– Вы, я надеюсь, помните мое письмо? Рад представиться: Теодор Гил, художник-акварелист, к вашим услугам. Возможность выставки… хотя бы для небольшой части моих произведений… ничего особенного, мадам, но все это оригиналы…
– Но ведь я на ваше письмо даже не ответила.
Флоренс огляделась: повсюду были картины в рамах и без. Интересно, как это они ухитрились так быстро заполонить весь магазин?
– Как известно, мадам, молчание означает согласие. Здесь, правда, не так много места, как мне представлялось, но я могу договориться с одним моим добрым приятелем и позаимствовать у него несколько дополнительных стоек. Он, кстати, тоже весьма известный акварелист.
– А он, я надеюсь, не имеет намерения здесь выставляться?
– Имеет, но несколько позже – о, как быстро вы меня поняли! Нет-нет, его выставка пока еще не готова.
– Мистер Гил, сейчас, право, не самое подходящее время для подобной дискуссии. Мой магазин открыт для всех, но в данный момент я занята, да и вам теперь, поскольку вы уже успели осмотреть помещение, должно быть ясно, что здесь совсем нет места ни для вашей выставки, ни для чьей бы то ни было еще.
– А это «Закат солнца. Вид на муниципальный луг Хардборо с противоположного берега реки Лейз», – старательно повышая голос, прервал ее мистер Гил. – Послушайте, это в ваших же интересах! Посмотрите, как сочны краски луга в закатных лучах!
И тут где-то на периферии внимания Флоренс, в данный момент насильственно оккупированного мистером Гилом, возник возмущенный ропот, а из дальнего конца помещения донеслись, пожалуй, даже крики. Флоренс попыталась несколько недостойным образом помешать мистеру Гилу протащить в глубь магазина пейзаж с закатом и только тут впервые заметила, что первые ряды ее обороны сломлены, враг наступает по всем фронтам, а подозрительно раскрасневшаяся миссис Гамар, как-то странно сжимая одной рукой другую, быстро идет через магазин к выходу, и на лице ее отражается целая буря не самых приятных эмоций. Она вышла из магазина, так и не сказав Флоренс ни слова, и та встревожилась:
– Что такое? Что случилось?
Появилась Кристина, раскрасневшаяся еще сильнее, чем миссис Гамар, и по ее пылающим щекам уже пролегли дорожки слез.
– Эта миссис Гамар из Имения… она не захотела дождаться своей очереди и стала хватать те книги, которые уже выбрали другие люди. Она просто брала их и листала, словно они ей принадлежат! Если бы это был ее магазин и ее книги, она бы небось другим такого не позволила! И потом, она перепутала все мои розовые билетики!
– И что же ты сделала, Кристина?
– Это вы мне велели так делать! Я взяла линейку и хорошенько стукнула ее по пальцам.
В руках девочка по-прежнему сжимала школьную линейку, украшенную изображениями утенка Дональда Дака. Во время возникшего замешательства мистер Гил ухитрился повесить несколько своих небольших набросков. Подписчики шумели, недовольные тем, что Флоренс выказывает столь малое осуждение в отношении «этой девчонки». Они, мол, всегда считали сущим безумием давать столько воли десятилетнему ребенку. Посмотрите-ка, она еще и плачет! А ведь миссис Гамар подвергли самому настоящему физическому насилию! В итоге один из покупателей попытался улизнуть, не оплатив стоимость конверта с открыткой, а в свое оправдание еще и заявил, что, дескать, отчаялся получить должное внимание. Флоренс заставила его уплатить 6 ¾ пенса и пробила чек; это была вся ее выручка за сегодняшний день.
Если бы она в ту же минуту выбежала из магазина, отправилась на Хай-стрит и извинилась, ситуацию еще можно было бы исправить. Но ей показалось, что в данный момент куда важнее утешить Кристину. Разумеется, посетители библиотеки правы: девочке было дано слишком много власти, и это, как и всякое излишество, оказалось для нее сущим ядом. Однако сейчас, как считала Флоренс, единственное противоядие – это дать ей почувствовать, что она по-прежнему важна и нужна здесь.
– Все. Хватит даже думать об этом, – сказала она. Но Кристина все продолжала огорченно бормотать, что все подписчики «ушли вместе со своими розовыми билетиками и никаких книг не взяли». Она искренне оплакивала крушение всей их библиотечной системы.
– Ничего, – бодрым тоном добавила Флоренс, – у меня там отложена одна книжка – специально для мистера Брандиша. Он будет ждать, и я надеюсь, что ты, как всегда, ему ее отнесешь.
Кристина тут же надела свой кардиган и куртку-анорак.
– Я оставлю ее там же, где и всегда, – сказала она, – на куче возле молочных бутылок. А что вы собираетесь делать со всеми этими старыми картинками?
Мистер Гил тем временем решил выпить чаю и отправился на поиски подходящего места; впрочем, ничего ближе, чем кафе «На переправе», он бы не нашел, однако и это кафе в октябре вполне могло быть уже закрыто. В таком случае его, видимо, ждет сильное разочарование, которое станет очередным звеном в той бесконечной цепи разочарований, которыми полна вся его жизнь. Флоренс понимала, что ей придется все-таки найти время и подумать о мистере Гиле, о его картинах, а также о множестве других вещей; но в данный момент ей хотелось одного: придумать что-нибудь такое, отчего поручение, которое она только что дала Кристине, обретет куда больший смысл и вес.
