В куполе повисло молчание. Круз ожидал очередной приступ гнева, но Дорн ничем не выдал своих чувств, кроме медленного сопения.
— У меня были сомнения насчет необходимости этого эдикта, — ответил Дорн. — Но, как показало время, Совет поступил совершенно логично. Мы воюем сами с собой и не знаем, как глубоко пустило корни предательство моего брата. Сейчас не время для того, чтобы кучка творцов свободно бродила по легионам. Это не та война, о которой нужно говорить в поэзии. Я понимаю, что…
— Но если не затрагивать логику, то вы испытываете сомнения, — заметил Круз. Внезапно ему стало казаться, будто он понял, почему Рогал Дорн, Преторианец Терры, прилетел увидеться со старым летописцем в тюремной камере.
— Не сомнения, но грусть, — Дорн обернулся, указывая на звезды по ту сторону кристаллического стекла. — Мы завоевывали галактику во имя просвещения, взяли с собой лучшим творцов, дабы они отражали в своих работах ту правду. Теперь же наши сражения останутся позабытыми и невоспетыми. И о чем это нам говорит?
Дорн опустил руку.
— Это реальность, с которой мы столкнулись. Существование правды, за которую мы боремся, требует своих жертв, — ответил Круз.
— Жертв, скрытых тенями и молчанием? Деяния, которые нельзя вспоминать и судить? — Дорн отошел от стекла, его шаги вздымали с пола клубы пыли.
— Выживание или забвение — вот как история будет судить нас, — сказал серый воин.
Дорн оглянулся на Круза, на его лице промелькнула тень ярости.
— И единственный путь для Империума — это превратиться в безжалостную машину из железа и крови? — грозным шепотом спросил примарх.
— У будущего есть своя цена, — сказал Круз, не отходя от обзорного окна. Дорн молчал. На мгновение Крузу показалось, будто он заметил отчаяние в глазах примарха. Позади него сверкали планеты Солнечной системы, холодные точечки света за башнями безымянной крепости.
— В кого мы превратимся, Йактон Круз? В кого нас обратит будущее? — спросил Дорн и, не оглядываясь, ушел.
— Когда мы добрались до Исствана-5, резня уже закончилась, — продолжал Восс. — Мне так и не представилась возможность попасть на поверхность, но космос вокруг планеты был заполнен различными обломками. Они пролетали мимо иллюминатора моей каюты, еще остывающие фрагменты, огни, питающиеся кислородом, который оставался в обломках кораблей.
Дорн кивнул, его лицо было непроницаемым, пока он слушал летописца. После возвращения с палубы-обсерватории в примархе что-то изменилось. Казалось, он начал ограждать стеной нечто внутри себя. Это напомнило Крузу врата крепости, которые со скрежетом закрываются перед лицом приближающегося врага. Если Восс также это заметил, он ничего не сказал.
— Сыны Гора пришли за нами. И только увидев их, я начал понимать, что неверно воспринял сущность этой гражданской войны, — Восс взглянул на Круза, и у старого воина внутри похолодело. — Металл, море зеленого металла, окаймленного бронзой, покрытого красными глазами. Их доспехи были заляпаны высохшей кровью. На цепях висели головы. От воинов разило железом и кровью. Они приказали идти с ними. Одна женщина осмелилась спросить зачем. Мне хотелось бы узнать ее имя, но в тот момент я желал лишь, чтобы она замолчала. В ответ один из воинов оторвал ей руки, и она еще долго вопила на полу. После этого мы пошли с ними.
Восс замолчал и уставился в пространство, будто вновь увидел ту женщину, умирающую в луже собственной крови.
Руки Круза непроизвольно сжались в кулаки, у него один за другим вспыхивали гневные вопросы. Кто именно это был? Кто из его бывших боевых братьев сделал это? Знал ли он его? Нравился ли он ему когда-то? Он вспомнил миг, когда понял правду о тех, кого называл боевыми братьями. «Прошлое все еще может причинить нам боль», — подумал Круз. Старый воин тихо вздохнул, отпуская боль. Он должен слушать. Сейчас от него требуется только это.
— С тобой было много летописцев? — спросил Дорн.
— Да, — вздрогнув, ответил Восс. — Мне удалось уговорить некоторых пойти со мной. Согласившиеся летописцы также хотели познать правду эры заката. Со мной отправились двадцать один человек. Были и другие, покинувшие корабли легионов, которые перешли на сторону предателей.
Восс облизал губы, его взор блуждал.
— Что с ними произошло? — спросил Дорн.
— Нас привели в зал для аудиенций на «Мстительном Духе». Когда-то мне приходилось бывать там, давным-давно, — Восс слабо покачал головой. — Место изменилось. С обзорного экрана все еще можно было увидеть звезды, словно из огромного ока, стены, как и раньше, уходили во тьму наверху. Но на свисавших с потолка цепях раскачивались существа, иссохшие покалеченные существа, на которых мне совершенно не хотелось смотреть. Металлические стены были покрыты изодранными, испачканными темными пятнами знаменами. В зале было жарко, словно в пещере у костра. В воздухе стоял запах раскаленного железа и сырого мяса. Я видел застывших у стен Сынов Гора, неподвижных, ожидающих. А в центре зала стоял Гор.
