Мы не осознаем, что в большинство дней мы приходим на работу, погруженные в свои проблемы, в то, что нам еще предстоит сделать, в домашние задания своих детей, которые они не хотят делать, в мысли о предстоящей встрече с директором или с учителем из школы (что не менее важно). Иногда лично я вхожу в свою консультацию, не отрывая взгляда от земли, не выходя за рамки своих собственных барьеров.
Но жизнь неумолима: мы все переживаем те или иные чувства, мы все страдаем и плачем, все любим и все смеемся. И врачи – не исключение. И именно такие моменты, которые мы пережили за рамками своих профессиональных границ, мы никогда не должны забывать. Именно там человек учится, чувствует, понимает. Именно этот опыт обогащает мою работу и питает мою душу.
Не так уж сложно научить наших детей с раннего возраста ставить себя на место человека, который находится перед тобой. Я частенько задавала один вопрос сыну: «Как бы ты почувствовал себя, если бы твоя сестра ударила тебя?» В большинстве случаев ребенок отвечает на такой вопрос, но перед этим он несколько минут молчит. Твой вопрос обязательно дойдет до него и поможет зажечь тот крошечный огонек, который с годами превратится в яркий маяк, освещающий путь к сопереживанию. И не только к сопереживанию, но и к смирению.
Не переусердствуй в лести своим детям, не говори им постоянно о том, что они идеальны, что у них нет недостатков, потому что ты превратишь их в нарциссических, эгоцентричных взрослых, неспособных справляться с разочарованиями. Конечно, наша миссия заключается в том, чтобы развить в них все сильные стороны и качества. Мы должны праздновать победы наших детей. Но мы также не должны забывать о справедливой критике. И лучше, если этот критический взгляд будет исходить из любящих глаз матери, а не незнакомца.
Отложи на несколько секунд книгу в сторону, закрой глаза, сделай глубокий вдох и задай себе следующий вопрос: каким бы ты хотела видеть своего ребенка в будущем? Это важный вопрос.
– Мне бы хотелось, чтобы он вырос хорошим и образованным человеком, – говорят многие матери.
– Я хочу, чтобы он был трудолюбивым, хорошо относился к окружающим людям, много учился. Я хочу, чтобы он прилагал усилия, чтобы он старался и стремился к чему-то, – говорят другие.
– Я бы хотела, чтобы он многого добился в жизни, чтобы добился успеха, чтобы у него была хорошая работа, которая приносила бы ему душевное спокойствие. Вот почему я так настаиваю на том, чтобы он учился.
Что ж, я хочу, чтобы мои дети были счастливы.
Я хочу, чтобы они умели ставить себя на место человека, стоящего перед ними, мне это важно. Я стремлюсь научить их не судить, потому что осуждение – это величайший барьер на пути к свободомыслию. Если кто-то постоянно судит других, он не может мыслить, не может идти вперед, он может лишь выносить приговоры.
Я изо всех сил желаю, чтобы в моменты слабости, которые, без сомнения, у них будут, они находили необходимую энергию, чтобы держаться на плаву, чтобы оправиться от падения, излечить свои раны и обрести мудрость.
Я хочу, чтобы они бежали от жалости к себе, которая мешает личностному росту, от чувства вины, разрушающего надежды, от страха, лишающего свободы, превращающего тебя в раба. И я хочу, чтобы, какой бы дорогой они ни пошли, что бы ни выбрали для себя в жизни, они делали это для себя, чувствовали себя счастливыми и свободными.
Я бы хотела, чтобы они учились (а кто нет?), но еще больше я бы хотела, чтобы они нашли в жизни свое призвание и развивали его со страстью, чтобы они отдавали всех себя тому, что им нравится. Потому что именно страсть является тем ингредиентом, который имеет решающее значение.
Я бы хотела, чтобы они выражали свои эмоции без страха, делились ими свободно, исследовали свои тени и оплакивали свои печали. Потому что горести оплакиваются, а радости празднуются.
Мне бы правда хотелось всего этого для своих детей. И самое главное, что движет мною в жизни, что заставляет меня вставать каждое утро с улыбкой, – это то, что все эти могущественные качества наших детей зависят от нас, их родителей.
Мы должны учить наших детей тому, что все мы одинаковые, что мы чувствуем себя одинаково, что мы имеем одинаковые потребности: чувствовать себя любимыми, понятыми, услышанными, принятыми, желанными и ценными…
Дети должны знать, что люди – не машины, что ни их родители, ни учителя, ни даже они сами никогда ими не станут, какие бы хорошие оценки они не получали. Нет, люди не боги. И врачи тут – не исключение.
Мы, врачи, спим, когда нам хочется спать. Мы едим, когда нам хочется есть. Мы так же, как и все, ходим в туалет. У нас есть семья, есть рабочие часы, как и у всех остальных, и нам так же, как и всем, хочется, чтобы их соблюдали. Мы, врачи, – не прорицатели, мы не стоим выше добра и зла.
Конечно, иногда мы, врачи, слишком уверены в себе, и именно наше эго заставляет нас думать, что мы можем быстро поставить диагноз, что мы можем справиться с болезнью лучше, чем любой другой. Но, несмотря на все наши знания, несмотря на все наши навыки, мы, врачи, иногда ошибаемся, иногда сомневаемся и иногда… мы плачем. Да, иногда мы проигрываем. Врачи – они тоже люди.