– Погоди-ка минутку. Мне бы хотелось, чтобы ты передала мистеру Брандишу одно очень важное письмо. Не волнуйся, я быстро его напишу.
В то утро ей как раз прислали пробный экземпляр «Лолиты». Она сняла с книги суперобложку, посмотрела на черный переплет с серебряным тиснением и быстро написала:
«Дорогой мистер Брандиш!
Вы очень поддержали меня своим письмом, присланным сразу после открытия книжного магазина, только поэтому я и осмелилась сейчас просить у Вас совета. Ведь, в конце концов, Ваша семья живет в Хардборо с давних пор, намного дольше, чем кто бы то ни было другой. Не знаю, слышали ли Вы о романе, который Кристина Гиппинг передаст Вам вместе с моей запиской. Это «Лолита» Владимира Набокова. Некоторые критики называют этот роман претенциозным, тупым, даже отталкивающим или, по крайней мере, чересчур цветистым; зато другие считают его настоящим шедевром. Не будете ли вы так добры прочесть эту книгу и дать мне знать, правильно ли я поступлю, если закажу ее и буду рекомендовать покупателям?
– А ответа ждать? – с некоторым сомнением спросила Кристина.
– Нет, сегодня не нужно. Но через несколько дней или, может, через неделю ответ наверняка будет.
На следующей неделе библиотека продолжала работать, но как-то тихо. Теодор Гил со своими акварелями – их запас был, похоже, неисчерпаем – из магазина был благополучно эвакуирован. Со стороны Флоренс это был решительный и смелый ход. Соседствующее с магазином ателье «Рода» размещалось, конечно, не в таком старом доме, да и стены там, к сожалению, были из галечно-бетонных плит, а оконные рамы выкрашены коричневой краской, зато там имелся просторный и хорошо освещенный зал.
– У вас такие чудесные гладкие стены, Джесси, – дипломатично начала Флоренс. – Не знаю, но, по-моему, сюда прямо-таки просятся несколько картин, вам не кажется?
– Можно устроить, например, полупостоянную выставку, – тут же вставил мистер Гил, как обычно слонявшийся поблизости. Этот человек, с раздражением подумала Флоренс, способен все, что угодно, испортить! И поспешила заверить Джесси:
– Нет-нет, можно просто попробовать. Например, повесить тут на время несколько акварелей. Скажем, по одной или по две с каждой стороны от ваших часов с календарем, а? – Собственно, именно она и помогла Джесси купить эти часы по себестоимости.
Но Джесси Уэлфорд отчего-то ей отвечать не стала, а повернулась к художнику и сказала:
– Вообще-то я никогда не задумывалась о том, что эту стену стоило бы чем-то украсить. Впрочем, я готова помочь вам, раз уж вы попали в затруднительное положение.
Весь день мистер Гил стучал и гремел в ателье, вешая картины, и этот шум вызывал у Флоренс почти такое же раздражение, как пресловутый полтергейст. Но еще больше ее раздражал отлично слышимый в магазине издевательский смех Джесси. В витрине ателье появилось объявление об открытии выставки картин. А Джесси, продолжая смеяться, всем говорила, что хоть у нее раньше ничего такого с художниками не было, но, как известно, все когда-нибудь случается в первый раз.
Флоренс как-то не задумывалась над тем, как именно ей будет доставлен ответ на ее письмо. Во всяком случае, она уж точно не ожидала, что этот ответ ей передаст миссис Гиппинг. Однако именно она на следующий день остановилась рядом с Флоренс, зашедшей в бакалейную лавку, и начала во весь голос рассказывать, что мистер Брандиш попросил ее купить фунт фруктовой смеси и испечь для него кекс к воскресному чаю, поскольку у него возникло вполне определенное желание, о котором она, миссис Гиппинг, прямо сейчас Флоренс и сообщит, тем самым избавив достойного пожилого джентльмена от излишнего беспокойства. Короче, мистер Брандиш просил ее передать Флоренс, что он «что-то там решил» и приглашает ее в воскресенье на чай. Так неудачно закончилась попытка мистера Брандиша передать Флоренс вполне конфиденциальную информацию, которая теперь стала достоянием всего Хардборо, жителям которого происходящее казалось просто невероятным и даже пугало. Такого приглашения никогда и никто от мистера Брандиша не получал – у него лишь изредка гостили таинственные старые друзья из Кембриджа или из Лондона. Несомненно, именно поэтому миссис Гиппинг и не захотела зря тратить столь сногсшибательную новость на аудиторию из нескольких человек, решив сообщить ее сразу всем.
Визит в Холт-хаус для Флоренс означал бы новое усиление разногласий с миссис Гамар, которую там по-прежнему упорно признавать не желали. Но пойти Флоренс хотелось – пусть даже из тщеславных соображений. И, с другой стороны, кому какое дело, куда она ходит? Однако некий инстинкт – наверное, это был