[1361]. И обидчики, и пострадавшие вспоминали о нагромождениях лжи, несдержанных обещаниях, нарушении правил и обязательств, выданных секретах, нечестных поступках и конфликтах из-за денег.
Но это единственное, в чем они сходились. Психологи просеяли рассказы сквозь мелкое сито и закодировали черты вроде продолжительности конфликта, виновности каждой стороны, мотивов обидчика и последствий нанесенного ущерба. Если составить из этого связные рассказы, они звучали бы примерно так:
Рассказ обидчика. Эта история началась с нанесенного вреда. В тот момент у меня были убедительные причины поступить именно так. Возможно, меня спровоцировали. Или я просто отреагировал на ситуацию так, как отреагировал бы любой разумный человек. У меня было полное право поступить так, и винить меня за это нечестно. Ущерб был нанесен незначительный, устранить его нетрудно, и я извинился. Пора бы уже все забыть, что было, то прошло.
Рассказ пострадавшего. Эта история началась задолго до нанесения ущерба, ставшего последней каплей в долгой цепи обид. Действия обидчика были непоследовательны, бессмысленны и необъяснимы. Или же он ненормальный садист и хотел насладиться моими страданиями, хотя я ни в чем не был виноват. Нанесенный им ущерб чудовищен и непоправим, последствия будут ощущаться вечно. Никто не должен забыть о том, что произошло.
Оба участника конфликта не могут быть правы, более того, ни один из них не может быть прав всегда, поскольку те же самые участники рассказывали две истории — с точки зрения пострадавшего и с точки зрения обидчика. Нечто в психике человека искажает память о неприятных событиях и их интерпретацию.
Это ставит перед нами очевидный вопрос. А не пытается ли наш внутренний злодей преуменьшить наши проступки, чтобы оправдать себя? И не лелеет ли свои обиды наша внутренняя жертва, пытаясь завоевать симпатии окружающих? Поскольку психологи не присутствовали при описываемых событиях, они не могли узнать, чьим воспоминаниям стоит верить.
Стилвелл и Баумайстер придумали остроумный способ обойти эту трудность и проконтролировать само событие. Они сочинили туманную историю о том, как один студент предложил другому помощь в подготовке курсовой работы, но по каким-то причинам не сдержал своего обещания, в результате чего второй студент получил низкую оценку, был вынужден сменить специализацию и перейти в другой университет[1362]. Участники (сами студенты) должны были прочесть историю, а затем пересказать ее с максимальной точностью, первую половину — от лица обидчика, вторую — от лица пострадавшего. Третью группу попросили пересказать историю от третьего лица, при этом детали, которые участники этой группы упоминали или, наоборот, опускали, служили показателем обычных искажений, вносимых человеческой памятью, вне зависимости от искажений, привносимых нашим эгоизмом. Психологи закодировали рассказы, отметив пропущенные и приукрашенные детали, призванные улучшить образ обидчика или пострадавшего.
Ответ на вопрос: «Кому мы должны поверить?» — оказался таким: никому. По сравнению с опорными пунктами истории и незаинтересованным пересказом от третьего лица обидчики и пострадавшие искажали события в одинаковой степени, но в разных направлениях, опуская или подчеркивая детали таким образом, чтобы действия их персонажа выглядели более обоснованными, чем действия оппонента. Заметьте, участники эксперимента не получали от этого никакой выгоды. История не касалась их лично, их даже не просили проявлять симпатию к персонажу или оправдывать чье-либо поведение — просто прочесть, запомнить и пересказать от первого лица. Но и этого было достаточно для активации когнитивных процессов пропаганды в свою пользу.
Противоречивые описания обиды с точки зрения агрессора, его жертвы и нейтральной стороны — это психологический аспект треугольника насилия, изображенного на рис. 2–1. Назовем его морализаторским разрывом.
Морализаторский разрыв — это часть феномена, известного как ошибка эгоистичности. Люди стараются выглядеть хорошими. «Хорошими» может означать успешными, сильными, популярными и компетентными или же добродетельными, честными, щедрыми и бескорыстными. Желание человека подать себя с выгодной стороны — одно из основных открытий социальной психологии ХХ в. Впервые о нем заговорил социолог Эрвин Гоффман в работе «Самопрезентация в обыденной жизни» (The Presentation of Self in Everyday Life), а среди недавних работ можно назвать труды Кэрол Таврис и Эллиота Аронсона «Ошибки были сделаны (но не мной)» (Mistakes Were Made but Not by Me), Роберта Триверса «Обман и самообман» (Deceit and Self-Deception) и Роберта Курцбана «Почему все (кроме меня) лицемеры» (Why Everyone (Else) Is a Hypocrite)[1363]. Среди характерных феноменов — когнитивный диссонанс (под влиянием которого люди меняют свое отношение к поступку, совершенному вынужденно, чтобы сохранить впечатление, будто полностью контролируют свое поведение) и так называемый эффект Лейк-Уобегон (названный по названию придуманного Гаррисоном Киллором города, в котором все дети отличаются способностями выше среднего уровня). Поддавшись этому предубеждению, люди считают себя выдающимися в желаемом им качестве[1364].
