Впрочем, кульминация «Злоключений» происходит не в грузовом порту, а в тайном заброшенном городе в степях Нью-Джерси, в замке с очень дурной славой. В этом мрачном месте враги Пейшнс поселили банду громил (с выдубленными темными лицами и отрезанными языками) и дрессированных псов-ищеек, чтобы те затравили девушку до смерти. Она почему-то едет в большом фургоне, полном соломы и запряженном шестью храбрыми лошадьми. Мрачной грозовой ночью мчится девушка в этой колеснице, погоняя коней, по извилистому серпантину дороги (из-за того, что вокруг все время вспыхивают молнии, повороты кажутся еще более резкими и ломанными, как и вообще все вокруг). Естественно, дорога ведет к замку. Псы, клацая зубами, прыгают высоко в воздух, стараясь вцепиться в Пейшнс, но им не удается вытащить ее из фургона.
Вдруг Пантера (Человек ли он? Или чудовище?) непонятно как оказывается прямо в ее фургоне, прямо позади нее, хотя она не видит его. Он приближается к ней, но Пейшнс в этот момент совершает решающий ход. Ловко и храбро управляя фургоном и следуя своему плану, она поднимает высоко в воздух металлический ключ. Ослепительная молния ударяет в фургон, и сено вспыхивает. Пейшнс в последнюю секунду выпрыгивает из полыхающей колесницы, и огнедышащий ад на полной скорости врезается в замок. Замок Зла, все его постройки и город вокруг охватывает очищающий огонь — таков пылающий финал одной из величайших драм на свете.
Кстати, этот финал мы еще встретим не раз. Благодаря «медленному свету», свойственному селену, эта живая яркая сцена просачивается за рамки себя самой и накладывается, иногда слабо, иногда сильно, на призрачные эпизоды всех двенадцати последующих драм.
Это вторая из телевизионных драм Аврелиана Бентли, снятая в 1873 году. Кларинда Каллиопа, одна из самых талантливых актрис своего времени, здесь исполняет роль Мод Тренчант, девушки-детектива. Лесли Уайтмэншн, Кир-бак Фуайе, X. Пол Маккоффин, Хаиме дель Дьябло, Торрес Мальгре, Инспиро Спектралски и Хуберт Сент Николас играют опасных героев и зловещих персонажей, хотя невозможно точно понять, кто они и какие цели преследуют. Так что вживаться в эту кровавую и захватывающую драму приходится, практически не зная деталей.
«Жадные кинжалы» еще в большей степени, чем «Злоключения Пейшнс», кажутся совершенно свободными от рамок времени и последовательности событий. Все это — одно разворачивающееся перед нами большое мгновение, полное растущей интриги и напряженности, но не подчиняющееся какому-либо порядку действий. Вкупе с отсутствием краткого содержания это часто приводит к непониманию происходящего.
Честно говоря, краткое содержание все же есть, но его невозможно прочитать — листок очень темный и весь испещрен пятнами. Химический анализ показал, что это — человеческая кровь. Мы предполагаем, что Бентли специально рассылал своим клиентам листки, запятнанные свежей кровью, чтобы, так сказать, настроить на нужный лад. Но с течением времени пятна расплылись, и содержание теперь не читаемо вообще. В любом случае, драма чрезвычайно интересна, и, кстати, это первая драма с убийством, поставленная на телевидении. Вряд ли нужно объяснять, что Мод Тренчант, девушка-детектив, побеждает всякое зло, встречающееся на пути, и раскрывает всевозможные преступления, но подробности ее приключений, увы, утрачены навсегда.
Третья драма Бентли демонстрирует нам разноплановую Кларинду Каллиопу в роли юной Джули Мидоублум. Фильм повествует о радостном и глубоко аллегоричном «путешествии в лето». Это первая из те ле драм Бентли, где появляется звук. О да! Мы слышим звуки окружающего мира, вначале слабые, затем более отчетливые. Звуки природы, деревенской обыденной и праздничной жизни, сельской ярмарки. И хотя кажется, что звуки возникли случайно (еще один призрачный побочный эффект селеновой магии), они совершенно точно указывают, что оригинальное название драмы должно звучать так: «Большая велогонка. Пастораль». Судите сами: блеянье овец и коз, мычание коров, ржанье лошадей, хрюканье свиней, гогот гусей, кряканье уток и прочие милые сельские звуки: птицы, кузнечики, мельницы, фургоны, пение и восклицания людей, крики зазывал, бормотание игроков, визг и хохот молодежи…
Впрочем, мелькают там и другие звуки — голоса. Иногда молящие, иногда злые, иногда высокомерные или угрожающие. Остановимся на них. Это звуки совершенно иного рода, они вторгаются в общую канву так, будто были записаны отдельно и затем наложены. Голоса в основном звучат на улице, но иногда в помещении, — быстрые словесные перепалки, заглушаемые шумом толпы.
— Нет, нет и нет. Да за кого ты меня принимаешь?
— Клари, смотри, все это я отдам тебе. Никто не одарит тебя такими сокровищами. Никто не позаботится о тебе так, как я. Сейчас самое время. Это же наше цветущее лето. Мы вовсю косим траву!
