перейдем, – говорит она, откладывая авторучку, – к практической проблеме поведения Давида в классе. К его нарушениям субординации. К неспособности осваивать программу. К последствиям такой неспособности – и нарушения субординации – для сеньора Леона и другим детям в классе.
– Нарушение субординации? – Он ждет, что Инес добавит и свой голос, но нет – она предоставляет вести разговор ему. – Дома, сеньора, Давид всегда вежлив и ведет себя хорошо. Мне трудно поверить в такие жалобы сеньора Леона. Что именно он подразумевает под нарушением субординации?
– Он подразумевает постоянные сомнения в авторитете учителя. Подразумевает отказ принимать наставления. И тут мы переходим к ключевому вопросу. Я бы предложила изъять Давида из обычного класса – по крайней мере на время – и записать его в программу обучения, приспособленного для его индивидуальных нужд. Там он сможет учиться в собственном темпе – раз уж такая у него непростая семейная ситуация. До тех пор, пока он не окажется готов вернуться в класс. Я уверена, что ему это удастся, поскольку он смышленый ребенок с подвижным умом.
– Программа обучения?..
– Я имею в виду Центр специального обучения в Пунто-Аренас, неподалеку от Новиллы, на побережье, в очень приятном месте.
– Далеко ли это?
– Примерно в пятидесяти километрах.
– В пятидесяти километрах! Это очень далеко для ребенка – ездить каждый день туда-обратно. Есть ли туда автобус?
– Нет. Давид будет проживать в Центре обучения, а через выходные приезжать домой, если захочет. По нашему опыту лучше всего такое обучение проходит в режиме с проживанием. Оно позволяет несколько отдалиться от ситуации дома, которая, не исключено, есть дополнительный неблагоприятный фактор.
Они с Инес переглядываются.
– А если мы откажемся? – говорит он. – Если предпочтем, чтобы он остался в классе у сеньора Леона?
– Если мы предпочтем изъять его из школы, где он ничему не учится? – вступает Инес, голос у нее звенит. – Для которой он все равно слишком юн. Вот подлинная причина, почему ему трудно. Он слишком юн.
– Сеньор Леон более не готов к Давиду в своем классе, и я, наведя кое-какие свои справки, понимаю, почему. Что касается возраста, Давид уже достиг нормальных школьных лет. Сеньор, сеньора, вот вам мой совет – в интересах Давида. В школе он не развивается. Он оказывает неблагоприятное влияние на других. Перемещение его из школы в домашнюю обстановку, которую он явно считает нервирующей, – явно не решение вопроса. Следовательно, необходимо предпринять другой, более решительный шаг. И поэтому я рекомендую Пунто-Аренас.
– А если мы откажемся?
– Сеньор, я бы предложила вам так вопрос не ставить. Помяните мое слово: Пунто-Аренас – лучшее для нас решение. Если вы с сеньорой Инес желаете предварительно посетить Пунто-Аренас, я могу это устроить, и вы сами увидите, что это первоклассное учреждение.
– Если мы навестим это учреждение и все же откажемся, что дальше?
– Что дальше? – Сеньора Очоа беспомощно разводит руками. – Вы в начале нашей консультации сказали, что вы мальчику не отец. В документах о его происхождении – настоящем происхождении – не сказано ничего. Я бы предположила… я бы предположила, что ваши позиции выбирать, где он должен получать образование, чрезвычайно слабы.
– То есть вы заберете у нас ребенка?
– Пожалуйста, не воспринимайте это так. Мы не забираем у вас ребенка. Вы регулярно будете видеться, раз в две недели. Ваш дом по-прежнему будет ему домом. Во всех практических отношениях вы останетесь его родителями, если только он сам не решит, что хочет отделиться от вас. На что он никак не намекает. Напротив – он чрезвычайно вас любит, вас обоих – и любит, и привязан к вам… Повторю: Пунто-Аренас, по моему мнению, – лучшее решение имеющейся проблемы, и решение щедрое. Подумайте об этом. Не торопитесь. Навестите Пунто-Аренас, если хотите. А потом мы вместе с сеньором Леоном обсудим подробности.
– А пока что?
– А пока я бы предложила забрать Давида домой. Ничего хорошего ему от пребывания в классе у сеньора Леона все равно не будет, и уж точно ничего хорошего не будет его одноклассникам.
Глава 25
– Почему мы сегодня рано домой?
Они втроем в автобусе, возвращаются в Кварталы.
