Дона Карлота не выдерживает и разражается совершенно неаристократическим хохотом. Мадалена обиженно замолкает. В этот момент что-то легонько касается ее плеча, и толстушка испуганно взвизгивает.
– Я только хотела спросить, не нужно ли еще чего-нибудь. – Лицо Франсишки, как обычно, непроницаемо, но в глубине ее маленьких тусклых глаз Мадалене внезапно мерещится угроза.
– Барышня! – Алешандра Суареш, теряя терпение, пытается привлечь внимание продавщицы. – Барышня! Вы мне взвесите кусок этой колбасы, или я должна здесь стоять до завтра?!
– Одну минуточку. – На туповатом лице продавщицы – смесь сосредоточенности и безмятежности. – Вам какой? Вот этой, жирненькой?
– Да, пожалуйста, – кивает Алешандра. – А скажите мне, дона… дона… – Алешандра, сощурившись, читает имя, написанное на маленькой табличке. – Скажите мне, дона Франсишка, вот эта ветчина, которая лежит рядом с колбасой, она тоже жирная?
– Нет-нет, что вы! – обижается продавщица. – Ни капли жира! Чудесная, практически диетическая ветчинка из мяса индейки!
– Тогда взвесьте мне, пожалуйста, и ее тоже.
– Хорошо. – Франсишка бросает на весы бледно-розовый брусок ветчины и поворачивается к Алешандре. – Вам так завернуть, – неожиданно сипло спрашивает она, облизывая губы дрожащим языком, – или, может, порезать? Я бы порезала. На кусочки, а?
Нанда на свежем воздухе
Нанда курит на балконе. Облокотилась о перила и задумчиво пускает дым.
Балкон крошечный, полтора на полтора шага. Нанда делит его с двумя большими кадками с гибискусами и одним маленьким горшком с карликовой пальмой. Покосившаяся пальма подперта воткнутым в землю красным карандашом. Вчера Нанда не уследила за толстым котом Барнабе, и он немножко покопался в горшке. Пальму Нанда спасла, но отшлепанный газетой Барнабе в отместку откусил первый гибискусовый бутон.
Нанда смотрит вниз. Справа внизу, возле такого же, как у нее, балкона, на узеньком карнизе сушатся чьи-то маленькие белые кроссовки. Кроссовки старенькие и какие-то измятые, как будто их долго жевали. Они стоят смешно уткнувшись друг в друга носами. Нанда перегибается через перила и пытается стряхнуть пепел в ближайший кроссовок, но промахивается.
На плите свистит чайник. Нанда тушит окурок о перила и сует его в кадку с гибискусом.
Ей тут же становится стыдно, поэтому она осторожно, двумя пальцами, вытаскивает окурок, уже перепачканный мокрой землей, кладет его на перила, долго и тщательно вытирает пальцы об джинсы.
Чайник свистит все надрывнее, но Нанда не обращает на него никакого внимания. Она выходит в комнату, решительно хватает развалившегося в кресле Барнабе и запирает его в ванной. Спросонья Барнабе коротко вякает, потом стягивает с батареи две тряпки и полотенце, укладывается на них и снова засыпает.
Нанда выносит с балкона горшок с покосившейся карликовой пальмой и ставит его на стол. Потом, согнувшись и покряхтывая от натуги, волоком вытаскивает обе кадки с гибискусами.
Чайник отчаянно взвизгивает и сплевывает свисток. Нанда не глядя протягивает руку и выключает плиту. Подходит к узкому буфету, сплошь залепленному переводными картинками, и вытаскивает оттуда маленький пузатый заварочный чайничек из рыжей глины и большую красную жестянку из-под чая. Жестянка кажется Нанде подозрительно легкой. Нанда трясет ее, потом поддевает крышку кончиком ножа и открывает жестянку. Жестянка пуста.
Нанда тяжело вздыхает, споласкивает чайничек под краном, засовывает туда два пакетика чая «Делти» из надорванной картонной коробки и заливает их кипятком. Крышку от пузатого чайничка Барнабе уронил с балкона еще в прошлом году, поэтому Нанда прикрывает чайничек маленьким блюдцем в голубых незабудках.
В ванной просыпается Барнабе и начинает скрестись в дверь, тоненько постанывая. Нанда заглядывает к нему и говорит «ш-шу!». Барнабе прекращает постанывать и скрестись, но начинает ныть басом. Нанда еще раз говорит «ш-шу!» и звонко хлопает раскрытой ладонью по косяку ванной. Барнабе недовольно умолкает, Нанда даже через дверь чувствует его недобрый взгляд.
Нанда несет на балкон стул и маленькую скамеечку для ног. На стул она кладет зеленую клетчатую салфетку с вышитыми инициалами Ф. М. – Фернанда Машаду. Эту салфетку Нанда сделала во втором классе и получила за нее «отлично», потому что буквы вышли красивые что с лица, что с изнанки. На салфетку Нанда ставит заварочный чайник, белую кружку с ручкой в виде пятнистой коровы, блюдце с нарезанным лимоном и оставшееся с Пасхи шоколадное яйцо. Приносит из комнаты большую пластмассовую пепельницу и полупустую бутылку какого-то сладкого сливочного ликера. Пепельницу Нанда пристраивает на перила рядом с грязным окурком, а бутылку ставит на пол, потому что на стуле места уже нет.
