вперед. Выйдя на улицу, она почувствовала облегчение.
На Соборной площади звучали барабанная дробь и посвистывание, и это все прерывалось только громкими аплодисментами и криками «Браво!». Из любопытства Афра направилась на большую площадь. Там невозможно было пройти, настолько близко друг к другу стояли люди, вытянув шеи. Неприятный запах из небольшого трактира распространился по всей площади. Пахло рыбьим и бараньим жиром и выпечкой, приправленной едким чесноком, и все вместе смешалось в довольно противный смрад, который любому человеку мог испортить аппетит дня на три.
Но казалось, что большинству не было дела до запаха. Они толпились, вытянув шеи, глазея на труппу фокусников, разбившую в тени двора каноника круглую палатку с красными и белыми полосками, и на подиум, воздвигнутый перед ней. Взрослый бурый медведь, почти в два раза выше своего дрессировщика-карлика, танцевал посреди трибуны на задних лапах. Его резкие движения под ритм мелодии, исполняемой тремя музыкантами, вызывали у зрителей восхищение.
Люди закричали от восторга, когда неповоротливое животное, весившее не менее центнера, захотело покинуть свою танцплощадку — круглый стальной лист. Тогда карлик дрессировщик потянул за веревку, закрепленную на кольце в носу животного, и медведь издал душераздирающий крик. Только немногие зрители догадались, что медведь, вызывающий всеобщее восхищение, плясал лишь потому, что стальной круг был заблаговременно нагрет до раскаленного состояния.
За этот небольшой спектакль зеваки платили скромную плату, которую они бросали в кармашки передников двух девушек, продвигавшихся по рядам.
Едва бедный медведь закончил свое выступление на сцене, как на нее уже запрыгнул молодой факир. Его мускулистое загорелое тело было наполовину обнажено. На юноше были надеты ядовито-зеленые штаны, белый тюрбан на темных волосах, и смахивал он на факира из далекой Индии. Уже само его появление вызвало у многих юных девушек возгласы восхищения. Красивый молодой человек в правой руке держал два горящих факела, а в левой — бутылку с какой-то жидкостью. Он глотнул из бутылки и протянул ее Афре, которая тем временем успела протиснуться в первый ряд. Афра покраснела.
Зрители, как заколдованные, таращились на пылающие факелы. Неожиданно факир сделал один шаг вперед, как будто хотел присесть для прыжка, и выпрыснул глоток воды, который он только что сделал из бутылки, сквозь сжатые губы, в воздух Быстрым движением он поджег факел, возвышающийся в воздухе подобно огненному мечу святого Михаила. Зеваки, стоявшие в первом ряду, испуганно отшатнулись назад.
Афра стояла, словно прикованная. Несмотря на то что она наблюдала за выступлением с очень близкого расстояния и могла его с точностью воспроизвести, она восхищалась юношей, его отвагой и самоуверенностью, с которой он противостоял огню.
Взрыв аплодисментов заставил факира повторить свой фокус еще один раз. С дружелюбной улыбкой он протянул Афре руку, чтобы она передала ему бутылку. Афра никак не отреагировала. Она просто смотрела на фокусника. Когда их взгляды встретились, ей показалось, что она пробудилась ото сна. Она чувствовала на себе взгляды окружающих. Афра смущенно передала факиру бутылку с воспламеняющейся жидкостью. Ей больше не хотелось дожидаться окончания номера. Афра протиснулась сквозь передние ряды и исчезла. Но взгляд юноши со стальными мышцами не давал ей покоя.
В последующие дни ей не удалось стереть из памяти образ молодого красавца факира. Напрасно она пыталась забыть пронизывающий взгляд смелого юноши. При этом в ее ситуации были вещи и поважнее, чем влюбленность, к тому же еще и в бродячего фокусника. Она должна была начать жизнь заново и надеяться только на себя. Другие женщины в ее ситуации надели бы вуаль и провели бы остаток своих дней среди монахинь ордена Святой Клариссы, Святого Доминика или Франциска. Но только не Афра.
Сначала ей не давала покоя мысль, что необходимо сменить выдуманное имя, которое очень помогало ей с самой Венеции. Но вскоре Афра поняла, что, пока она носит это имя, ей можно ничего не бояться. И если ты уже сохраняешь имя, думала она, то нужно следовать и своей профессии. Почему бы не торговать тканями? Ей должно было хватить денег на то, чтобы открыть дело.
Пока она раздумывала над этим, в дом Пфефферхарта пришел человек, который хотел поговорить с Гизелой Кухлер.
Афра до смерти перепугалась, когда к ней подошел незнакомец, представившийся Амандусом Виллановусом.
— Я имею честь говорить с Гизелой Кухлер из Страсбурга? — Незнакомец, высокий унылый человек в черном сюртуке и накидке без рукавов, наигранно, неестественно улыбался.
Афра ничего не ответила. Она смущенно смотрела сквозь него. Где и когда ей уже приходилось слышать это имя?
Незнакомый посетитель понял, что сейчас происходило в ее голове, и поспешил ответить:
— Венеция, церковь Мадонны дель Орто.
Прошло еще несколько секунд, прежде чем Афра смогла взять себя в руки. Она мысленно представляла сцену: Гизела Кухлер разговаривала с отступником в церкви; но это был другой мужчина.
