Жак и Рая подхватили свой нехитрый багаж и пошли за таксистом. Пройдя через лавку, они оказались в живописном внутреннем дворике с многоуровневыми аркадами и цветущими клумбами. Три стрельчатых окна образовывали ансамбль. Окна с теневой стороны были закрыты ажурными решетками, а выходящие на солнечную сторону, – ставнями. На самом верхнем этаже виднелись опрятные балконы, подпертые красно-коричневыми балками и украшенные маркизами для защиты от солнца. Этот двор был просто оазисом спокойствия посреди бурлящего старого города. Жак и Рая не могли насмотреться на сказочную архитектуру, и их взоры были постоянно устремлены вверх.
– Пойдемте! – позвал Хассан.
Под стрельчатой аркой была двустворчатая дверь, обитая латунью, с орнаментом из красных и синих витражных стеклышек – комната освещалась только разноцветным светом, проходящим сквозь них. Под высоким потолком висел тяжелый латунный канделябр с желтыми стеклянными плафонами. У противоположной от двери стены, увешанной картинами, стояло древнее потертое кресло с круглой широкой спинкой. В нем сидел полный мужчина с черной эспаньолкой. Он был в длинной белой одежде и поприветствовал вошедших, протянув им навстречу руки, даже не вставая с места, словно они были старыми друзьями. Его круглое лицо блестело, а маленькие глаза горели, как у ребенка.
Источающий дружелюбие хозяин хотел знать, откуда прибыли гости, какой они национальности и есть ли в их карманах хоть немного денег. А как только узнал, что они французы, сразу же начал болтать на хорошем французском. Балое был удивлен.
Его звали Абдель Азиз Зухейми, объяснил странный человек и поклонился, положив правую руку поперек груди.
По профессии он был художником, но поскольку ни один человек не может прокормить себя рисованием, так как Аллах наполнил красками землю в изобилии, ему приходится сдавать свой дом гостям. Это против закона государственного, но не против воли Аллаха всемогущего, который хотя и запрещает ростовщичество, но позволяет человеку искусства этим заниматься для пропитания. Он все это рассказывал гостям, спрятав руки в рукава своего белого одеяния, как будто что-то скрывал, и тихо хихикал, как джинн из сказок «Тысячи и одной ночи».
Хассан сказал что-то художнику по-арабски. Жак и Рая не поняли, но сообразили: таксист сообщил, что у них, несмотря на потрепанный вид, есть деньги. В конце концов он отрекомендовал их Зухейми-бею и сказал, что о цене они уже договорились.
Как и было условлено, Балое заплатил водителю десять долларов, и Хассан, артистично кланяясь, удалился.
Когда Абдель Азиз увидел доллары, которые Жак вытащил из кармана, то вскочил (теперь стало видно, что он невысокого роста), хлопнул в ладоши, и из боковой двери появился старый тощий слуга. По энергичному кивку своего хозяина он вынес гостям два черных стула с плетеными сиденьями и спинками и сделал знак, что они могут присесть. Затем слуга удалился, но вскоре подал чай в маленьких стаканчиках.
Тем временем Зухейми-бей со всем восточным многословием, ссылаясь на убогую жизнь одаренного художника, правило гостеприимства и просто доброе сердце, назвал цену, за которую они могут здесь жить, пока им не надоест, – сто долларов в неделю. Он улыбнулся и поднял плечи, так что его и без того маленькая шея исчезла. Теперь голову от туловища, похоже, отделял только вздувшийся двойной подбородок. Сотня долларов была приемлемой для Балое ценой, но он знал, как нужно обращаться с людьми, подобными Абделю Азизу. Он отставил в сторону стаканчик с чаем, молча взял свою дорожную сумку, схватил Раю за руку и сделал вид, что собирается уходить. Тогда Абдель Азиз быстро поднялся и направился к ним с распростертыми руками, загораживая выход:
– Если указанная сумма слишком высока для вас, назовите, сколько вы готовы заплатить.
– Половину, – сухо сказал Балое.
Толстяк воздел руки к небу и начал сетовать, что ему, Абделю Азизу Зухейми, талантливейшему художнику со времен Эль Греко, приходится сдавать унаследованное имущество за паршивые доллары. Потом он протянул Балое руку и сказал, улыбаясь:
– Договорились, мосье, пятьдесят долларов в неделю. Только вы платите вперед.
Балое заплатил толстяку пятьдесят долларов, и Зухейми сунул банкноту в карман. Впоследствии Балое жалел, что не запросил меньше. Он был уверен, что Абдель Азиз согласился бы и на четверть предложенной суммы. Потеря лодки, перелет в Вади-Хальфу и круиз из Порт-Судана в Сафагу урезали их финансовые возможности до тысячи долларов, а на изготовление фальшивых документов наверняка уйдет остаток суммы. Чем же заплатить за авиабилеты? Положение их было не из лучших.
Абдель Азиз Зухейми проводил своих гостей через боковую дверь по узкому коридору без окон к лестнице с широкими низкими ступенями. Толстяк так быстро побежал наверх, что Рая и Жак едва за ним поспевали.
На четвертом этаже Зухейми перевел дыхание и объяснил, что хотя он не знает имен своих гостей, его это и не интересует. Он обычно дает приют иностранцам, все очень знатные люди – «на должном уровне», как он выразился.
