Дмитрий смотрит на него в упор, ощерившись, как животное в клетке.
– Суд может назначить вам адвоката, – продолжает присяжный. – Еще не поздно. Это в силах суда. Мы можем назначить адвоката и отложить это заседание, чтобы у адвоката было время полностью ознакомиться с делом и решить, как лучше всего действовать дальше.
По толпе пробегает разочарованный ропот.
– Судите меня! – кричит Дмитрий. – А если не осудите, я себе глотку перережу. Повешусь. Вышибу себе мозги. Вы не сможете меня остановить.
– Поберегитесь, – говорит присяжный. – Мой коллега уже признал ваше желание выглядеть достойно. Но, угрожая суду, вы ведете себя недостойно. Напротив – вы ведете себя как безумец.
Дмитрий готов ответить, но судья вскидывает руку.
– Молчите, Дмитрий. Мы все примкнем к вашему молчанию. Помолчим вместе, пусть наши страсти утихнут. После чего рассудим спокойно и разумно, как действовать дальше.
Судья складывает руки и закрывает глаза. Его коллеги делают то же самое. Люди в зале один за другим складывают руки и закрывают глаза. Он, Симон, неохотно следует их примеру. Проходят секунды. Где-то внизу хнычет ребенок. «Пусть наши страсти утихнут, – думает он, Симон. – какую страсть ощущаю я сам, помимо страсти раздражения?»
Судья открывает глаза.
– Итак, – говорит он. – Не оспаривается, что покойная Ана Магдалена скончалась в результате действий обвиняемого Дмитрия. Суд предлагает Дмитрию рассказать эту историю – историю четвертого марта его глазами; для протокола: довожу до всеобщего сведения, что рассказ Дмитрия будет приравнен к самооправданию. Вам слово, Дмитрий.
– Когда лиса держит гуся за горло, – говорит Дмитрий, – она не говорит ему: «Дорогой гусь, в знак моей милости я дам тебе возможность уговорить меня, что ты вовсе не гусь». Нет, лиса откусывает гусю голову, рвет ему грудь и ест его сердце. Вы держите меня за горло. Ну же. Оторвите мне голову.
– Вы – не зверь, Дмитрий, и мы – не звери. Вы – человек, и мы – люди, которым доверили задачу достижения правосудия или, по крайней мере, его подобия. Примкните к нам в этом деле. Доверьтесь закону, его проверенным и испытанным порядкам. Расскажите нам свою историю, начиная с покойной Аны Магдалены. Кем Ана Магдалена вам приходилась?
– Ана Магдалена была учителем танцев и женой директора Академии Танца. Академия Танца занимает этаж над музеем, в котором я служил. Я видел ее ежедневно.
– Продолжайте.
– Я любил Ану Магдалену. Я полюбил ее с первого взгляда. Я преклонялся перед ней. Я на нее молился. Я целовал землю, по которой она ступала. Но она не желала иметь со мной ничего общего. Она считала меня неотесанным. Она смеялась надо мной. И я ее убил. Я надругался над ней, а затем удавил. Вот и все.
– Это не все, Дмитрий. Вы преклонялись перед Аной Магдаленой, вы на нее молились и все же изнасиловали и удушили ее. Нам это трудно понять. Помогите нам. Когда женщина, которую любят, отвергает влюбленного, это задевает его чувства, но, уж конечно, он не бросается убивать эту женщину. Должна быть какая-то дополнительная причина – нечто наверняка случилось в тот день и направило ваши действия. Расскажите подробнее, что произошло в тот день.
Даже со своего места он, Симон, видит, как лицо Дмитрия заливает яростью, видит, как пылко хватается Дмитрий за микрофон.
– Приговорите меня! – орет он. – Покончим с этим!
– Нет, Дмитрий. Мы здесь не для того, чтобы подчиняться вашим приказам. Мы здесь для того, чтобы вершить правосудие.
– Вы не можете вершить правосудие! Вы не способны измерить мою вину! Она неизмерима!
– Напротив, именно за этим мы здесь: измерить вашу вину и решить, какой приговор ей подойдет.
– Как шляпа – голове!
– Да, как шляпа – голове. Вершить правосудие не только по отношению к вам, но и по отношению к вашей жертве.
– Женщину, которую вы именуете моей жертвой, не заботят ваши дела. Она мертва. Ее нет. Никто ее не вернет.
– Напротив, Дмитрий, Ана Магдалена есть. Она сегодня с нами, здесь, в этом театре. Она преследует нас, в особенности – вас. Она не уйдет, пока не получит удовлетворения в том, что справедливость восторжествовала. Следовательно, расскажите нам, что случилось четвертого марта.
Отчетливо слышен треск: корпус микрофона в руках у Дмитрия ломается. Слезы текут из его зажмуренных глаз, словно вода, выжатая из камня. Он медленно качает головой. Доносятся сдавленные слова:
– Я не могу! Не буду!
Судья наливает воду в стакан и дает конвоиру знак передать стакан Дмитрию. Тот шумно пьет.
– Можем продолжить, Дмитрий? – спрашивает судья.
– Нет, – говорит Дмитрий, и слезы теперь текут ручьем. – Нет.
– Тогда сделаем перерыв, чтобы вы успокоились. Возобновим заседание сегодня в два пополудни.
Из зала доносится неудовлетворенное бурчание. Судья резко стукает молотком.