Много лет назад, когда я еще была ординатором, на одном из дежурств со мной произошел курьезный случай, которому я стараюсь не придавать слишком большого значения, но который тем не менее засел в моей памяти. Я пятнадцать часов подряд оказывала помощь детям в отделении неотложной помощи, осматривая пациентов одного за другим, без перерывов, за исключением двадцати минут, отведенных на обед. Я присутствовала на двух родах, параллельно проводя консультации для обеспокоенных родителей тех детей, которых положили в тот день в больницу.
Когда я вышла в приемную, увидела еще двух детей с гастроэнтеритом, одного ребенка с кашлем и двух малышей с ушибами колена. Ничего серьезного, ничего такого, что не могло бы подождать две минуты, необходимые мне, чтобы сходить в туалет. Вежливо расспросив родителей о причинах обращения в отделение неотложки и увидев здоровые лица детей, я решила, что откладывать поход в туалет не было необходимости, о чем я (наивная) тут же сообщила.
– Я отойду на минутку в туалет и тут же приму вас, – сказала я с наилучшими намерениями.
Повернувшись, я услышала, как одна из матерей сказала:
– Вы гляньте на нее, такая очередь в приемной, а «барышня» берет и просто уходит.
У меня было два варианта: либо нажать на кнопку «спокойствие», либо что-то сказать в ответ. У меня почти всегда включен режим спокойствия, и мои пациенты знают об этом. Я почти никогда не злюсь. У меня нет достаточно веских причин, чтобы ругаться с родителями своих маленьких пациентов: на самом деле все они прекрасны. Но в тот день, может, из-за моей усталости, может, из-за общего состояния истощения, кнопка не сработала… потому что, признаюсь честно, мы, врачи, – тоже не роботы, и после пятнадцати часов работы у тебя уже нет тех сил, на которые ты можешь рассчитывать, когда ты только пришла на дежурство из дома. В тот день я уже провела пятнадцать часов на ногах, и это был не предел.
Я подошла к женщине и посмотрела на нее сверху вниз, ища хоть какой-нибудь знак, указывающий на то, что, возможно, она – инопланетянин, которому не нужно ходить в туалет. Не знаю, может, мой преподаватель по урологии скрыл от меня, что есть люди, которые ходят в туалет раз в неделю… Я не увидела ничего странного и необычного, кроме вызывающего взгляда.
Затем я посмотрела на ее сына, у которого была небольшая ссадина на коленке, из тех, что в детстве нам прижигали зеленкой под заклинание: «У собачки боли, у кошечки боли…», после чего мы тут же мчались обратно играть. Я наклонилась, улыбнулась ему и спросила тихонько:
– А ты же ходишь пи́сать каждый день, правда?
Улыбаясь от уха до уха (несомненно, унаследовав это от отца), он кивнул.
– А правда, что ты ходишь пи́сать несколько раз в день?
– Да, иногда даже много-много раз, – добавил мальчик.
– И правда, что если ты будешь очень долго терпеть, то ты можешь не сдержаться, и тогда тебе придется бежать бегом, чтобы тебя никто не увидел? – прошептала я как можно тише, глядя на насторожившуюся мать, которая безуспешно пыталась пронзить меня своим взглядом.
Мальчик, прислушиваясь к низкому тону моего голоса, стал тоже говорить полушепотом. Он прикрыл рот ладошкой, из-за которой все равно можно было разглядеть его нежную улыбку, и, закивав головой, почти неслышно сказал: «Да, да, да».
– Ну, вот у меня сейчас как раз такая ситуация, – сказала я ему.
Ребенок посмотрел на меня своими огромными голубыми глазами и, сжав кулачки, тут же громко выпалил:
– Так беги-и-и-и-и…
И я так и сделала. Я почти бегом побежала в туалет под дружные улыбки остальных матерей, которые неодобрительно смотрели на мать главного героя этой истории.
Да, у нас, у врачей, есть «плохая» привычка отлучаться в туалет. Редко, намного реже, чем требует того организм, но все же. И еще у нас есть другая «плохая» привычка: мы едим.
Всего пару месяцев назад я столкнулась еще с одной ситуацией, участником которой на этот раз стал дедушка моего пациента.
– Только не говорите мне, что ваша коллега тут работала не покладая рук, когда в четыре часа дня я собственными глазами видел ее в кафетерии, – огрызнулся он в мою сторону, едва я заступила на ночное дежурство.
И снова моя кнопка дала сбой.
– Я понимаю, что вы переживаете за внука, но, при всем моем уважении, я вот что вам скажу. Вы видели, как моя коллега ела в четыре часа, а не в два и даже не в три, только потому что она как раз осматривала вашего внука. И только проведя тщательный осмотр и убедившись, что с ребенком все в порядке, она наконец смогла спуститься вниз, чтобы быстро проглотить холодный сэндвич.
Теперь уже мама и папа малыша смотрели на дедушку неодобрительно.
Да, у нас очень ответственная профессия, и мы это знаем. Мы это знаем, как никто другой. И мы ни на секунду об этом не забываем. Нам вы доверяете все самое лучшее и самое важное, что есть в вашей жизни – своих детей. Я сама мать, и прекрасно понимаю, о чем говорю.