Настал момент для прощания. У меня перед глазами до сих пор стоит эта картина, когда мы достали его из инкубатора и передали на руки отцу, чтобы тот смог оплакать последние мгновения этой крошечной жизни. Мы сделали все, что было в наших силах, но этого оказалось недостаточно. И снова эта чертова русская рулетка.
Помню, как я плакала, наблюдая за этим прощанием отца и сына, сжимая что было сил губы, ощущая, как слезы текли по щекам и падали на живот, который я не переставала гладить… Мой Карлитос, полный жизни внутри, и маленький Игорь, навсегда закрывающий свои веки, и без того измученные тяжелой борьбой.
И, как говорят в таких случаях, жизнь продолжается, не так ли? Да, жизнь идет дальше…
Месяц спустя, в мой последний рабочий день в ОИТ, перед тем как я должна была родить сама, пришли Игорь и Кристина, родители маленького Игоря. Я помню, как она улыбалась при виде моего огромного живота, как обе мы крепко обнялись. Ни у одной из нас не было ребенка на руках, но мы обе были матерями, так мы ощущали себя тогда и таковыми будем ощущать себя всегда. Мы мало что смогли сказать друг другу, потому что меня переполняли эмоции. Они были настолько сильными, что я не могла вымолвить ни единого слова. Рядом со мной был мой наставник, ветеран неонатологии, доктор Хосе Луис Тарасона. Он взял инициативу разговора в свои руки. Обе матери, мы смотрели друг на друга, взволнованные. Они пришли поблагодарить нас за то, что мы для них сделали. Именно эти слова благодарности придают смысл нашей профессии, нашим усилиям, иногда нашим разочарованиям. Слова благодарности, которые никогда не забываются.
Время прошло, и родился мой первый сын Карлос, чье появление на свет озарило мою жизнь.
Прошло еще несколько лет, и в один прекрасный день, когда я стояла в большом универмаге, держа Карлоса за руку и разглядывая вместе с ним банки с красками, к нам подошел мужчина с мягкой и спокойной улыбкой на лице. Это был папа Игоря, он работал там. Он рассказал мне, что его жене стало лучше, что они по-прежнему были вместе и близки, и даже пытались снова забеременеть. Его взгляд гово рил мне гораздо больше. Слушая его ровный голос, я крепко сжимала руку сына и думала о чертовой русской рулетке. Я уходила с глазами, полными слез. Я снова мысленно пережила те бесконечные дни, то душераздирающее прощание отца и сына, то необъятное горе. И в моей памяти снова всплыл день родов, когда мой сын оказался наконец у меня на руках, плачущий и полный жизни. В этот момент на глазах у всех я опустилась на колени и обняла Карлитоса так крепко, как только могла. И он, столкнувшись с таким неожиданным объятием, начал прыгать от радости, осыпая меня поцелуями, являя мне еще раз все счастье материнства.
Годы шли, я закончила обучение по специализации, снова забеременела и родила второго ребенка, Ковадонгу, которая наполнила мою жизнь еще большей радостью. Я проработала несколько лет в одной больнице, затем в другой, и три года назад, когда ко мне на консультацию пришла одна из пациенток, у нас состоялся интересный разговор.
– Лусия, можно вас спросить? Случайно не вы работали в отделении интенсивной терапии для новорожденных в Аликанте зимой 2006 года?
– Да, это действительно я, – ответила я, заинтригованная.
– Так это вы! – воскликнула она взволнованно.
Я уже решительно не понимала, что происходит.
– Видите ли, я близкий друг родителей Игоря. Вы помните их? – спросила она меня.
– Конечно, я их помню! Как у них дела? – спросила я, искренне желая узнать о них как можно больше.
Моя пациентка улыбнулась, и ее глаза заблестели от радости.
– У них все очень хорошо. Просто прекрасно. После нескольких лет попыток у них родился ребенок. Чудесная девочка. Только сразу не плачьте, – опередила она меня. – Ее зовут Лусия.
7Если я стану брать его на руки всякий раз, когда он плачет, не привыкнет ли он к этому?
Моментов для воспитания еще будет предостаточно
Каждую неделю ко мне на консультацию приходят новоиспеченные мамочки, и я должна признать, что, хотя не бывает двух одинаковых семей, вопросы, которые они обычно задают мне, почти идентичны, что особенно привлекает мое внимание.