– Потому что это все было ошибкой, – говорит Инес. – Они для тебя слишком взрослые, мальчики в классе. А учитель этот, этот сеньор Леон, не умеет учить.
– У сеньора Леона волшебный глаз. Он умеет вынимать его и класть в карман. Один мальчик видел.
Инес молчит.
– Я завтра пойду в школу?
– Нет.
– Если точнее, – вмешивается он, – ты не пойдешь в школу к сеньору Леону. Мы с твоей мамой рассматриваем другой вариант школы. Может быть.
– Мы не рассматриваем никакую другую школу, – говорит Инес. – Школа с самого начала была скверной затеей. Не понимаю, почему я это допустила. Что там говорила эта женщина про дислексию? Что такое дислексия?
– Неспособность читать слова в правильном порядке. Неспособность читать слева направо. Вроде того. Не знаю.
– У меня нет дислексии, – говорит мальчик. – У меня ничего нет. Они меня шлют в Пунто-Аренас? Я туда не хочу.
– Что тебе известно про Пунто-Аренас? – говорит он.
– Там колючая проволока и спать надо в общей спальне, а домой нельзя.
– Никто тебя в Пунто-Аренас не пошлет, – говорит Инес. – Пока я жива.
– Ты собираешься умереть? – спрашивает мальчик.
– Нет, конечно, нет. Это просто так говорится. Ты не поедешь в Пунто-Аренас.
– Я забыл учебник. Учебник по письму. Он у меня в парте. Можно мы вернемся и заберем его?
– Нет. Не сейчас. Я заберу как-нибудь.
– И мой пенал.
– Карандашный пенал, который мы тебе подарили на день рождения?
– Да.
– Его тоже заберу. Не волнуйся.
– Они хотят послать меня в Пунто-Аренас из-за моих историй?
– Они не то что хотят тебя послать в Пунто-Аренас, – говорит он. – Скорее они не знают, что с тобой делать. Ты исключительный ребенок, а они не знают, что делать с исключительными детьми.
– Почему я исключительный?
– Не тебе об этом спрашивать. Ты просто исключительный, и тебе с этим жить. Иногда от этого будет проще, иногда труднее. Тут как раз случай, когда труднее.
– Я не хочу в школу. Мне не нравится школа. Я сам могу учиться.
– Не думаю, Давид. Мне кажется, ты последнее время слишком много учился сам. Смирения бы тебе чуточку больше, чуточку больше желания учиться у других – вот что нужно бы.
– Меня можешь ты учить.
– Спасибо. Какой ты добрый. Как ты помнишь, я предлагал тебя поучить – несколько раз, но ты меня отверг. Если бы ты дал мне тебя учить читать, писать и считать обычным способом, всей этой кутерьмы не случилось бы.
Ясно, что от силы этой отповеди мальчик робеет: он бросает на него взгляд обиженного удивления.
– Но это все позади, – добавляет он поспешно. – Мы с тобой начнем с чистого листа.
– Почему я не нравлюсь сеньору Леону?
– Потому что он слишком преисполнен чувства собственной важности, – говорит Инес.
– Ты сеньору Леону нравишься, – говорит он. – Просто ему весь класс нужно учить, и у него нет времени уделять тебе индивидуальное внимание. Ему нужно, чтобы дети какое-то время работали сами.
– Мне не нравится работать.
– Нам всем нужно работать, и тебе бы неплохо к этому привыкнуть. Работа – людская доля.
– Мне не нравится работать. Я люблю играть.
– Да, но нельзя же все время играть. Делу время, потехе час. Приходишь утром в класс – сеньор Леон предполагает, что ты будешь работать. И это резонно.
– Сеньору Леону не нравятся мои истории.
– Они ему не могут не нравиться, потому что он не в силах их прочесть. А какие истории ему нравятся?
– Про каникулы. Про то, что люди делают на каникулах. Что такое «каникулы»?
– Каникулы – это незанятые дни, когда не нужно работать. У тебя сегодня до конца дня каникулы. Тебе сегодня больше не нужно учиться.
– А завтра?
– Завтра ты будешь учиться читать, писать и считать, как нормальный человек.
– Я собираюсь написать в школу, – говорит он Инес, – уведомить их, что мы забираем Давида. Что сами будем заниматься его образованием. Согласны?
– Да. И, раз уж вы этим занялись, напишите и этому сеньору Леону. Спросите, чего он взялся учить маленьких детей. Скажите ему, что это не мужская работа.
Уважаемый сеньор Леон, – пишет он.
Спасибо вам за то, что познакомили нас с сеньорой Очоа.