Когда по всему Египту уже стали искать сокровища и исследовали старые постройки, никто не интересовался богом забытой местностью, в которой лишь маленькие полуразрушенные пирамиды напоминали о великих временах страны. Да и открытие Мариетта не стало плодом кропотливой исследовательской работы, а было лишь делом случая. Однажды он скакал верхом на лошади в южном направлении и провалился в глубокую темную яму посреди пустынных песков. Это был вход в подземный лабиринт.
Как ни старался Закс-Вилат, в консульстве по-прежнему царила напряженная атмосфера. И не только потому, что мужчины устали от пятидневного плавания, и не из-за шторма, бушевавшего всю ночь перед прибытием на Мальту, — причина крылась в способе, которым каждого вынудили взяться за эту работу. Секретная служба французов несколько месяцев подряд следила за учеными и выявила вещи, недопустимые для специалистов такого ранга, и теперь это угрожало их карьере и репутации.
Профессор Миллекан мог легко представить, что будет, если вдруг выяснится, что у него, приличного господина в годах, женатого, отца взрослой дочери, которая ожидала скорую помолвку с веселым статс-секретарем Министерства иностранных дел, были более близкие отношения, чем позволяют обычаи и закон, со своей собственной падчерицей, девятнадцатилетней кареглазой девушкой, дочерью его жены Жюстин от первого брака, в которую он был влюблен по уши.
Конечно, никто не знал об ахиллесовой пяте другого, но каждый догадывался, что все члены этой команды приехали сюда не просто так. Например, никто не ожидал, что Д’Ормессон, профессор, потомственный аристократ, — азартный игрок, который к тому же вращается в сомнительных кругах торговцев антиквариатом. По достоверным источникам, он выписывал фальшивые экспертные заключения. Высокооплачиваемый приработок понадобился Д’Ормессону, чтобы покрывать карточные долги, достигшие невообразимых размеров после продажи его замка на берегу Изера.
Курсье, разумеется, тоже был не без греха. Языковед из Коллеж де Франс, холостой бонвиван сорока лет со шрамом на правой щеке, занимался своим делом не из-за денег, а из праздного интереса. После того как он сбыл свое наследство, родовое поместье в Обюссоне, внимание секретных служб привлекла одна прискорбная история. Она случилась четыре года назад и вызвала в Париже ажиотаж. Тогда близ Сюрена, в стороне от аллеи Лоншам, нашли тело оперного певца Луи де Бержерака со смертельным огнестрельным ранением. Он считался лучшим другом Курсье, пока они не поссорились из-за балетной танцовщицы Клео де Мерод. Она некогда помогала бельгийскому королю Леопольду скрасить досуг в Париже. Ссора закончилась дуэлью на пистолетах недалеко от аллеи Лоншам. Певец был убит, что удивило и самого Курсье, который до этого в жизни не держал в руках оружия. Поиски убийцы не увенчались успехом, было всего два свидетеля — секунданты Курсье и де Бержерака, которые поклялись молчать.
Как секретная служба «Deuxieme Bureau» раскрыла это преступление, для самого Эдуарда Курсье осталось загадкой. Но он был поставлен перед выбором: либо работать на тайную службу, либо переехать в камеру одной из тюрем Парижа. И языковед принял предложение секретной службы.
Все они были под контролем Эмиля Туссена, шефа секретной службы Ближнего Востока, мужчины лет тридцати пяти, невысокого роста, с черными, почти сросшимися на переносице бровями, который зачесывал волосы на манер цезарей. Его всегда можно было увидеть с одной из его многочисленных трубок, которые у него лежали, казалось, во всех карманах, но он их крайне редко раскуривал. Зная о том, что отдел прибегает к шантажу, Туссен старался говорить с людьми жестко. Его широкая, но ни о чем не говорящая улыбка, которую он пытался надеть на серьезное лицо, иногда в какой-то мере провоцировала собеседников. Даже Закс-Вилат относился к Туссену настороженно, потому что не знал наверняка (но догадывался!), что главе агентурной организации известны подробности его прошлого.
Этим и можно было объяснить затянувшееся молчание, которое неожиданно воцарилось в комнате и, казалось, никогда не закончится. Но его вдруг прервал неуверенный кашель. Это только усугубило ситуацию, потому что наглядным образом продемонстрировало неуверенность собравшихся здесь мужчин.
Туссен набивал свою трубку. Курсье, который вроде бы лучше всех приспособился к сложившейся ситуации, барабанил пальцами по столешнице. Консул медленно помешивал кофе в крошечной чашке, и все безмолвно за ним наблюдали.
В этой странной обстановке Закс-Вилату впервые в голову пришла мысль: стоит ли вообще от этих людей ожидать необходимого рвения в работе? Это была его идея — привлечь к делу команду профессионалов и при помощи шантажа заставить их работать. Полдюжины агентов уже занимались этой проблемой, и у них было больше путаницы, чем толковых решений, в основном из-за того, что им не хватало профессиональных знаний.