Через мои руки проходят матери-директора, которые всегда приходят на прием вовремя, стремительно и со списками вопросов, занесенных в мобильный телефон. Заботливые, спокойные и неторопливые матери, которые с поразительной трепетностью раздевают своих малышей для осмотра. Матери-хиппи, которые приносят детей в уже прилипших к телу подгузниках и которые на удивление мало спрашивают и много улыбаются. Есть матери-спортсменки, которые, едва ребенку исполняется два месяца, спрашивают меня, когда они могут отдать его в бассейн и отвести на массаж. Матери-одиночки с потерянным видом, которые приходят в сопровождении мудрых бабушек. А также матери-«пулеметчицы» (говорю от чистого сердца, вы же знаете, что я вас просто обожаю), те, кто за одну минуту способен задать мне пятнадцать вопросов, не умолкая ни на секунду и не дожидаясь, пока я отвечу на первый вопрос, чтобы тут же задать второй, потому что он несомненно связан с третьим. И даже если я снова пытаюсь ответить на первый вопрос, меня тут же перебивают: «Нет, позвольте мне закончить, иначе я все забуду и, когда вернусь домой, начну уже просто беситься». И тогда я набираю воздуха в грудь, подключаю все свои пять чувств, чтобы запомнить все пятнадцать вопросов и не упустить ни одной детали, и, когда они наконец заканчивают, я выдыхаю и говорю: «Ну теперь моя очередь». Я вижу матерей-конформистов, которые со всем соглашаются с улыбкой и которым все кажется правильным. Негативно настроенных, пессимистичных, тревожных матерей, которых все беспокоит. Сказать по правде, иногда я даже не могу себе представить, с чем мне придется столкнуться в следующий раз, поэтому время от времени начинаю играть в догадки. Порой я просто не могу сдержать своего любопытства, и тех пап, которые приходят с таблицами Excel, где расписано до минуты, сколько точно миллилитров молока ребенок выпил за день, я напрямую спрашиваю: «Вы инженер, специалист по компьютерам или работаете в банке?» Они улыбаются в ответ, а я почти всегда попадаю точно в цель!
Что тут сказать, все они – хиппи, директрисы, домохозяйки, матери-одиночки, банкиры, инженеры, спортсменки, учителя и куда же без «пулеметчиц» – задают мне один и тот же вопрос: «Если я стану брать его на руки каждый раз, когда он плачет, не привыкнет ли ребенок к тому, что его держат на руках?»
Признаюсь, что в большинстве случаев ответ на этот вопрос зависит от того, кто его задает. Например, папам с таблицами Excel я пишу четкое расписание с указанием количества минут (им это нравится!). Матерям, тонущим в море сомнений и глубокой послеродовой депрессии, я объясняю все в спокойной форме, параллельно прося их помочь мне при осмотре ребенка. Таким молодым мамам важно дать почувствовать себя не только умелыми в обращении с ребенком, но и нужными. Именно это помогает им обрести нужную точку опоры. Матерям-хиппи все равно, что я им говорю, потому что они в любом случае будут делать все так, как им нравится, и я не вижу в этом ничего плохого, потому что именно для этого они стали мамами своих малышей. Более того, зачастую они сами признаются мне в этом, широко и искренне улыбаясь. К тем, с кем у меня сложились наиболее доверительные отношения, я подхожу и говорю: «Я тебе все расскажу подробно, потому что должна тебе об этом рассказать, хотя знаю, что ты все равно все сделаешь по-своему», и в итоге мы обе умираем от смеха. В случае матерей-одиночек, подавленных и уставших молодых мамочек, я полагаюсь на помощь бабушек, и обычно уже втроем мы приходим к единому мнению.
Но если вернуться к ответу на вопрос о том, не привыкнет ли ребенок к рукам и не станет ли он требовать, чтобы его брали на руки при каждом удобном и неудобном случае, здесь для меня уже не существует ни профессий, ни семейного положения, ни взглядов и идеалов, которым люди следуют. В этом вопросе я неумолима и всегда говорю одно и то же.
Твой ребенок едва появился на свет. Ему нет и двух недель от роду. Целых девять месяцев он жил у тебя в животе, слышал биение твоего сердца, слушал, как твой желудок и кишечник переваривают пищу. Он плавал совершено обнаженный в теплых водах. Он слышал голос мамы, прислушивался к голосу папы, доносящемуся издалека. Он чувствовал себя защищенным и счастливым. Большую часть своей жизни – всего каких-то пятнадцать дней назад.
Поставь себя на его место: внезапно он попадает в наш мир, ему становится холодно, ему становится жарко, на него надевают одежду, ему покрывают чем-то голову, ему даже что-то натягивают на руки, он голоден, и это новое для него чувство. Он испытывает жажду, его мучают газы, потому что у него запускается процесс пищеварения, его окружают странные звуки и ослепительный свет. И, самое главное, вдумайся:
«А куда пропало это бум-бум-бум маминого сердца? А где ее голос? Почему я не слышу его каждую секунду?»
И что остается делать ребенку в этот момент? Только одно: плакать. И что остается делать мне? Обнять его, прижать к себе, поцеловать, пошептать ему на ухо. Просто прижать его обнаженное тельце к своей обнаженной груди. Нет лучшего утешения. И нет лучшего успокаивающего средства.
В течение первых нескольких недель жизни вашего ребенка у него есть только две жизненно важные потребности, и ни в одной из них мы не можем и не должны ему отказывать. Первое – это еда, поэтому кормите его всякий раз, когда он вас об этом попросит. Второе – это привязанность, так что держите его на руках, обнимайте, целуйте, гладьте его и тихонько разговаривайте с ним.
Моментов для воспитания еще будет предостаточно.
Первый год жизни
8Фаза влюбленности
Одна кровь, единая сила, продолжение вашей жизни, и это, что бы ни случилось, останется навсегда