— Я тоже рада.
— Мне нравится представлять себе, что он и по сей день жив, — произнесла Эмили, глядя на горы, где уже лежала ночь, — и все еще бродит по горам.
В конце каждого дня в Югири я возвращалась к себе в бунгало, ставила на огонь чайник и включала радио, дожидаясь, пока он закипит. В новостях, если я слушала их, обычно сообщалось, что К-Ты зверски убили очередного плантатора и его семью. Рухнув на стул у обеденного стола, я опускала руки в таз с кипятком, выпаривая из них накопившуюся за день боль. Бывали дни, когда боль была такой, что я дивилась: как это в воде не видно крови? Особенно мучила меня левая рука, шрамы на ней краснели больше, чем кожа вокруг них. Глядя на свои обрубки, я вспоминала фокус с исчезающим большим пальцем, который так любил показывать мне отец, когда я была девочкой, я вспоминала, как визжала при этом от восторженного ужаса…
Однажды вечером, отмачивая руки, услышала, как на крутую дорожку въехала машина. Остановилась перед моим бунгало. Умолк двигатель, хлопнули дверцы, а потом донесся голос окликнувшего меня Магнуса. Замотав левую руку в полотенце, я вышла. Вместе с ним приехал какой-то китаец, одетый в защитного цвета куртку с поясом и четырьмя накладными карманами, его новехонькие шорты едва не доходили до белых гетр под коленями.
— А-а, ты дома. Хорошо, — сказал Магнус. — Инспектор Ву хочет поговорить с тобой.
Жестом пригласив их устраиваться в плетеных креслах на веранде, я пошла в дом, вытерла руки и надела перчатки. Радио все еще говорило, и я убавила звук. Когда я вышла на веранду, инспектор Ву, положив ногу на ногу, доставал сигарету из серебряного портсигара. Предложил сигарету Магнусу, тот отказался. Я было потянулась за куревом, но остановилась: я же больше не в лагере, мне теперь незачем откладывать сигареты про запас, чтобы потом сменять их на что-нибудь нужное.
— А вы тут совсем одиноки, — произнес Ву, чиркая спичкой, чтобы прикурить сигарету.
— Что нужно от меня специальной службе?
Инспектор совсем не удивился, что я догадалась, кто он такой.
— Нам нужно, чтобы вы уехали с Камеронского нагорья. Возвращайтесь в К-Л.
Я глянула на Магнуса, потом опять перевела взгляд на инспектора.
— Девять дней назад в Тапахе сдалась полиции одна бандитка, — сообщил Ву. — Она входила в Перакский Третий полк. Они базируются в этом районе. Ее командир знает, что вы тут живете.
За дорогой чайные поля уходили в сумерки. Мотылек с крыльями, шириной в мои ладони, бился вокруг лампочки, освещавшей веранду, упрямо прокладывая себе путь прямо к сердцу солнца.
— Вы считаете, они намерены сделать что-то со мной?
— Вы поддерживали обвинение против немалого числа К-Тов. И добились успеха. Дело Чан Лю Фунг принесло вам очень дурную славу. — Ву со свистом выпустил дым меж вытянутых губ. — Вы — легкая добыча. Да еще и отец ваш участвовал в переговорах о независимости.
— Я и не знала об этом, — сказала я.
— Его сделали советником в комитете по переговорам о Мердека[1432].
— Советовать правительству?
— Нет. Китайской стороне.
— Тео Бун Хау хочет освободить Малайю от колониального правления?
Магнус покачал головой, усмехаясь:
— Трудно поверить.
— Нужны люди, умеющие говорить по-английски, чтобы представлять интересы китайцев… наши интересы… на переговорах, — объяснил Ву. — Британцы из Малайи уйдут — это всего лишь вопрос времени. Мы, китайцы, должны стоять друг за друга, какими бы ни были наши разногласия: и хоккиен, и чаошань, и хакка, и кантонцы, и даже проливные китайцы. Мы не можем позволить, чтобы все решалось малайцами. У нас тут на карту поставлено столько же, сколько и у них.
В последние два года идея так называемого самоуправления все больше крепла в сознании малайских националистов. Обеспокоенные своим будущим, малайские китайцы создали собственную политическую партию, чтобы к их голосу прислушивались на переговорах о Мердека.
— Мой отец даже на мандаринском китайском не говорит, — заметила я. — Как он может выступать от имени китайцев?
— Он нанял себе учителя, — улыбнулся Ву. — На днях даже с краткой речью выступил в Китайской торговой палате. Весьма замечательная речь, если честно. Он начал ее со слов на чистейшем мандаринском: «Я больше не банан». Мне говорили, стены дрожали от аплодисментов.
— «Банан»? — вопрошающе повторил Магнус.
— Желтый снаружи, белый внутри, — пояснил Ву. — Послушайте, мисс Тео… вы меченая женщина. Вам придется уехать.
— Даже если вы выставите против меня все до единого законы Чрезвычайного положения, инспектор, — заявила я, — я никуда не уеду.
— Будь разумна, Юн Линь, — произнес Магнус. — Для тебя здесь небезопасно.
— Мы не в силах обеспечить вам безопасность. — Инспектор предостерегающе воздел палец. — Прямо скажем, людей нам и так не хватает.