— Полагаю, тогда я еще думал, что увижу жемчужно-белые доспехи, мантию цвета слоновой кости и лицо друга. Я встретился с его взглядом. Мне захотелось бежать, но я не мог, я боялся даже дышать и мог лишь смотреть на лицо, окаймленное броней цвета морского шторма. Он указал на меня и произнес: «Все, кроме него». Его сыны сделали остальное.
— Три секунды грохота и крови. Когда наступила тишина, я стоял на четвереньках. У моих пальцев собиралась кровь. Вокруг меня была лишь кровь и растерзанная плоть. Тогда я думал только о том, что рядом со мной стояла Аскарид. Она сжала мою руку как раз перед началом стрельбы.
Восс закрыл глаза, заломив руки. Круз понял, что не может отвести взгляд от покрытых чернильными кляксами рук, кожа была морщинистой, пальцы стискивали друг друга, словно ускользающее воспоминание.
— Но он пощадил тебя, — сказал Дорн, его голос был ровным и тяжелым, будто молот, падающий на камень.
Восс поднял глаза и встретился с взглядом примарха.
— О да. Гор пощадил меня. Он приблизился ко мне, и я ощутил его присутствие, заключенную в нем ярость, словно жар плавильной печи. «Посмотри на меня», — сказал он, и я повиновался. Он улыбнулся. «Я помню тебя, Соломон Восс», — продолжил Гор, — «я очистил свои корабли от твоих собратьев, от всех них, кроме тебя. Никто не причинит тебе вреда. Ты увидишь все». Он расхохотался. «Ты будешь летописцем», — добавил он.
— И что ты сделал? — спросил Дорн.
— Единственное, что умел. Я был летописцем. Я видел каждый кровавый миг, слышал слова ненависти, обонял смрад смерти и безумия. Наверное, на какое-то время мой рассудок помутился, — Восс хохотнул. — А затем я понял, что значит правда этой эры. Я нашел ту правду, за которой пришел.
— И какова же она, летописец? — спросил Дорн, и Круз услышал в словах примарха опасность, острую, подобно кромке меча.
Восс усмехнулся, словно от глупого детского вопроса.
— Будущее мертво, Рогал Дорн. Оно прах, утекающий сквозь наши пальцы.
Дорн оказался на ногах прежде, чем Круз успел вздрогнуть. От него исходила ярость, словно жар от огня. Круз отшатнулся от захлестнувших комнату, подобно грозовой туче, эмоций Дорна.
— Ты лжешь! — взревел примарх голосом, способным испугать целые армии.
Круз ожидал удара, после которого от летописца останется лишь кусок окровавленной плоти на полу. Удар так и не последовал. Восс покачал головой. Крузу вдруг стало интересно, что же пришлось повидать летописцу, если ярость примарха казалась ему не более чем легким дуновением ветерка.
— Я видел, во что превратился твой брат, — сказал Восс, тщательно подбирая слова. — Я смотрел твоему врагу прямо в глаза. Я знаю, что должно произойти.
— Гор будет побежден, — выплюнул Дорн.
— Да. Да, возможно, так и будет, но я все еще говорю правду. Будущее Империума уничтожит не Гор. Это сделаешь ты, Рогал Дорн. Ты и твои соратники.
Восс кивнул на Круза.
Дорн наклонился так, чтобы заглянуть летописцу прямо в глаза.
— Когда война окончится, мы отстроим Империум.
— Из чего, Рогал Дорн? Из чего? — осклабился Восс, и Круз заметил, что слова летописца причиняют примарху боль. — Оружие эры тьмы — молчание и тайны. Просвещение имперской правды — вот идеалы, за которые ты сражался. Но теперь в тебе не осталось доверия, а без доверия эти идеалы умрут, старый друг.
— Почему ты это говоришь? — прошипел Дорн.
— Потому что я летописец. Я отражаю правду времен. Но в новой эре правду вряд ли захотят слышать.
— Я не боюсь правды.
— Тогда пусть мои слова, — Восс постучал по пергаменту, — услышат все. Я записал здесь все, что видел, каждый темный и кровавый эпизод.
Круз представил, как слова Соломона Восса разлетаются по Империуму благодаря авторитету своего автора и силой заключенного в них послания. Они будут подобны яду в душах тех, кто сопротивляется Гору.
— Ты лжешь, — осторожно сказал Дорн, словно эти слова служили ему щитом.
— Мы находимся в тайной крепости, возведенной на подозрениях, над моей головой занесен меч, и ты еще говоришь, что я лгу? — Восс безрадостно засмеялся.
Дорн издал тяжелый вздох и отвернулся от летописца.
— Я говорю, что ты обрек себя.
Дорн направился к двери.
Круз собирался было пойти следом, когда Восс опять заговорил.
— Думаю, теперь я понял. Почему твой брат держал меня, а потом дал вернуться к тебе, — Дорн обернулся. Восс смотрел на него со слабой улыбкой. — Он знал, что его брат захочет сохранить меня как память о прошлом. И также он знал, что после всего увиденного меня никогда отсюда не выпустят.
Восс кивнул, и улыбка исчезла с его лица.
— Гор хотел, чтобы ты почувствовал, как идеалы прошлого умирают у тебя на руках. Он хотел, чтобы ты смотрел им прямо в глаза, когда будешь убивать. Он хотел, чтобы ты понял, что вы похожи друг на друга, Рогал Дорн.
— Принесите мои доспехи, — приказал примарх, и из мрака выступили закутанные в красные одеяния слуги с частями золотых лат. Некоторые элементы были настолько огромными и тяжелыми, что их приходилось нести сразу нескольким людям.