— Вы? Я вас что-то не помню!
— Мы с вами договорились о встрече, но мне помешали прийти. Я разговаривал с Иоахимом фон Флорисом.
— Да, возможно, — ответила Афра с наигранным спокойствием. Она очень надеялась, что Амандус не заметит, как сильно она взволнована.
— Я удивился, когда прочитал ваше имя в списках. Мы все думали, что чума унесла вашу жизнь в Венеции.
— Но это не так, вы же видите!
— А что с Афрой, девушкой с пергаментом?
— Почему вы задаете мне этот вопрос?
После этого Амандус Виллановус закатил рукав и показал Афре каинову печать — перечеркнутый наискось крест.
— Стоит ли объяснять дальше?
В этот момент у Афры в голове промелькнула единственно верная мысль, и она ответила немного дрожащим голосом:
— Афра умерла. Она стала жертвой чумы.
— А пергамент?
Афра пожала плечами.
— Кто его знает! Если она носила его при себе, он был сожжен вместе с ее телом.
Она испугалась собственных слов.
Амандус Виллановус задумчиво почесал подбородок.
— Таким образом, наша миссия полностью завершена. Очень жаль. Она могла бы принести нам всем богатство, но прежде всего — силу и влияние. Теперь весь этот балаган здесь — не более чем фарс.
Афра нахмурилась и вопросительно посмотрела на Виллановуса.
— Будет лучше, если вы объясните мне поподробнее, уважаемый господин.
Незнакомец лукаво ухмыльнулся.
— Вы что, серьезно думаете, что этот смехотворный понтифик созвал Собор в Констанце, чтобы воссоединить разбежавшееся стадо овец?
— По крайней мере так говорят. И так считают приглашенные участники Собора.
Отступник сделал пренебрежительное движение рукой.
— Для каждого собора нужен благовидный предлог. На самом деле речь идет ни о чем ином, кроме как об угрозе потери власти. И это как раз такой случай. Папа Римский чувствует угрозу этого пергамента для сохранения его власти. Это было также причиной того, почему он позвал на помощь даже нас, своих злейших врагов. Папа Иоанн — мягкотелый, бесхарактерный человек. Он хорошо известен тем, что готов отказаться от своих убеждений, если при этом ему удастся сохранить власть. Воссоединение расколовшейся Церкви связано для римлянина с определенным риском, в этом случае он может лишиться должности. Так как, когда трое пап утверждают, что их власть является единственно легитимной, из дилеммы есть только один выход: их место должен занять один четвертый Папа. Разве вы не понимаете?
Афра кивнула. Речь отступника дала ей ответы на многие вопросы, с которыми она с удовольствием обратилась бы к кому-нибудь. Больше всего ее интересовал вопрос: что произойдет, если проклятый пергамент все-таки всплывет здесь, посреди Собора? Афра испугалась. Она сомневалась в том, что ей удастся держать себя в руках, чтобы у Виллановуса не возникло никаких подозрений. Уже сама мысль об этом заставила ее волноваться. Сверкающий взгляд незнакомца, устремленный на нее, зародил в ней подозрения о том, что он читает ее мысли.
Поэтому Афра успела собраться, когда Виллановус после долгого молчания вдруг снова спросил:
— А вы уверены, что пергамент был сожжен вместе с телом этой женщины?
— Что значит «уверена»? Я своими собственными глазами видела, как Афра умирала в лазарете Веччио. Зрелище не из приятных. Можете мне поверить на слово. И поскольку тела людей, умерших от чумы, а также все их вещи на острове сжигались, вполне можно предположить, что пергамент постигла та же участь.
— Да, но только при условии, что пергамент был у нее с собой.
— В этом вы правы!
Разговор в доме Пфефферхарта не доставлял Афре особого удовольствия. И чем дольше он длился, тем менее уверенной она становилась. Казалось, что ей уже не удастся отделаться от отступника. И прежде всего, не удастся убедить его в том, что поиск пергамента не имел ни малейшего смысла.
Казалось, что у отступника море времени. По крайней мере он не собирался уходить, несмотря на то что все вопросы были разъяснены.
— Мы долго задавались вопросом, — начал он снова, — почему любовница архитектора из Страсбурга так неожиданно отправилась в Зальцбург, а потом в Венецию. Вы же знаете, у нас повсюду свои агенты, но никто не мог найти достойного объяснения этой неожиданной поездке. Есть только одно логическое объяснение: она собиралась поговорить с Папой, который в это время находился в Болонье. Она хотела сама предложить ему выкупить пергамент. Вы же знали Афру. Как вы думаете, это возможно?
Афра отрицательно покачала головой.
— Я думаю, что вы переоцениваете эту девушку. Афру, безусловно, нельзя назвать глупой, и отец научил ее писать и читать, а также преподал азы латыни и итальянского языка. Но она довольно скромна и вряд ли могла захотеть побеседовать с самим Папой.
— Вы так говорите о ней, как будто она еще жива.
— Извините, — испуганно произнесла Афра, — но прошло совсем немного времени с тех пор, как мы с ней это обсуждали. Нет, я тоже не могу найти никакого логического объяснения, с какой целью она намеревалась совершить свою поездку. Я слышала, что Афра отправилась туда из-за каких-то книг. Но кому придет в голову ехать в такую даль за несколькими книгами?!