— Я ни о какой защите не просила и не собираюсь просить, — ножки моего стула царапнули по доскам пола, когда я встала. — Впрочем, благодарю вас за заботу.
Инспектор Ву щелчком послал окурок во тьму над перилами. Он написал что-то на бумажке и протянул ее мне:
— Номер моего телефона. На всякий случай.
— Перебирайся хотя бы в Дом Маджубы, — предложил Магнус.
— Мне нравится одной управляться.
Магнус покачал головой и сдался. Уже усевшись в машину, он высунулся из окошка и сказал:
— Завтра Праздник середины осени[1433]. Мы устраиваем небольшой межсобойчик. Придешь? Отлично. Прихвати с собой Аритомо. Начало в шесть часов.
Прежде чем улечься спать, я обошла дом, убеждаясь, что все двери и окна заперты как следует. Я оставила свет на веранде. Цикады в лесу трещали громче обычного в ту ночь, и джунгли, казалось, стали гуще и подступили гораздо ближе.
На следующий вечер Аритомо остановился у моего бунгало. Одет он был в серый смокинг и брюки в тон. От него едва уловимо благоухало одеколоном — запах мха после дождя. В одной руке он нес большую картонную коробку, но отказался поведать мне, что в ней. Боясь, как бы он не покончил с моим ученичеством, я ни словом не обмолвилась о посещении инспектора Ву.
Когда я протянула ему стакан виски с содовой, он воззрился на нефритовый браслет, который я надела. Взял меня за кисть:
— Императорский китайский нефрит, — пробормотал он. — Не стоило бы вам носить его в местах вроде этого.
— Он принадлежал моей матери, — сказала я. — Одна из немногих ее драгоценностей, которые ей удалось спрятать до прихода японцев.
Мама закопала их в коробке под деревьями папайи позади дома, после войны я вернулась и выкопала ее. Она не узнала браслет, когда я показала его ей.
— Он хорошо подходит к платью, — заметил Аритомо. — Как два листа с одного дерева.
Я глянула на свое ципао: бледно-зеленый шелк приглушенно мерцал при каждом, даже очень слабом, моем движении.
— Нам пора, — сказала я. — Не хочу опаздывать.
На подходе к Дому Маджубы Аритомо указал на колючую проволоку, протянутую вдоль ограды:
— Сорняк, который душит страну. Похоже, он повсюду разросся.
— Это необходимость, — отозвалась я. — Вам следовало бы продумать кое-какие меры безопасности для Югири.
В последних лучах заходящего солнца капельки росы на колючках проволоки посверкивали, словно яд на кончиках змеиных клыков.
— И погубить сад? — Вид у него был такой ошарашенный, что я рассмеялась. Повернувшись, он уставился на меня в упор: — В первый раз слышу, как вы смеетесь.
— Не так-то много забавного было в последние годы.
Луна наливалась светом в небе. В террасном саду позади дома гости и рабочие плантации толпились у стола с едой: индийцы и китайцы на одном конце, европейцы — на другом. Весть о моем ученичестве у Аритомо успела разойтись, и кое-кто из гостей поглядывал на меня с нескрываемым любопытством. Двое-трое поддевали Аритомо, расспрашивая, уж не открыл ли он школу садоводства, но он только головой качал, улыбаясь. Я в первый раз видела его вне его сада и была поражена тем, насколько он был органичен в общении. Он слился с пейзажем.
Тумз, Покровитель Аборигенов, привез убитого им вепря, шкуру со зверя снял один из оранг-асли. Запах мяса на вертеле подслащивал воздух, отчего меня одолевали и тошнота и голод одновременно. Магнус вышел из-за своего браай, чтобы познакомить нас с американцем средних лет. Он был симпатичным, несмотря на свою приземистость и редеющие волосы, гладко зачесанные назад.
— Джим тут на отдыхе. Он работает в Бангкоке.
— И чем вы там занимаетесь? — спросил Аритомо.
— Теряю все свои деньги, не говоря уж о волосах, пытаясь вновь вдохнуть жизнь в шелкопрядство, — ответил американец. — Магнус уверяет меня, что вы выстроили себе японский дом. Я сам собираю традиционный сиамский дом — на берегу кхлонга.
— Канала, — пояснил Аритомо в ответ на мой недоумевающий взгляд.
— Вы бывали в Бангкоке? — спросил американец.
— О, много лет назад, — ответил Аритомо, — когда пустился путешествовать по этим местам.
Эмили, раздававшая детям бумажные фонарики, позвала меня.
— Передайте это ей, — попросил Аритомо, вручая мне коробку, которую держал в руке. Трое мужчин отправились к плетеным стульям на лужайке. Я подошла к Эмили и отдала ей коробку. Она легонько встряхнула ее и поставила на стол.
— Хорошо, что ты привела его с собой, — сказала она. — В последнее время мы не так уж часто видим его.
— Они давно друг друга знают? — спросила я, поглядывая на Аритомо. Он допил бокал вина и взял у служанки еще один.
— Магнус и Аритомо? — Эмили задумалась. — Лет десять, нет, пятнадцать, по-моему. Они были когда-то такими хорошими друзьями, знаешь ли.
Магнус шепнул что-то Аритомо, тот откинул голову назад и рассмеялся.
— Похоже, у них и сейчас все прекрасно, — заметила я.