— Давай сначала выясним, Аври, сколько стоит хороший амбар для этой травы. И документально все оформим. Я имею в виду прибыль этого лета, эту цифру, длинную-пред-линную, как само лето. А еще я имею в виду акт распоряжения твоей собственностью, оформленный на мое имя, в котором будут обозначены все последующие сезоны.
— Ты что, не веришь мне, Клари?
— Конечно, верю, малыш Бенти. А еще я верю, что ты сегодня же оформишь документы. Я вообще очень доверчивая женщина. Я верю, что у нас будет капитал, который поможет выстоять в любой ситуации и при любых условиях.
Странный разговор, особенно в контексте остального звукового сопровождения «Большой велогонки».
Гонка охватывала три округа — Кэмден, Глочестер и Атлантик — и продолжалась пять дней. Велосипедисты преодолевали ежедневно по тридцать километров, и время отмечалось очень точно. Букмекеры принимали ставки на итог каждого дня, но чаще ставили на победителя в общем зачете, и кубышка росла с каждым днем. С большой ярмарочной трибуны можно было видеть почти всю трассу — следить за велосипедистами и поднимающимися клубами пыли. Трибуна была высокая, и с нее открывался вид на окрестности — поля, рощи, сады, деревенские домики. Перед трибуной до, во время и после гонки проводили мулов и крупный рогатый скот, судьи оценивали животных. Так что велогонка (которая занимала ежедневно около часа) была событием безусловно знаменательным. В пробеге участвовали семеро велосипедистов, и все они — мировые знаменитости.
Лесли Уайтмэншн шел на добротном «Специале» работы барона фон Зауэрброна. Эта машина, известная в народе как «вертушка», считалась надежной, как все немецкое, безопасной и на удивление быстрой.
Кирбак Фуайе выступал на чудесной машине «Мажись-ене» инженера Эрнста Мишо. У этого велосипеда был специальный разъем для крепления небольшого паруса, чтобы развивать большую скорость в ветреную погоду.
Пол Маккоффин восседал на Британском Королевском велосипеде. Сильно сказано, но у этой машины были две вещи, к которые вполне можно применить столь патетические эпитеты: колеса из монолитной резины (впервые в мире) и ощущение, что перед тобой нечто первоклассное. Аппарат отличался невероятным аскетизмом и прямизной линий, что, как известно, свойственно только лучшим британским творениям.
Хаиме дель Дьябло ехал на «Костотрясе» Пьера Лалмана. Деревянные колеса этой машины были с покрышками из стали, переднее колесо — гораздо больше заднего.
Торрес Малгре вступил в гонку на «американце», «Роуд-раннере» Ричарда Уоррена Сирса. Это первая машина, изготовленная только из металлических деталей. «Единственное деревянное — это головы наших критиков» — так звучала реклама «Роуд-раннера».
Инспиро Спектралски (Человек он? Или Пушечное Ядро?) рулил «Кометой» Маккрэкена. «Комета» уже успела выиграть несколько гонок на окружных ярмарках в Америке.
Машину Юбера Сен-Николя в Штатах прежде не видывали. Это была французский бициклетт по прозвищу «Су-прим». У бициклетта имелись педали, с помощью которых можно было крутить заднее колесо. Вращательный момент передавался посредством гениально сконструированной цепи. По сути, это был вообще не велосипед. У настоящих велосипедов, на которых ехали остальные, педали крепились непосредственно к оси переднего колеса. Среди делавших ставки нашлось немало тех, кто настаивал на преимуществе заднего привода перед передним и, как следствие, рассчитывал на победу Юбера. Другие отпускали шуточки: мол, у этого драндулета заднее колесо доедет до финиша раньше переднего, а сам гонщик не появится до следующего дня.
На этих великих гонщиков крутые игроки ставили заоблачные суммы. Именно ради них любители спорта приехали сюда из самого Нью-Йорка.
Кларинда Каллиопа блистала в образе Глории Голден-филд, королевы красоты ярмарки трех округов. И это была не единственная ее роль. Еще она играла таинственного сменщика водителя «семерки» в маске (у всех гонщиков на случай непредвиденных обстоятельств есть сменщик), а также Рейксли Ривертауна, знаменитого игрока. Кто бы мог подумать, что роль беспутного, развязного Рейксли исполняет женщина? По крайней мере, автор и режиссер «Большого велопробега» ничего об этом не знал.
Трибуна, эстрада, все радости и удовольствия традиционной летней ярмарки! А тут еще и появившиеся «медленные запахи» селеновой матрицы — они потихоньку созревают, навевая воспоминания. Аромат сладкого клевера, нагретого солнцем тимьяна и сена, запах разгоряченных конских тел, запах карамели, сосисок и картофельного пюре из палаток с едой, запах пыльных дорог и зеленых хрустящих купюр — игроки их подсчитывают, отрывают от сердца и делают ставки на столах букмекеров. Гонка близится к концу. И снова в летние звуки случайно вторгаются голоса — отголоски настоящей жизненной драмы.
— Клари, еще день-два — и ты в шоколаде. Я поставил целую кучу денег на исход гонки, и я точно выиграю. Против меня самый сумасшедший игрок в этой стране, Рейксли Ривертаун, и мы с тобой возьмем как минимум миллион. Он поставил на то, что номер семь не победит. А «семерка» выиграет, будь уверена.