Нанда придирчиво оглядывает балкон, вытаскивает из кармана пачку сигарет и зажигалку и кладет их рядом с чайничком. Наливает в чашку с ручкой-коровой дегтярно-черного, почти непрозрачного чая, кидает туда лимон и осторожно усаживается на маленькую скамеечку, вытянув длинные ноги по обе стороны стула.
Правая нога почему-то оказалась длиннее и просунулась между прутьями балконной ограды. Нанда дергает ногой, вначале слегка, потом посильнее, пока наконец мягкая розовая тапочка с помпоном не сваливается вниз. Нанда шевелит пальцами в полосатом носке-перчатке и хохочет.
«Четыре часа, – думает Паулиня Азеведу. – Кроссовки должны были уже высохнуть».
Она поднимает жалюзи, раскрывает окно и недовольно хмурится. На карнизе рядом с ее чистенькими кроссовками лежит чужая поношенная розовая тапка с помпоном.
– Засранцы, – бурчит Паулиня. – Сейчас поднимусь и…
Паулиня замолкает и дышит на внезапно заледеневшие руки. Ей некуда подниматься. Она живет практически на крыше, в прилепленной к трубе крошечной квартирке, которую лифтерша сдает ей за сто пятьдесят евро в месяц.
– Спокойно, – говорит Паулиня громко и раздельно. – Спокойно. Это просто мальчишки. Опять бегали по крыше и закинули мне сюда эту тапку. Просто мальчишки.
Паулиня высовывается из окна в поисках мальчишек. Оглядывается вокруг, зачем-то поднимает голову. Прямо перед ней в воздухе парит пятка в полосатом радужном носке и довольно шевелит пальцами.
Маленькая русалочка
– Я сегодня на рынке Паулу встретила. Он тебе привет передает.
– Спасибо… погоди, это какого Паулу?
– Ну, у которого девочка в инвалидной коляске.
– А, этого! Ну надо же! Я его сто лет уже не видел! С тех пор как ходили с ним в «Маленькую русалочку» киянд[31] есть.
– КОГО есть?!
– Киянд. Ну что ты на меня так смотришь? Ты что, не знала, что их едят?
– Выбирайте, какая понравится. – Официант махнул рукой в сторону огромного – во всю стену – аквариума и отошел к стойке.
– Слушай, я не могу, – сказал Паулу, делая шаг назад. – Серьезно, не могу. Пошли отсюда. Пойдем лучше в бразильский ресторан. Или в «Короля-каракатицу», я плачý.
– Брось! – Луиш Мигел сунул в рот сигарету и похлопал себя по карманам в поисках зажигалки. – Когда ты еще попробуешь киянду, их завозят раз в жизни. – Он помахал официанту и показал пальцем на свою незажженную сигарету. Официант кивнул.
– Я переживу. Нет, серьезно. Как их вообще можно есть? Ты посмотри на них!
Луиш Мигел посмотрел. Маленькие пухлые киянды безо всякого интереса таращились на него из аквариума и вяло шевелили короткими хвостами. Вид у них был осовелый, как будто они покурили лиамбы.[32]
Подошел официант с зажигалкой. Луиш Мигел прикурил из его рук.
– Еще не выбрали? – спросил официант.
– Минутку, ладно? – Луиш Мигел подмигнул официанту и похлопал Паулу по плечу. – Давай-давай, нечего строить из себя девочку. Можно подумать, ты никогда раньше не ел рыбу!
Паулу нервно сглотнул.
– А ты уверен, что это рыба? Ты твердо в этом уверен?
– Я могу принести вам справочник, – в вежливом голосе официанта явственно послышались оскорбленные нотки. – Не думаете же вы, что мы подаем нашим гостям… эээ… человечину?!
– Нет-нет, что вы! У меня и в голове не было! – Паулу смешался, покраснел и усилием воли заставил себя посмотреть на киянд. Они были все так же неподвижны и все так же тупо таращились на него через толстое зеленоватое стекло. Паулу постучал пальцем по стенке аквариума. Одна из киянд медленно, как будто с усилием, подняла крошечную ручку и тоже постучала.
– Вот эту, – сказал он, и Луиш Мигел одобрительно кивнул.
– Варить, жарить, на решетке? – спросил официант, примериваясь к киянде веревочным сачком на длинной палке.
Паулу дико посмотрел на него.
– Ни в коем случае! Живую, в пакет с водой, и объясните, чем ее кормить!
Луиш Мигел печально вздохнул и покрутил пальцем у виска.
– А дальше что?
– Дальше всё.
– А что с кияндой-то?
– Сдохла. Почти сразу. У нее вирус какой-то был, что ли, или паразиты, я уже не помню. Их же контрабандой сюда завозили. Набивали в трюмы, не разбираясь – больные, здоровые… Потом продавали в рестораны. В «Маленькой русалочке» несколько клиентов заболели, ее из-за этого санитарный надзор закрыл. А сейчас вообще киянду нигде не купишь, ищи не ищи…
– Погоди, а девочка в инвалидной коляске тогда кто?
– Ну, кто-кто… Дочка. Я слышал, что у нее с рождения что-то такое с ногами, не то парализованы, не то что. Симона, жена Паулу, хотела ее сдать в интернат, а Паулу встал на уши и не позволил. Вроде они поэтому и развелись.
– Уууууууууу… а я-то подууууумалааааааа…
– А ты решила, что это он киянду в коляске возит?! Дурочка моя!
– Манана, полпятого, иди пить витамины! – зовет Паулу.