— Я хотел бы коротко описать положение вещей, — обстоятельно начал консул, отложив наконец ложечку в сторону. — Вы ознакомлены с проблемой и знаете, о чем идет речь. Эта возможность, по мнению «Deuxieme Bureau», слишком важна, чтобы ее упустить и дать шанс британцам или каким-нибудь националистам. К тому же это вопрос национального приоритета. Ведь именно француз расшифровал текст на камне из Розетта, который теперь называется Рашид. — Он взял паузу. — Мы не знаем точно, — продолжил консул, — кто посвящен в эту тайну, но думаем, что их достаточно. Мои люди обнаружили три группы конкурентов, которые ищут гробницу Имхотепа. Это британцы. Точное их количество не установлено, мы предполагаем, что существует до десяти агентов. У них есть штаб-квартира на плаву — жилая яхта под названием «Исида», которая находится на якорной стоянке у Луксора. Вложенные средства и возможности британцев позволяют сделать вывод, что они являются нашими основными конкурентами. Вторая группа — самая большая по численности, но мы меньше всего о ней знаем. Возможно, речь идет о нескольких группах, которые маскируются под националистов. Нам известно, что среди них нет экспертов, ученых и археологов, но тем не менее их нельзя недооценивать, потому что они пользуются широкой поддержкой местного населения. Третья группа состоит из спекулянтов предметами антиквариата и искусства — нити ведут в Луксор. Они работают профессионально. У них большая финансовая поддержка. Они дают взятки. Кто знает, какую роль в этой стране играет коррупция, тот должен воспринимать этих людей всерьез. По поводу действий немецкой стороны есть только смутные предположения. У нас нет доказательств, что немцы тоже охотятся на Имхотепа, у них нет официального разрешения на раскопки, но я буду сильно удивлен, если немцы уже не работают под каким-то прикрытием.
Курсье, который, казалось, лучше всех разобрался в проблеме, задал консулу вопрос:
— Как вы считаете, у кого наилучшая стартовая позиция в этой ситуации? Или позвольте спросить иначе: как вы оцениваете наши шансы?
На этот вопрос ответил Туссен:
— C’est clair comme Veau de röche (Это ясно, как день)! В наших руках все козыри, ведь мы исходим из того, что ключ к проблеме кроется в тексте на каменной плите из Рашида. И у нас уже есть расшифровки текстов трех фрагментов, тогда как у остальных есть только две!
— При условии, что немцы тоже не охотятся за Имхотепом! — вмешался Миллекан.
— Вы еще забыли о переписке с Лувром! — добавил Д’Ормессон.
— В данный момент я не могу подтвердить эту информацию, — ответил консул. — Будем оптимистами, пока не обнаружится противоположное.
Слова Закс-Вилата рассмешили Курсье. Он вынул из своей дорожной сумки несколько исписанных листков, смочил слюной указательный палец и, вытащив нужный, положил его на стол.
Курсье расхохотался, он смеялся так громко и безудержно, что рассердил Туссена, который посчитал это неуместным.
— Мосье! — резко произнес Туссен. — «Deuxieme Bureau» призвала вас сюда в качестве языковеда. Если бы им нужен был остряк, то они обратились бы в Комеди Франсез.
Замечание попало в точку, развеселившийся было Курсье в мгновение ока окаменел, как от взгляда Горгоны.
— Впрочем, вы должны придерживаться Шампольона. Он ведь тоже, если я не ошибаюсь, преподавал в Коллеж де Франс, и ему расшифровывать иероглифы было намного труднее. Это при том, что немцы и англичане утверждали, что уже давно разгадали тайну египетских иероглифов.
Курсье сразу понял, что с Туссеном шутки плохи. Если кто-то попадал в его щупальца, то уж не мог рассчитывать на какое-либо сострадание — любое сопротивление приводило лишь к обострению конфликта. Противник Туссена превращался в добычу, которая напрасно пыталась высвободиться из его хватки. Туссен был прав: их стартовая позиция не была такой уж безнадежной, как казалось. И то, что остальные пока еще не знали об участии французов в этой гонке, могло считаться лишь преимуществом.
— Если я вас правильно понял, — произнес профессор Миллекан, обращаясь к Закс-Вилату, — мы будем проводить раскопки в Саккаре только для вида. Основная наша деятельность будет направлена на поиски гробницы Имхотепа.
Консул утвердительно кивнул.
— Я нанял для вас двадцать пять рабочих. Это не так уж много, чтобы отяготить наш бюджет, но и не слишком мало, чтобы вызвать подозрения в том, что раскопки ведутся лишь для прикрытия. Рабочей силой вы сможете воспользоваться уже с завтрашнего дня. В качестве жилья на время раскопок вам будет предоставлен дом французской миссии, который стоит на краю пустыни. Сегодня вы можете довольствоваться гостевыми комнатами в садовом павильоне.
Курсье нервно заерзал на стуле. Было видно, что он хочет что-то сказать, но Закс-Вилат спросил сам:
— У вас есть возражения, мосье?
— Нет-нет, — успокоил его Курсье и постарался придать лицу как можно более серьезное выражение перед тем, как спросить: — Просто предположим, что в Саккаре мы неожиданно наткнемся на гробницу Имхотепа. Что нам тогда делать?
Воцарилась долгая пауза. Закс-Вилат неуверенно взглянул на Туссена, словно Курсье спросил о чем-то непостижимом, чего вообще и вообразить нельзя. Туссен взглянул на Д’Ормессона, тот пожал плечами и повернулся к Миллекану. Профессор только повторил вопрос языковеда: