— Своего рода проникновение со взломом, — заметил Эпикт.
— И кто грабитель? — полюбопытствовал Глоссер.
— Я, — ответил Эпикт. — Все мы. Это цитата из древнего стихотворения. Автора не помню. Кому интересно, покопайтесь в моей главной памяти на нижнем этаже.
— В качестве контрольного текста мы взяли отрывок из сочинения Папы Гилария, — продолжил Григорий. — Отрывок аккуратно отмечен вот в этой книге… Нужно запомнить его таким, какой он есть, потому что скоро, возможно, придется вспоминать, каким он был. Предполагаю, что слова изменятся прямо у нас на глазах — сразу после того, как мы исполним задуманное.
Отмеченный текст гласил:
«Предатель Гано, слуга нескольких господ, взяв деньги у кордовского калифа, подкупил группу басков-христиан, чтобы те, переодевшись мосарабами Сарагосы, устроили засаду на пути арьергарда французских войск. Для этого Гано нужно было одновременно поддерживать связь с басками и замедлять движение арьергарда франков, и Гано устроился к франкам работать проводником и разведчиком. Засада сработала. Карл Великий лишился испанских мулов. Дверь в исламский мир захлопнулась».
Таков был текст Гилария.
— Как только мы, образно говоря, нажмем на кнопку, то есть дадим добро Эпикту, текст должен измениться, — сказал Григорий. — Используя сложный комплекс устройств, Эпикт отправит в прошлое аватара — полуробота, полупризрака. И предателя Гано в Рансесвальесе настигнет беда.
— Надеюсь, аватар не очень дорогой, — заметил Вилли Макджилли. — Мало ли, вдруг понадобится его уничтожить? Помнится, в детстве для таких целей у каждого из нас был дротик, выструганный из древесины красного вяза.
— Вилли, опять ты со своими шутками, — приструнил его Глоссер. — Кого ты, будучи мальчишкой, убил во времени?
— Многих. Короля By из Маньчжурии, Папу Адриана VII[14], президента нашей страны Харди, короля Марселя из Оверни, философа Габриеля Топлица. И хорошо, что мы их убили. Дрянные были людишки.
— Никогда не слышал о таких, — заметил Глоссер.
— Разумеется. Ведь мы их убили, когда они были детьми.
— Вилли, хватит дурачиться, — вмешался Григорий.
— Он не дурачится, — изрек Эпикт. — Откуда, по-вашему, я взял эту идею?
— Взгляните на мир, — тихо произнес Алоизий, — на наш городок с полудюжиной башен из серого кирпича. На наших глазах он разрастется или, наоборот, съежится. Изменится мир — изменится и городок.
— А я, кстати, еще не побывала на двух выставках, которые сейчас проходят в городе, — заволновалась Валерия. — Не дайте им исчезнуть! В конце концов, их всего три!
Во время написания рассказа не было Папы Адриана VII. Период его папства — с 1984 по 2006 гг.
— Наше отношение к современным изящным искусствам полностью совпадает с мнениями, изложенными в рецензиях, которые мы тоже отобрали в качестве эталонных текстов, — вклинился в разговор Одифакс О’Ханлон. — Можете не соглашаться, но мы уже давно не видели столь катастрофического упадка искусств. Живопись представлена всего тремя школами, и все они переживают не лучшие времена. Современная скульптура — это стиль «металлолом» и непристойные паяные безделушки. Единственный истинно массовый вид искусства — граффити на стенах туалетов — не оставляет простора для воображения, отличается грубой стилистикой и просто неприятен на вид. Немногочисленные мыслители, которых я могу вспомнить, — это покойный Тейяр де Шарден и мертворожденные Сартр, Зелинский и Айхингер. Ну хорошо, раз вы смеетесь, не вижу смысла продолжать.
— Все мы, кто собрался здесь, — эксперты в разных областях знаний, — подытожил Когсворт. — У большинства широкий кругозор. Мы хорошо знаем подноготную мира. Так давайте сделаем то, ради чего собрались, и посмотрим, каков будет результат.
— Эпикт, дави на кнопку! — распорядился Григорий Смирнов.
Эпиктистес выпустил из своих механических недр аватара — полуробота, полупризрака. Вечером четырнадцатого дня августа месяца 778 года по дороге из Памплоны в Рон-сесвальесе предатель Гано был схвачен и вздернут на единственном в дубовой роще рожковом дереве.
И все изменилось.
— Ну как, Эпикт, сработало? — спросил, сгорая от нетерпения, Луи Лобачевский. — Не вижу никаких изменений.
— Аватар вернулся и доложил, что миссия выполнена, — сообщил Эпикт. — Но я тоже не вижу перемен.
— Давайте взглянем на образцы, — предложил Григорий.
Присутствующие — десять человек и три машины: Кти-стек, Кресмоидек и Проаистематик — разочарованно всмотрелись в образцы-эталоны.
— В тексте Гилария никаких изменений, — вздохнул Григорий.
И действительно, текст остался прежним:
«Король Марсилий Сарагосский вел сложную игру. Он взял деньги у кордовского калифа, чтобы убедить Карла Великого отказаться от завоевания Испании (чего тот, кстати, не планировал, да и не смог бы). Он стребовал с Карла компенсацию за города у северной границы, поскольку те возвращались под христианское управление (хотя сам Марсилий никогда ими не владел) и начал взимать плату со всякого, кто проходил по новому торговому пути через его город. Взамен Марсилий подарил Карлу тридцати трех ученых, столько же голов мулов и несколько повозок манускриптов из древней эллинистической библиотеки. Дорога через перевал, соединяющая два мира, была открыта. Обе стороны имели теперь доступ к Средиземному морю. Миры приоткрылись друг для друга, что оказало благотворное влияние на каждую из сторон и на цивилизацию в целом».
