Мне хотелось вернуться домой и проверить, как идут дела. Поговорить с папой, даже если он не ответит. Я понял, что это больше не имеет значения. Мне просто нужно было быть рядом с ним.
Приближался конец, и это будет тяжело.
Я встал, подошел к Брэйди, прошептал, что еду домой, и попросил его написать мне номер телефона Мэгги. Ребята были так поглощены просмотром игры, что ничего не сказали о моем раннем отъезде.
Не успел я дойти до своего пикапа, как мой телефон завибрировал. Брэйди прислал мне ее номер. Я ожидал, что он сам скажет взять мне у нее номер. Но он доверял мне. Я сделаю все, чтобы оправдать это доверие.
Мне становилось легче от мысли, что я могу позвонить и услышать ее голос, если понадобится. И я подумал, не помогает ли ей мой голос? Мэгги прошла через свои страхи практически в одиночку. Могу ли я быть для нее тем, кем она стала для меня?
Я открыл дверцу пикапа и взглянул на ее окно. Мэгги сидела на подоконнике, подтянув колени к подбородку, и смотрела на меня. Я поднял руку, чтобы помахать ей, и она сделала то же самое. Затем я поднял телефон, приложил его к уху и указал на нее. Чтобы убедиться, что она поняла, я быстро написал ей.
«Это я. Брэйди дал мне твой номер. Если я позвоню, ты ответишь?»
Я нажал кнопку «Отправить» и снова посмотрел на нее. Мэгги взглянула на свой телефон, и я увидел, как она что-то печатает. Когда она снова подняла голову, чтобы посмотреть на меня, мой телефон зазвонил.
«Да. Если я тебе понадоблюсь, я отвечу».
Этого было достаточно. Я кивнул и забрался в пикап, чтобы поехать домой и взглянуть в лицо своей реальности. Я буду сидеть и разговаривать с папой. Я расскажу ему о том, как смотрел игру с ребятами. И я расскажу ему о Мэгги. Она ему понравится.
Когда я вошел в дом, было тихо. Работник хосписа ушел на целый день. Я запер дверь и направился внутрь. На столе лежала записка от мамы, в которой она сообщала, что сделала мне сэндвич и оставила его в холодильнике вместе со свежим галлоном сладкого чая. Папа попросил позвать ее, и она легла рядом с ним. Я не был голоден. Я съел два куска торта у Брэйди, и теперь, зная, что не смогу поговорить с папой, мне еще больше не хотелось есть.
Но мама будет волноваться, если утром проверит холодильник и увидит, что сэндвич все еще там. Поэтому я налил себе чая со льдом, взял бутерброд и отправился к себе в комнату. Я хотел попробовать поесть, прежде чем лечь спать. Если не получится, то я позабочусь, чтобы мама никогда не узнала, что его не съели.
Я поставил еду на стол, потом тихо прошел по коридору, остановился у двери родительской спальни и прислушался. Тишина. Мой отец обычно храпел, но в последнее время перестал. Теперь он спал так спокойно. По ночам я лежал в своей постели, закрывая уши, и хотел, чтобы он перестал храпеть, а я смог заснуть. В эти дни я поймал себя на том, что мне хочется, чтобы он храпел. Просто чтобы я знал, что он все еще дышит.
Мое сердце сжалось при мысли о том, что мой отец больше не дышит. Паника и боль, пришедшие с этой мыслью, сдавили мне горло, перехватив дыхание. Я отошел от их двери и вернулся в свою комнату, чтобы не беспокоить маму. Закрыв за собой дверь, я оперся руками на дверь, чтобы удержаться, и опустил голову, хватая ртом воздух.
Я теряю его. Я знал это, но, черт возьми, это так больно.
Каждый раз, когда я позволял реальности проникнуть внутрь, я переставал контролировать эмоции. Я почувствовал, как мое тело дрожит, а глаза застилают слезы. Как я смогу прожить свою жизнь без отца? Он мне нужен. Мы нуждаемся в нем.
Мне удалось резко вдохнуть, и я закашлялся, прежде чем оттолкнуться от двери и подойти к кровати, чтобы сесть. Мой телефон прижался к ноге, когда я засунул его в карман. Мэгги вошла в мои мысли, и, не думая о происходящем, я вытащил телефон и просмотрел контакты в поисках ее номера. Она ответила после второго гудка.
– Привет, – тихо сказала она. Было уже поздно, но я знал, что ребята еще у Брэйди.
– Ты что, спала? – спросил я.
– Нет. Я все еще сижу там, где ты видел меня в последний раз, – ответила она.
Я закрыл глаза и представил ее там, в окне. Погруженную в свои мысли. В одиночестве. Последние два года она провела так много времени наедине с собой. Не разговаривая с другими. Мне не хотелось об этом думать. Мысль о том, что Мэгги одна, причиняла мне боль. Я понимал это, но мне хотелось быть рядом с ней так же, как она была рядом со мной. Может быть, теперь я смогу стать тем другом, который ей нужен. Так же, как она стала моим.
– У тебя бывали моменты, когда ты не могла дышать? Когда боль была настолько сильной, что сдавливала горло и не отпускала?
– Да. Это называется паническая атака. У меня их было много. Но не случалось с тех пор, как я переехала сюда.
Значит, я не сошел с ума. Это нормально.
– Как ты с ними справлялась?
Мэгги вздохнула.