– Молчать! – требует он. – Это не развлечение! Одумайтесь! – И уходит со сцены, а следом за ним и присяжные – и конвоир, толкая перед собой Дмитрия.
Он, Симон, вместе с толпой стекает по лестнице. В фойе он с изумлением натыкается на брата Инес Диего – и Давида с ним.
– Ты что здесь делаешь? – требует он ответа у мальчика, не обращая внимания на Диего.
– Я хотел прийти, – говорит мальчик. – Я хотел повидать Дмитрия.
– Уверен, Дмитрию и так унизительно – и без того, чтобы дети из Академии на него пялились. Тебе Инес разрешила прийти?
– Он хочет быть униженным, – говорит мальчик.
– Нет, не хочет. Такое ребенку не понять. Дмитрию не хочется, чтобы с ним обращались как с сумасшедшим. Он хочет, чтобы ему сохранили достоинство.
Их подслушивает незнакомец – худой, похожий на птицу молодой человек с саквояжем. И вмешивается:
– Так, без сомненья же, у человека с головой плохо, – говорит он. – Как иначе можно совершить подобное преступление, если с головой все в порядке? Да еще и требует самого сурового наказания. Нормальный человек станет так делать?
– Что в Эстрелле считается самым суровым наказанием? – спрашивает Диего.
– Соляные копи. Тяжкий труд в соляных копях, пожизненно.
Диего смеется.
– У вас тут, значит, по-прежнему есть соляные копи!
Молодой человек растерян.
– Да, есть. А что тут такого странного?
– Ничего, – говорит Диего. Но продолжает улыбаться.
– А что такое соляная копь? – спрашивает мальчик.
– Где добывают соль. Как золотые копи, где добывают золото.
– Туда Дмитрия отправят?
– Туда шлют все гнилые яблоки, – говорит Диего.
– А мы его там навестим? Можно нам поехать к соляным копям?
– Давай не будем опережать события, – говорит он, Симон. – Не думаю, что судья отправит Дмитрия в соляные копи. Такое у меня чутье – исходя из того, как все складывается. Думаю, они решат, что у Дмитрия болезнь головы, и отправят его в больницу, лечиться. И через год-другой он вернется новым человеком, с новой головой.
– Вы, судя по всему, не очень-то высокого мнения о психиатрии, – говорит молодой человек с саквояжем. – Простите, я не представился. Меня зовут Марио. Я учусь в юридической школе. Поэтому я сегодня здесь. Удивительный случай. Ставит фундаментальные вопросы. К примеру, задача суда – восстановление доброго имени преступника, но насколько суду следует ломать копья, восстанавливая преступнику доброе имя, когда он не желает его восстанавливать, – как этот вот субъект Дмитрий? Может, следует дать ему выбор: восстановление доброго имени посредством соляных копей или же посредством психиатрической больницы. Впрочем, следует ли допускать преступника к вынесению приговора вообще? В юридических кругах, как вы догадываетесь, всегда противились подобному подходу.
Он видит, что Диего уже мается. Он знает Диего, знает, что ему скучно от того, что он зовет «разговорами умников».
– Погожий денек, Диего, – говорит он. – Может, вы с Давидом найдете занятие поинтереснее?
– Нет! – говорит мальчик. – Я хочу остаться!
– Это он сюда захотел прийти, не я, – говорит Диего. – Мне совершенно плевать, что там случится с этим типом Дмитрием.
– Тебе плевать, а мне нет! – говорит мальчик. – Я не хочу, чтобы у Дмитрия была новая голова! Я хочу, чтобы его отправили в соляные копи!
Слушание возобновляется в два пополудни. Вернувшаяся в зал толпа значительно меньше, чем прежде. Он, Диего и мальчик легко находят где сесть.
Дмитрия возвращают на сцену, а за ним появляются судья и присяжные.
– Передо мной показания директора музея, где вы, Дмитрий, служили, – говорит судья. – Он пишет, что вы всегда честно выполняли свои обязанности и что до недавних событий он считал вас порядочным человеком. Имеются у меня и показания доктора Алехандро Туссэна, специалиста в сфере нервных расстройств, которого суд привлек для оценки состояния вашего рассудка. Доктор Туссэн сообщает, что не смог провести оценку из-за вашего буйного враждебного поведения. Желаете прокомментировать?
Дмитрий каменно молчит.
– И, наконец, есть показания полицейского врача, касающиеся событий четвертого марта. Он пишет, что, на основании проведенной экспертизы, произошел полный половой акт, иными словами, половой акт, завершившийся мужским семяизвержением, и состоялось оно, пока жертва была еще жива. Затем покойная была удушена, вручную. Будете ли опровергать что-либо из сказанного?
Дмитрий молчит.
– Вы спросите, зачем я во всеуслышание сообщил эти отвратительные факты. Я сделал это, чтобы не осталось сомнений: суд полностью осведомлен, насколько ужасное преступление вы совершили. Вы надругались над женщиной, которая вам доверяла, и убили ее самым безжалостным способом. Я содрогаюсь – все мы содрогаемся – от мысли, что ей пришлось пережить в последние минуты. Недостает же нам понимания того, зачем вы совершили этот бездумный, бессмысленный акт. Вы – заблудшее человеческое существо, Дмитрий, или же вы принадлежите какому-то другому биологическому виду, без души, без совести? Призываю вас вновь: объяснитесь.