— Не изменилось ни слова, — констатировал Григорий. — История проследовала тем же курсом. Эксперимент не удался. Но почему? При помощи устройства, которое лично мне кажется невообразимо сложным, мы попытались сократить период беременности и ускорить рождение нового мира. Но у нас ничего не вышло.
— И город ничуть не изменился, — сообщил Алоизий Шиплеп. — Такой же большой и красивый, с двумя десятками импозантных башен из разноцветного известняка и мидлэндского мрамора. Крупнейший культурный и деловой центр. Мы обожаем его, но он такой же, как прежде.
— Все выставки и спектакли на месте, — радостно сообщила Валерия, изучив афиши. — Включая те, на которых я не была. Их больше двадцати. Как я боялась, что они исчезнут!
— В изящных искусствах тоже никаких перемен, если судить по рецензиям, взятым за эталонные образцы, — известил Одифакс О’Ханлон. — Можете не соглашаться, но искусство никогда еще не переживало такого подъема и не пользовалось такой популярностью!
— Прямо как копченая кровяная колбаса, — заметила машина Кресмоиди.
— «Не знаю я дороги, по которой нельзя пробежаться трижды», — продекламировала машина Проаист. — Это из одной древней сказки. Автора, к несчастью, забыла. Если что, сказка хранится в моем банке памяти в Англии.
— О да, трехходовая история, которая заканчивается там же, где началась, — изрек Эпиктистес. — Но колбаса недурна, и мы должны ею наслаждаться; ведь большинство эпох было лишено даже этого.
— О чем вы болтаете, ребята? — спросил Одифакс и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Живопись по-прежнему переживает эпоху расцвета. Школы — как гроздья галактик. Большая часть людей творит только ради удовольствия. Скандинавии и Маори все труднее сохранять лидерство в области скульптуры, ведь почти все новые произведения — экстраординарные. Страстность и чувство юмора освободили музыку от излишних догм. А с тех пор как математики и психологи занялись инсталляциями и перформансом, жить стало значительно веселее. Пит Тейлхард проявил себя талантливым писателем-фантастом, виртуозом эксцентричной пародии. Конечно, он изрядно переработал лейтмотив «Мира Мозга», зато превратил эту вещицу в захватывающую комическую феерию! А другие! Мульдум, Зелинский, Поппер, Гандер, Айхингер, Вайткроу, Хорнвангер — цвет высокой литературы, все мы перед ними в неоплатном долгу! Нескончаемая череда великих романов и романистов! Извечно популярный вид искусства — граффити на стенах туалетов — удерживает свои позиции. Компания «Путешествия без границ» предлагает девяностодевятидневный кругосветный арт-тур, посвященный просмотру веселых, но изысканных миниатюр на стенах туалетных комнат филиалов компании. Ах, как же щедр наш мир!
— Да, наш мир — рог изобилия, — подхватил Вилли Макд-жилли. — Достижения просто ошеломляют! Но я задаюсь вопросом: не продиктованы ли мои слова тайным злорадством? Ведь понятно, что эксперимент провалился. А я этому рад. Люблю мир таким, какой он есть.
— Мы пока провели треть эксперимента, и не стоит утверждать, что он провалился, — возразил Григорий. — Завтра снова попытаемся изменить прошлое. А если настоящее останется прежним, попробуем еще раз.
— Хватит уже о работе, люди добрые, — прогудел Эпик-тистес. — Встретимся завтра здесь же. А теперь, вы к своим развлечениям, мы — к своим.
Вечером люди продолжили разговор: машин поблизости не было, так что никто над людьми не насмехался.
— Давайте вытянем из колоды случайную карту. Как она ляжет, так и поступим, — предложил Луи Лобачевский. — Выберем интеллектуальный переломный момент чуть более поздней истории, внесем изменения и посмотрим, что получится.
— Я предлагаю Оккама, — сказал Джонни Кондули.
— Но почему? — спросила Валерия. — Ведь он последний и самый малоизвестный из средневековых схоластов. Разве то, что он сделал или не сделал, может повлиять на ход истории?
— Еще как может, — подтвердил Григорий. — Оккам приставил бритву к сонной артерии и вскрыл бы ее, если б ему не помешали. Хотя… здесь что-то не так. В этом воспоминании чего-то не хватает, как будто у истории с бритвой[15]есть другой смысл, и номинализм Оккама имеет более глубокое значение, чем нам кажется.
— Давайте позволим ему вскрыть артерию, — предложил Вилли. — Заодно поймем ценность номинализма и посмотрим, насколько остра эта бритва Оккама.
— Так и поступим, — решил Григорий. — А то наш мир — совсем как жирный лентяй, он пресыщен, он докучлив, особенно по вечерам. Мы выясним, способны ли интеллектуальные воззрения быть реальной силой. Детали операции поручим Эпикту, а поворотным моментом, на мой взгляд, нужно считать 1323 год. Джон Люттерелл тогда приехал из Оксфорда в Авиньон, где размещался папский престол. С собой он привез пятьдесят шесть тезисов из оккамовских «Комментариев к Сентенциям Павла» и предлагал их заклеймить. Хотя их и не осудили прямо, Оккам подвергся серьезной критике, от которой так и не оправился. Люттерелл доказал, что нигилизм Оккама — не более чем «ничто».