Ошибка эгоистичности — это эволюционная цена, которую мы платим за возможность быть общественными животными. Люди собираются в группы не потому, что их магнитом притягивает друг к другу, как металлических роботов, но потому, что у нас есть социальные и моральные чувства. Мы ощущаем тепло и симпатию, благодарность и доверие, одиночество и вину, ревность и злость. Эти эмоции — внутренние регуляторы, помогающие людям воспользоваться преимуществами жизни в обществе (взаимовыгодным обменом или помощью других) и избежать издержек (эксплуатации со стороны мошенников и социальных паразитов)[1365]. Мы симпатизируем, доверяем и благодарны тем, кто готов объединиться с нами, и вознаграждаем их нашим собственным сотрудничеством. И злимся и подвергаем остракизму тех, кто обманывает, — их мы наказываем или отказываемся с ними сотрудничать. Собственный уровень добродетели индивида — это компромисс между уважением, вытекающим из репутации человека, на которого можно положиться, и незаконными выгодами от тайного мошенничества. Социальная группа — это рынок готовых к сотрудничеству лиц разной степени щедрости и благонадежности, где каждый старается создать себе славу максимально щедрого и надежного, что на деле может быть некоторым преувеличением.
Морализаторский разрыв включает в себя взаимодополняющие тактики торга в переговорах о компенсации ущерба между обидчиком и пострадавшим. Словно обвинитель в судебном процессе, социальный истец будет преувеличивать боль и страдания, выпавшие на его долю, и упирать на преднамеренность или как минимум на преступное бездействие ответчика. Ответчик же будет подчеркивать разумность или неизбежность своего поступка и преуменьшать страдания истца. Альтернативными формулировками участники задают рамки торга о компенсации и играют на публику, соревнуясь за расположение окружающих и репутацию ответственного члена общества[1366].
Триверс, первым предположивший, что моральные эмоции — это инструменты адаптации, служащие целям сотрудничества, обнаружил еще одну важную деталь. Дело в том, что, пытаясь произвести впечатление, преувеличивая свою доброту и мастерство, люди вынуждены одновременно развивать в себе способность видеть такие уловки насквозь, что инициирует психологическую гонку вооружений между теми, кто лучше лжет, и теми, кто лучше распознает ложь. Ложь можно узнать по внутренней противоречивости (сравните с поговоркой на идише «Лжецу нужна хорошая память») или по таким признакам, как неуверенность, нервная жестикуляция, краска стыда и потливость. Триверс рискнул предположить, что естественный отбор может способствовать некоторой способности к самообману, позволяющему подавить предательские признаки в зародыше. Мы лжем себе, чтобы наша ложь казалась правдоподобнее другим[1367]. Но наше бессознательное хранит знание об истинном размере наших талантов, не давая нам зайти слишком далеко и потерять связь с реальностью. Первую формулировку этой мысли Триверс приписывает Джорджу Оруэллу: «Секрет владычества в том, чтобы вера в свою непогрешимость сочеталась с умением учиться на прошлых ошибках»{115}[1368].
Самообман — удивительная концепция, поскольку парадоксальным образом предполагает, что некое «само» может быть одновременно и обманщиком, и обманутым. Нетрудно показать, что люди подвержены ошибке эгоистичности, подобно весам в мясной лавке, настроенным обвешивать в пользу мясника. Но довольно сложно доказать, что люди склонны к самообману, психологическому эквиваленту двойной бухгалтерии теневого бизнеса, где есть бухгалтерские книги для общего доступа и тайные, в которых записана соответствующая действительности информация, необходимая для ведения дел[1369].
Социальные психологи Пьеркарло Вальдесоло и Дэвид Дестено придумали остроумный эксперимент, чтобы поймать хитреца за руку в процессе лицемерного самообмана[1370]. Они попросили участников эксперимента помочь им в планировании и оценке исследования, в ходе которого половина из них получит легкое и приятное задание: им нужно будет 10 минут просматривать фотографии, а половина — трудное и утомительное: например, им придется 45 минут решать математические задачи. Испытуемым сказали, что работать нужно будет в парах, но кому какое задание поручить, еще не решено. Экспериментаторы позволили самим участникам выбрать, каким образом будут распределяться приятные и неприятные задания. Испытуемые могли просто взять себе легкое задание или прибегнуть к помощи генератора случайных чисел. Эгоисты есть эгоисты: практически все выбрали первый вариант и взяли легкое задание себе. Позже им выдали анонимные опросники, в которых ненавязчиво задавался вопрос, считают ли они свой выбор честным. Лицемеры есть лицемеры: почти все ответили утвердительно. Когда экспериментаторы опросили другую группу учас