– Тем, у кого есть животики и попы, – сказала я почти неслышно, – достается больше щекотки.
И я повалила ее на кровать и начала щекотать, пока она громко-громко смеялась.
41Эмпатия: когда врачи переступают барьер
Где каждая секунда может как спасти жизнь, так и убить
За последние несколько лет я приняла сотни родов: некоторые срочные, некоторые очень сложные. В подавляющем большинстве случаев – со счастливым концом. Почти во всех моментах я продолжаю испытывать огромное волнение, особенно с тех пор, как восемь лет назад сама родила своего первого ребенка: с тех пор, как сама пережила это ожидание, страх, боль, уязвимость, надежду и тот волшебный миг, когда взяла сына на руки и услышала его плач. И в этом я не одна. Я знаю множество опытных акушеров и гинекологов, у которых сжимаются от волнения губы, скрытые под маской, и которым ком в горле мешает сглатывать слюну.
Два года назад я перешагнула через этот знаменитый барьер. Ту тонкую грань, которая отделяет «просто врача» от «члена семьи». Мой брат Хосе и его жена Ноэлия ожидали первенца. Ракель, так назвали они свою дочку, уже исполнилась сорок одна неделя, и она, по всей видимости, никак не хотела покидать чрево своей матери. Наконец в один прекрасный четверг раздался телефонный звонок.
– Лусия, похоже, время пришло, – моя мать сообщила мне хорошую новость. Моя племянница должна была появиться на свет в ближайшие часы.
Должна признать, что волнение застало меня врасплох. Это была новость, которую я давно ожидала, и теперь буквально за секунду все изменилось.
– Мама, что я делаю здесь, в Аликанте, за тысячу километров от вас и Хосе?
В такой момент моя мать уже не стала мне перечить. Она знала все мои возможности, но, не задумываясь, сказала мне:
– Дочь, приезжай.
И я поехала. В тот же вечер я поменялась с коллегой дежурствами, забрала детей из школы, подготовила небольшой чемодан, и через два часа уже садилась в самолет, направлявшийся в Астурию.
Я приземлилась на своей дождливой, обожаемой родине, где меня с нетерпением ждали мои родители. В их приветственном объятии в аэропорту я прочитала не только их любовь ко мне, но и их переживания. Пусть поднимет руку тот, кто не испытывал страха в такие моменты.
Я приехала в больницу вовремя. Ракель по-прежнему не хотела появляться на свет. Когда я вошла в палату ожидания, одну из многих, через которые мне пришлось пройти самой, я полностью отдавала себе отчет, что здесь не являюсь педиатром, здесь я всего лишь одна из тех, кто с нетерпением ждет рождения своей крестницы, без халата, без фонендоскопа, висящего на шее, без медицинской степени. И снова этот страх, эта тоска и эта надежда держали мои нервы на пределе.
Фаза раскрытия была долгой и болезненной. Слишком длительное ожидание в незнакомой мне больнице. Последние несколько часов были трудными, очень напряженными. Я пыталась дозировать информацию, которая к нам поступала, чтобы успокоиться и ни в коем случае не вмешиваться в работу моих коллег. Это крайне сложно, потому что ты не всегда можешь соглашаться с их мнением, но, поскольку я была всего лишь гостем, моему мнению и моим профессиональным суждениям здесь не было места.
События вдруг стали развиваться с молниеносной скоростью. Ритм сердцебиения резко подскочил. Вокруг нарастало беспокойство акушерок, сомнения гинеколога, неуверенность будущей мамы, тревожность моего брата, мои собственные страхи. Я увидела, как прибежала медсестра, держа в руках небольшую бумажку и пытаясь отыскать гинеколога. Это был результат последних анализов, сделанных отважной матери. Выражение лица врача при виде результата заставило мое сердце замереть перед натиском надвигающейся катастрофы. Услышав цифру, напечатанную на листе бумаги, я почувствовала, как по моей спине пробежал холод.
– Немедленно готовьте операционную! Кесарево срочно! – крикнула гинеколог, побежав в сторону раздевалки.
Сколько раз я слышала эти два слова в коридорах больниц? Сколько раз я сама бежала по коридорам, влетая вместе с гинекологами, анестезиологами и акушерами в палату к испуганной матери, понимая, что каждая секунда может как спасти жизнь, так и убить? Но в тот день я никуда не бежала. В тот день мы с братом неподвижно стояли в стороне, наблюдая за тем, как люди вокруг нас быстро собираются и начинают работать.
Хосе еще не осознавал до конца всю серьезность этих слов: «кесарево срочно». Я изо всех сил старалась скрыть волнение и изобразить спокойствие, безмятежность и уверенность. Ведь именно этого ожидают от тебя члены семьи в такой ситуации, к тому же, если ты еще и врач.
– Успокойся Хосе, все будет хорошо. Вот увидишь, что результаты теста окажутся просто ложной тревогой, – сказала я брату, стараясь набрать в грудь как можно больше воздуха, которого катастрофически не хватало.