– Сначала я не знала, что делать. Однажды я даже потеряла сознание оттого, что не дышала. Но я научилась думать о том, что делает меня счастливой. Это подарило мне покой. Я не позволяла боли управлять мной. И тогда давление в горле ослабевало, и я снова могла дышать.
Она дала мне покой. Она была единственным человеком, который дарил мне покой в течение долгого времени.
– Ты боишься закрывать глаза по ночам? – спросил я Мэгги.
– Да. Потому что знаю, что будут сниться кошмары. Так всегда происходит.
– И я тоже. Боюсь, завтра он не проснется, – ответил я.
На мгновение она замолчала. Мы оба сидели и слушали дыхание друг друга. Как ни странно, этого оказалось достаточно.
– Когда-нибудь это случится, Уэст. И это будет невероятно тяжело. Но то, что ты можешь сделать сейчас, – это максимально использовать оставшееся время. Поговори с ним, даже если он не сможет ответить. Держи его за руку. Расскажи ему все, что считаешь нужным. Так что, когда он уйдет, ты ни о чем не будешь жалеть.
Мать украли у Мэгги без предупреждения. Отец совершил ужасный поступок. Мэгги потеряла все это просто так. Она была права. У меня есть время убедиться, что я ни о чем не жалею.
– Ты о чем-нибудь сожалеешь? – спросил я, уже зная ответ. Я слышал это в ее голосе.
– Да. О многом, – послышался ее мягкий ответ. Я не мог себе представить, чтобы у милой Мэгги существовали причины для сожалений. Она была доброй и нежной. Трудно себе представить, что она неидеальна.
– Я уверен, что ты была той дочерью, о которой мечтает каждая мать, – заверил я Мэгги. – Я знаю, что твои родители, должно быть, очень гордятся тобой.
Сначала она не ответила, и я испугался, что заставляю ее говорить об этом слишком много. Я сосредоточился на ее боли, чтобы забыть свою. Я был недостаточно осторожен.
– За два часа до смерти моей матери я сказала ей, что она разрушает мою жизнь, – сказала Мэгги и горько рассмеялась. – Потому что я хотела пойти на вечеринку, которую устраивала моя подруга в своем доме, и моя мать думала, что там не было надлежащего взрослого надзора. Я так сильно хотела уйти. Я думала, что если она не отпустит меня – это станет концом света. Самое худшее, что может случиться со мной. Если бы я только знала, что через два часа потеряю ее… Что я узнаю, каково на самом деле столкнуться с концом света.
Я закрыл глаза и почувствовал, как ее сожаления давят на меня, словно они принадлежат мне. Она была пятнадцатилетней девочкой, которая хотела вырасти. Она вела себя так же, как и все подростки. Черт возьми, у меня тоже бывали такие моменты. Это так чертовски несправедливо, что она потеряла свою мать, прежде чем смогла все понять. Прежде чем она смогла бы извиниться и все исправить.
– Она знала, что ты не это имела в виду, – сказал я Мэгги, понимая, что это не самые нужные слова. Но я не знал, как правильно ее поддержать.
– Надеюсь, что так. Но это всегда будет моим самым большим сожалением, – ответила она.
Глава 15
Теперь я была лгуньей. Потрясающе.
Я проснулась с телефоном на подушке. Потом я лежала и просто смотрела на него в течение нескольких минут. Вчера вечером я разговаривала с Уэстом больше трех часов. Пока не заснула. Слышать свой собственный голос, когда я знала, что Уэст нуждается в моей поддержке, было нетрудно. И все же мысль о том, чтобы поговорить с кем-то еще, приводила меня в ужас.
Я так долго думала, что если снова услышу свой голос, то забьюсь обратно в угол и буду безудержно кричать. Но этого не произошло. Я непринужденно разговаривала с Уэстом. Прошлой ночью я действительно говорила о вещах, о которых, как мне казалось, никогда больше не захочу говорить. И у меня не было приступа паники, я не свернулась калачиком и не заскулила.
Но была ли я готова разговаривать с другими людьми?
Нет. Я говорила им те слова, которые собиралась сказать. Я не хотела, чтобы они задавали мне такие вопросы, как Уэст. Я не хотела, чтобы они заставляли меня говорить в зале суда, где мне придется встретиться с отцом. С человеком, который никогда не упускал случая увидеть, как я радуюсь. Кто громче всех хлопал в ладоши на моем школьном спектакле, когда я вышла в образе медведя вместо Златовласки, которой действительно хотела быть. Который пел мне «с Днем Рождения» в костюме Супермена с тортом в виде комиксов «Марвел» в руках в тот год, когда я была одержима супергероями. Теперь этот человек был для меня мертв. Каждое хорошее воспоминание он превращал в плохое. Он стал кем-то другим. Это был кто-то другой. Кто-то, о ком я не могла говорить и кого не могла видеть.
Если я заговорю, люди захотят, чтобы я говорила о нем. О том, что я видела, что он сделал. О том, как он умолял меня простить его, когда я кричала, чтобы мама проснулась. А я не могла этого сделать. Я не была готова. Я сомневалась, что когда-нибудь смогу заговорить. Большую часть своей жизни я наблюдала, как он словесно, а иногда и физически оскорблял мою мать.
Потом он покупал ей украшения или цветы, снова и снова говорил нам обеим, как он нас обожает. При воспоминании о том, как он называл нас «мои девочки», у меня скрутило живот. Встав с кровати, я начала одеваться и прятать воспоминания, которые готовы были вырваться обратно из плотно закрытой коробки, в которой я их хранила.