Престарелый кондиционер продолжал миролюбиво грохотать в изголовье кровати; он, как старый друг, путешествовал вместе с ними всю эту долгую ночь и вместе с ними как-то ухитрился пробиться сквозь тьму к свету. Куколка чувствовала себя отдохнувшей, и в данный момент ей казалось, что она в полной безопасности. Лишь через несколько минут в ее мысли вновь стали просачиваться воспоминания о событиях последних двух дней, но сейчас они воспринимались лишь как легкая головная боль, на которую можно не обращать внимания.
– Десять минут восьмого! – провозгласила Уайлдер и, решительно вскочив, вышла из комнаты.
Куколка подремала еще несколько минут, но за астматическими вздохами кондиционера уже слышался рев трафика – наступал утренний час пик, и гудки автомобилей, проникавшие сквозь оконные рамы, звали ее за собой. Так что она встала и, услышав звуки радио, направилась прямиком в маленькую, как морской камбуз, кухню, где Уайлдер кормила Макса завтраком, собирая в школу.
– Знаешь, я тут подумала, – сказала Уайлдер, помешивая овсянку, которую упорно варила для сына даже в самую жару, – ты, пожалуй, права. Тебе действительно следует отправиться в полицию. И я пойду с тобой. Надо же, в конце концов, разобраться в этом дерьме! Нет, это просто бред какой-то! – И она улыбнулась. – Это же просто смешно: Джина – террористка! – Они обе рассмеялись, и Уайлдер подала Куколке чашку кофе, и жизнь, как и начало этого утра, вновь показалась доброй и приятной.
А потом Куколка вспомнила, что ей предстоит сделать сегодня. Она должна отправиться к Моретти – она ходила к нему домой каждый понедельник для «приватного шоу» – и получить те самые триста долларов, которых не хватает до пятидесяти тысяч и первого взноса за квартиру.
– Итак, сегодня у нас день главной военной операции… – начала было Куколка, но тут по радио стали передавать новости, а Макс, торчавший в ванной, позвал мать, и подруга ушла, оставив Куколку доваривать мальчику кашу.
Радио сыпало громогласными сообщениями об очередных жертвах взрывов, организованных террористами в Багдаде. С улицы доносился грохот и скрежет мусороуборочной машины. В ванной орал и плакал Макс, не желавший идти в школу. И сквозь весь этот шум до Куколки донеслись слова диктора о том, что полиция Сиднея разыскивает возможную сообщницу подозреваемого в терроризме выходца с Ближнего Востока, позапрошлым вечером попавшего в объектив видеокамеры наружного наблюдения у входа в свою квартиру, но впоследствии сумевшего уйти от облавы.
Куколка так и замерла с куском хлеба в руках, который пыталась намазать маслом.
«Пресс-секретарь полицейского управления сообщил, что для завершения расследований им совершенно необходимо найти эту женщину, – продолжало вещать радио. – Однако он отказался комментировать слухи о том, что она также является членом террористической банды, заложившей в минувшую субботу три бомбы на стадионе.
С трудом оторвав взгляд от так и не намазанного маслом куска хлеба, Куколка заметила, что Уайлдер стоит рядом и смотрит на нее во все глаза.
«Эти террористы – просто нелюди! – раздался голос приглашенного в новостную передачу политика. – Нашему правительству необходимо предпринять все усилия, чтобы поймать и уничтожить этих тварей!»
– Ох, Джина, – сказала Уайлдер и умолкла.
Все то время, что они с Куколкой были знакомы, Уайлдер занималась исключительно садовым дизайном. Она постоянно имела дело с плиткой для мощения дорожек, с бетономешалками, с тоннами перегноя, с акрами травы для газона, с разгневанными электриками, с обезумевшими от садовых работ собаками и с короткими замыканиями, которые эти работы постоянно вызывали. Она превращала такие упрямые природные материалы, как глина, дерево и камень, а также всевозможный строительный мусор в удивительные по форме и цвету вещи, которые неизменно вызывали радость и восхищение заказчиков. Так что Уайлдер было не так-то просто запугать жизненными трудностями.
Но тем утром, когда Куколка, держа в руках кусок хлеба и нож, выпачканный «Веджимайтом»[1677], смотрела на свою подругу под разглагольствования радиоведущего о том, что неким представителям австралийских сил безопасности удалось проследить связь семьи предполагаемого террориста с ближневосточной организацией исламских фундаменталистов, ей впервые в жизни показалось, что Уайлдер по-настоящему испугана.
– Так о чем ты говорила? – спросила она.
– Мне сегодня утром нужно к Моретти, – сказала Куколка, которая как раз ни о чем не говорила, а просто слушала радио, и теперь рот у нее отчего-то настолько пересох, что слова выкатывались из него со стуком, словно мраморные шарики. – Мне обязательно сперва нужно сходить к нему, а уж потом я пойду в полицию и поговорю с копами.
Уайлдер по-прежнему выглядела на удивление смущенной, что совершенно не было ей свойственно.
– О’кей, – только и выдала она. – О’кей. – И больше ничего не прибавила. Ни собственного решительного мнения на сей счет, ни слова о дальнейших планах. Она вообще ничего определенного не сказала. Только «о’кей», и все.
Куколка прошла в ванную комнату, отыскала свою сумочку от Gucci и проглотила одну за другой таблетки успокоительного и антидепрессанты. Но все равно трясти ее перестало лишь через несколько минут.
