емонстрируют большее равенство полов и низкий уровень насилия в семье. Следовательно, целесообразно сосредоточиться не на богатстве страны, а на культурных различиях, которые делают жизнь женщины безопаснее. Джон Арчер обнаружил, что женщины реже становятся жертвами семейного насилия в странах, где они лучше представлены в правительстве и профессиональной сфере и вносят больший вклад в семейный бюджет. Кроме того, в более индивидуалистических культурах, где люди ощущают себя личностями, имеющими право преследовать собственные цели, наблюдается меньше насилия в отношении женщин, чем в культурах коллективистских, где люди прежде всего считают себя членами сообщества и ставят его интересы выше собственных[1126]. Эти корреляции не доказывают причинности, но они согласуются с предположением, что снижению насилия в отношении женщин на Западе способствует гуманистический образ мысли, который возвышает права отдельного человека над традициями общества и все чаще учитывает точку зрения женщин.
Хотя я даю прогнозы с большой осторожностью, но считаю весьма вероятным, что в ближайшие десятилетия насилие в отношении женщин пойдет на спад повсеместно. Усилия прилагаются как снизу, так и сверху. Международное сообщество согласилось, что насилие в отношении женщин — это самая острая из существующих проблем в области прав человека[1127]. Усилия были предприняты скорее символические: теперь ежегодно 25 ноября отмечается День искоренения насилия в отношении женщин, а с высоких трибун ООН звучат бесчисленные декларации и заявления. Хоть меры эти и беззубы, история запрета рабства, китобойного промысла, пиратства, каперства, химического оружия, апартеида и ядерных испытаний в атмосфере показывает, что просветительские международные кампании с течением времени могут многое изменить[1128]. Как заметила глава Фонда развития в интересах женщин ООН (ЮНИФЕМ), «национальных планов, стратегий и законов сегодня больше, чем когда бы то ни было, да и темпы изменений возрастают во всем мире»[1129].
Если говорить об усилиях снизу, изменение установок в мировом масштабе гарантирует, что в ближайшие годы в политике и экономике мы будем видеть все больше женщин. Опросы общественного мнения, проведенные в 2010 г. в 22 странах Исследовательским центром Пью, подтвердили, что в большинстве стран (в том числе в США, Китае, Индии, Японии, Южной Корее, Турции, Ливане, в странах Европы и Латинской Америки) как минимум 90 % респондентов обоих полов считают, что женщины должны иметь равные с мужчинами права. Даже в Египте, Иордании, Индонезии, Пакистане и Кении более 60 % поддерживают равноправие, и только в Нигерии пропорция близка к соотношению 50/50[1130]. Право женщин работать вне дома одобряется еще шире. Напомню, что, по данным Всемирного опроса Института Гэллапа, даже в мусульманских странах большая часть женщин считает, что женщины имеют право голосовать по своему выбору, заниматься любой работой, служить в правительстве, и большая часть мужчин в большинстве стран с ними согласна[1131]. Как только сдерживаемая потребность прорывается наружу, интересы женщин становятся все шире представлены в нормах и планах их стран. Аксиому, что мужчины не должны бить женщин, невозможно опровергнуть, и, как сказал Виктор Гюго, «нет ничего сильнее идеи, время которой пришло».
Права детей, убийства младенцев, телесные наказания, жестокое обращение с детьми и школьная травля
Что общего у Моисея, Измаила, Ромула и Рема, Эдипа, Кира Великого, Саргона, Гильгамеша и Хоу-цзи (основателя династии Чжоу)? Каждого из них в младенчестве родители бросили на погибель[1132]. Образ беспомощного крошки, в одиночестве умирающего от холода и голода, оставленного на растерзание хищникам, тронет самого черствого человека, так что неудивительно, что истории о брошенных младенцах, прошедших путь до основателей династий, можно отыскать в мифологии евреев, мусульман, римлян, греков, персов, аккадцев, шумеров и китайцев. Но архетип покинутого младенца настолько вездесущ не только потому, что это удачный сценарный прием. Он говорит еще и о том, насколько распространен был инфантицид в истории человечества. С незапамятных времен родители бросали, душили, били, топили или травили своих новорожденных детей[1133].