– Но… кесарево, вот так вдруг? А ей сделают эпидуральную анестезию? – спросил меня Хосе в попытке понять, что происходит, желая, чтобы его жена перестала мучиться от боли и смогла увидеть рождение дочки.
– Нет, Хосе, это будет общий наркоз. На другое просто нет времени. Нужно, чтобы она уснула, и это самый быстрый способ, – ответила я самым спокойным тоном, на который только была способна.
Прошло минут десять, в течение которых мы оставались стоять там неподвижно, уставившись на дверь операционной, страстно желая, чтобы она поскорее открылась и обе наши девочки были живы и невредимы. Было раннее утро, вокруг не было ни души, и только наше приглушенное дыхание раздавалось в тишине коридора. Ни один из нас не осмеливался произнести ни слова.
Наконец, вышла педиатр, женщина моего возраста с решительной походкой. Сделав несколько шагов, она остановилась, чтобы глотнуть воздуха.
– Мать и дочь в отличном состоянии, – сказала она с улыбкой, которая осветила мрачный коридор вокруг нас.
То, что последовало дальше, стало результатом грандиозного волнения.
Ракель родилась 31 мая 2013 года, а вместе с ней и пара новоиспеченных родителей, обуреваемых сомнениями, сопровождающими каждого из нас в такой момент. Я стала тетей – еще одно новое для меня чувство, смесь нежности и ответственности, которой я наслаждаюсь до сих пор. А также чувство глубокой благодарности за то, что время от времени я могу преодолеть этот барьер, оказываться по ту сторону двери и увидеть то, что происходит там, за пределами мира медицины и «практики», в котором я живу каждый день, почувствовать то, что чувствуют другие, оказаться на их месте, посмотреть на все их глазами, сквозь призму их надежды, ожидания и веры.
Самое страшное в профессии врача – это нежелание увидеть перед собой кого-то большего, чем просто пациента, неспособность почувствовать его боль. Это приводит к дегуманизации всего самого прекрасного, что есть в нашей работе. Я стараюсь объяснить это своим детям при каждом удобном случае.
«Эмпатия». Сколько раз мы слышали это слово? Кажется, оно звучит все чаще и чаще сегодня. Но важно не только слышать его, но и объяснить его нашим детям, важно научить их эмпатии. И нет ничего проще и поучительнее для ребенка, чем самой стать для них примером. Не важно, в какой области ты работаешь, я уверена, что способ показать им это на собственном примере обязательно найдется.
В моем случае, я должна признать, что подготовка врачей с точки зрения эмоционального интеллекта во время учебы в университете практически равна нулю. К счастью, исключения встречаются. В студенческие годы, в перерывах между конспектами, книгами, экзаменами, библиотеками и изнурительными практиками, внезапно появлялся врач, который кардинально все менял в твоем восприятии профессии, потому что он не только рассказывал о клинических симптомах того или иного заболевания, но и акцентировал внимание на том, как признаки болезни проявляются во взгляде, в жестах, в поведении пациента. Мы, студенты, смотрели на него как на инопланетянина, внезапно приземлившегося на планете Земля. Теперь я понимаю, что инопланетянами были все остальные.
И я выступаю на стороне такой медицины. «Ты будешь страдать», «Это изматывает», «Ты должна уметь абстрагироваться» (что за уродливое слово). Это лишь некоторые фразы, которые я слышала на протяжении своей профессиональной карьеры.
Несомненно, годы учат тебя лучше справляться с ударами, с печальными историями, с жуткими потерями. Ты учишься находить в этом смысл. Я до сих пор помню, как сильно плакала во время учебы в интернатуре перед лицом драматических историй, с которыми я никак не могла смириться, что уж говорить о безутешных родителях. Но я училась опираться на проявление заботы со стороны моих пациентов, на их улыбки, поддержку, когда ты меньше всего ее ожидаешь, на их доверие и их слепую веру в меня. Я не перестаю удивляться, когда некоторые родители после визита к одному из лучших специалистов в своей области (к которому они возят детей на прием даже в Мадрид и Барселону) возвращаются ко мне на консультацию, потому что знают меня и доверяют мне:
– Нам сказали то-то и то-то, но мы хотим знать, что вы думаете.
– Ну, у вашего ребенка исключительный случай, и я наблюдала лишь пару-тройку детей с такими симптомами. Врач, к которому вы ездили, консультирует практически половину Испании, у него намного больше наработанного опыта, поэтому он знает намного больше меня. Так что рекомендую прислушаться к его советам.
Со мной часто случается следующее: я сижу несколько секунд молча, наблюдая за матерью. Мы обе улыбаемся. Она излучает спокойствие, я смотрю на нее, пораженная ее уверенностью. И вдруг, в эти секунды тишины, мы вдруг настраиваемся на одну волну. Да-да, именно так. Это почти волшебство. Это происходит не со всеми, и я точно не знаю, от чего это зависит, но, когда такое случается, я чувствую себя по-настоящему счастливой. Раньше я не придавала этому такого значения, но теперь все чаще и чаще замечаю это. Иногда, возвращаясь домой, я вспоминаю тех, с кем мне удалось почувствовать эту особую невидимую связь.