Когда она вернулась на кухню, новости, слава богу, уже кончились.
«Почему? – вопрошало радио. – Да потому, что ради этого вы работали! Потому что вы это вполне заслужили! Свяжитесь с вашим БМВ-дилером сегодня же».
38
Ричард Коуди выключил радиоприемник, поднес к уху звонивший телефон, и его автомобиль на полном ходу нырнул из ослепительного сияния сиднейского утра в долгожданную влажную прохладу съезда на подземную парковку компании 6-News.
– Ричи, – разлился по салону автомобиля легко узнаваемый писклявый голос Джерри Мендеса, слушая который Ричард Коуди ловко загнал машину на личную стоянку, – мне удалось отловить пресс-секретаря мистера Фрита, и тот сообщил, что босс не видит никаких препятствий для решения нашей проблемы. Мистер Фрит сегодня встречается за ланчем с секретарем канцелярии премьер-министра, так что если возникнут какие-то дополнительные замечания или соображения, то нам о них сразу же сообщат. Хорошо?
И, прежде чем Ричард Коуди успел ответить, Джерри Мендес повесил трубку. Теперь в салоне слышалось только еле слышное гудение массажного устройства в водительском сиденье.
39
Хотя высоко над головой Куколки небо уже почти очистилось от облаков и постепенно приобретало безжалостно яркий голубой оттенок, предвещавший полуденное пекло, внизу на улицах тени были еще густыми и длинными, а ветерок – приятно прохладным. И все же, едва успев дойти до станции метро в Редферне, Куколка почувствовала, что вся прямо-таки испеклась, а еще почему-то было очень трудно дышать: казалось, это жестокое небо всем своим невероятным весом давит ей на грудь.
Ничего, убеждала она себя, к Моретти непременно нужно сходить, и тогда все будет хорошо, тогда начнется самый лучший в ее жизни день, о котором она так долго мечтала. И вдруг у входа в метро она заметила нищенку. Эта женщина сидела прямо на земле в толпе прохожих, и ее грязное лицо – не то чтобы слишком морщинистое, скорее казавшееся таковым, покрытое какими-то язвами или ссадинами и заплаканное – выглядывало из чудовищных лохмотьев, точно гнилая морковка из пакета с мусором. Она умоляющим жестом протягивала руки к людям, спешившим мимо, кивала, морща ужасное лицо, и что-то бормотала, надеясь то ли на милостыню, то ли на помощь.
Голова у Куколки после целой кучи принятых утром таблеток соображала неважно, но она все же замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась, думая о том, как можно было бы помочь этой нищенке и не сможет ли она сама это сделать. Ей вдруг представилось, что ее судьба и судьба этой нищенки удивительно схожи. «Она в отчаянии, и я в отчаянии, – думала Куколка, а мимо по-прежнему текла равнодушная людская река. – Мы, собственно, ничем друг от друга не отличаемся». Может быть, на нее вдруг подействовали бесконечные и довольно невнятные рассуждения Уайлдер насчет кармы, но она неожиданно приободрилась и даже повеселела, ибо теперь, как ей казалось, четко понимала, что если окажет хоть какую-то помощь несчастной нищенке, то это станет решением всех ее собственных проблем.
Куколка шагнула к этой бедолаге, уже собралась наклониться и заговорить с ней, как тут в нос ударил ужасный запах застарелой мочи. Кроме того, при ближайшем рассмотрении оказалось, что у нищенки почти вся кожа с лица то ли содрана, то ли слезла, а на тех участках, что еще остались целы, поры буквально заполнены гноем; все это было еще и покрыто изрядным слоем грязи, и в итоге Куколку затошнило. Зрелище было настолько омерзительное, что она вместо того, чтобы остановиться и дать несчастной немного денег, как, собственно, и собиралась, отскочила от нее, резко развернулась и, опустив голову, быстро пошла прочь. И, видимо, из-за того, что охватившее ее отвращение так быстро оказалось сильнее сочувствия, она вдруг ударилась в размышления о том, что помогать таким людям все же должны специальные группы людей – скажем, государственные или благотворительные организации или еще кто-то, имеющий подобные полномочия, – а вовсе не она, Куколка.
Она быстро шла ко входу в метро, и ее чувства столь же быстро менялись от раздражения к гневу. Теперь она чуть ли не с наслаждением вдыхала сладковатый выхлоп еле ползущих по улице машин и тяжело вздыхающих автобусов, стремясь избавиться от застрявшей в ноздрях чудовищной вони, исходившей от нищенки. «И как это мне в голову могло прийти? – упрекала себя Куколка. – У меня же самой хлопот полон рот. Ничего. Вот я схожу в полицию, и все это так или иначе закончится. И нечего дергаться, пытаясь изменить карму. Скоро моя жизнь исправится сама собой, и я снова окажусь на подъеме».
И хотя в глубине душе она смутно упрекала себя за подобные мысли, находя их не совсем правильными и даже жестокими, она все же заставила себя совсем не думать о той нищенке, не вспоминать ее и, к своему удивлению, обнаружила, что это вовсе не так уж трудно. В общем, когда Куколка сошла на станции Circular Quay и поднялась на набережную, где была конечная остановка парома, ей удалось окончательно забыть и то ужасное лицо, и те странные чувства, которые оно в ней пробудило.