Антрополог Лайла Уильямсон пишет, что детоубийство практиковалось на всех континентах и всеми типами сообществ — от кочующих и оседлых догосударственных племен (в 77 % которых был принят инфантицид) до развитых цивилизаций[1134]. До недавних времен от 10 % до 15 % младенцев убивали вскоре после рождения, а в некоторых обществах доля убитых новорожденных доходила до 50 %[1135]. По словам историка Ллойда Демоса, «некогда все семьи практиковали детоубийство. Во всех государствах существовал обычай приносить в жертву младенцев. Все религии начинают с членовредительства и убийств детей»[1136].
Хотя детоубийство — крайняя степень ненадлежащего обращения с детьми, история нашей культуры знает много других его форм, включая принесение детей в жертву богам, продажу их в рабство, в супружество и на религиозную службу. Детей эксплуатировали, заставляя чистить дымоходы и лазать по туннелям угольных шахт, наконец, подвергали телесным наказаниям на грани пыток[1137]. Мы прошли долгий путь, добираясь до точки, когда врачи прикладывают героические усилия, выхаживая недоношенных младенцев, когда от человека не требуют экономической продуктивности лет до 30, а насилием в отношении детей считается игра «вышибалы».
Как можно понять нечто, настолько противное идеалу продолжения жизни, как убийство новорожденного? В заключительной главе книги «Жестокое сердце / Жестокая жизнь» (Hardness of Heart / Hardness of Life), исследующей всемирную историю детоубийств, доктор Ларри Милнер признается:
Я начал эту книгу с одной целью: желая понять, как человек может взять своего собственного ребенка и задушить его? Когда много лет назад я задался этим вопросом, то думал, что дело в некой уникальной патологии, ошибке природы. Зачем бы эволюции развивать врожденную тенденцию убивать отпрысков, когда уровень выживания и так балансирует на грани? Дарвиновский естественный отбор генетического материала предполагает, что гарантированно выживет лишь самый приспособленный; склонность к детоубийству — явный признак дезадаптивного поведения, которое не соответствует этому разумному стандарту. Но ответ, к которому я пришел в результате своих исследований, таков: добровольное убийство собственного ребенка в стрессовой ситуации — одна из самых «естественных вещей», которые может сделать человеческое существо[1138].
Ответ на недоумение Милнера нужно искать в разделе эволюционной биологии, который называется теорией жизненного цикла[1139]. Нам кажется, что мать должна считать каждого своего ребенка бесконечно ценным, но эта идея вовсе не согласуется с теорией естественного отбора, более того, она ей противоречит. Цель отбора — приумножить количество выживших потомков особи, а это требует компромисса между инвестициями в новорожденного и сбережением ресурсов для уже имеющихся и будущих детей. Млекопитающие вкладывают в потомство больше времени, энергии и пищи, чем все прочие животные, а люди в этом смысле лидируют среди млекопитающих. Беременность и роды — только начало материнского инвестиционного процесса, на кормление отпрыска мать расходует даже больше калорий, чем потратила на его вынашивание[1140]. Природа, как правило, не терпит невозвратных затрат, так что можно ожидать, что мать оценит детеныша и обстоятельства, чтобы решить, выделять ли ему дополнительные инвестиции или же сохранить силы для его существующих или еще не рожденных братьев и сестер[1141]. Если детеныш выглядит болезненным или ситуация не благоприятствует его выживанию, матери сокращают расход ресурсов на него и вкладывают их в наиболее здорового из выводка или ждут более благоприятного момента, чтобы попытаться вновь завести потомство.
Для биолога инфантицид у человека — пример такой же расстановки приоритетов[1142]. До недавнего времени женщины кормили детей грудью до двух или трех лет, прежде чем вернуться к полноценной фертильности. Дети часто умирали, особенно в первые несколько лет. У большинства женщин до зрелости доживало не больше 2–3 детей, у многих — ни одного. Чтобы стать бабушкой в тех условиях, в которых жили наши прародители, женщине порой приходилось делать трудный выбор. Теория расстановки приоритетов предполагает, что мать позволит новорожденному умереть, если его перспективы дожить до зрелости невелики. Прогноз может быть основан на признаках неблагополучия ребенка (черты уродства или отсутствие реакции на внешние раздражители и т. п.) или на опасностях, угрожающих успешному материнству (например, наличие других детей, война или голод, отсутствие поддержки со стороны родственников или отца ребенка и т. д.). Также прогноз должен зависеть от возраста женщины: достаточно ли она молода, чтобы попытаться снова завести ребенка.
Мартин Дэйли и Марго Уилсон проверили теорию расстановки приоритетов на выборке из 60 неродственных друг другу обществ из этнографической базы данных