Коридор слева от лестницы упирался в стрельчатое окно. Абдель Азиз открыл перед беглецами дверь в комнату (ванная, по словам хозяина, находилась в противоположном крыле). Потом он пожелал им благословения Аллаха, поклонился, скрестив руки на груди, и исчез. Рая обняла Жака. Наконец они чувствовали себя в безопасности после недели скитаний. Никто, даже Зухейми, не знал, кто они такие. И они как-нибудь уж разыщут человека, который сможет сделать им документы. Каир – это горнило возможностей.
Закрыв глаза, Рая вспоминала, как одна-одинешенька бежала в Абу-Симбел в надежде скрыться от КГБ. Казалось, сама судьба свела ее на корабле с Балое, которого она поначалу невзлюбила. Но без него она не смогла бы преодолеть все эти трудности.
Не открывая глаз, она почувствовала взгляд и улыбнулась.
– О чем ты думаешь? – спросил Жак.
– Вспоминаю, как все началось.
Он не мог не улыбнуться:
– И к какому же событию тебя увели воспоминания?
Рая открыла глаза и твердо посмотрела на него.
Я знаю, без тебя ничего бы не получилось. Без тебя меня уже давно сцапали бы.
– Мы еще не победили, – задумчиво сказал Балое и опустился в старое плюшевое кресло, стоявшее в углу напротив высокой кровати. – И если честно, я не имею ни малейшего понятия, как мы сможем разыскать человека, который подготовит документы для выезда. А с каждым днем денег у нас будет все меньше и меньше.
Рая присела на подлокотник кресла и погладила Жака по голове.
– До сегодняшнего дня ты меня выручал. Почему ты вдруг упал духом?
Очевидно, у Балое сдали нервы. Рая знала, что он не отдался особым мужеством, но ради нее он преодолел столько препятствий и согласился бежать в Судан. Одному ему было бы легче пробиться. У Жака был паспорт, хоть его и опасно использовать. Но теперь заметно было, что Балое на пределе.
– Ты прав, – ответила Рая. – Мы еще не победили, но уже добились первых успехов. Мы оторвались от КГБ.
Балое сжал ее руку. Он устал, у Раи тоже слипались глаза. Тишина в доме действовала усыпляюще.
– У меня сейчас только одно желание, – сказала Рая, – холодный душ.
Ванная в другом конце коридора не отвечала европейским стандартам, но по каирским меркам была довольно презентабельной. К примеру, дверь ее запиралась, а в выложенный кафелем бассейн глубиной в пятьдесят сантиметров из медного душа стекала еле теплая вода.
Рая наслаждалась упругими жемчужными струями, хотя вода и пахла серой или хлором и еще какими-то примесями. После трех недель в пыли и грязи ее все устраивало. Она тщательно вымылась с головы до пят, затем повторила всю процедуру еще раз. Она помылась бы еще, но в дверь громко постучали, поторапливая ее. Было утро, а значит, придется делиться ванной как минимум с доброй дюжиной соседей по этажу.
– Секундочку, – крикнула Рая так, чтобы ее услышали снаружи, и начала вытираться. – Один момент, – повторила Рая по-французски. С тех пор как бежала из Асуана, она говорила только на этом языке. Потом она набросила одежду и открыла дверь.
Она хотела пожелать мужчине в купальном халате с красным полотенцем на плече, ждавшему за дверью, доброго утра. Но слова встали комом у нее в горле.
Мужчине было около шестидесяти лет, он был абсолютно седым, но с кустистыми черными бровями. Это был полковник Смоличев.
Смоличев! На секунду Рая застыла, а затем испустила короткий громкий крик, пронзительно разнесшийся по коридору.
Смоличев, казалось, был меньше удивлен, чем Рая Курянова. Он не сказал ни слова. Когда она закричала, старый полковник КГБ вытащил из кармана халата платок и заткнул Рае рот.
– Послушайте, товарищ, – зашипел он, – я могу все объяснить!
Рая отбивалась как могла, извивалась и билась, как в припадке. Тем временем из комнаты выбежал Балое. Он не понял, с кем Рая столкнулась, он видел только, что она в опасности. Он подскочил к незнакомцу сзади и схватил его за горло.
Балое никогда бы не подумал, что у него столько силы. Мужчина был не слабого телосложения, но сразу обмяк, его руки повисли, а голова запрокинулась назад. Он напоминал сейчас марионетку с обрезанными нитями.
– Смоличев! – закричала Рая, задыхаясь. – Это Смоличев!
Смоличев? Балое потребовалось мгновение, чтобы сообразить, что это бесформенное тело на полу и есть тот человек, которого боится вся Восточная Африка. А поняв, он ухватил его за воротник и затащил в свою комнату.
Полковник тихо постанывал и пытался открыть глаза.
– Что ты собираешься делать? – испуганно прошептала Рая.
Балое запер дверь и осмотрелся. На деревянном туалетном столике стояла большая белая фарфоровая кружка. Он вылил воду в миску и схватил кружку обеими руками.
– Я его убью, – сказал он твердо. – Я его прикончу.
37
Когда обнаружили мумию и оказалось, что в этом замешаны европейцы, лагерь разделился на две части. Хотя все говорили о серьезном скандале, образовалось две группы. Одни, преимущественно европейцы, говорили, что вначале нужно выслушать Артура Камински и Геллу Хорнштайн, а потом уже судить. В конце концов, обвинения в убийстве, предъявленные Артуру и Гелле, оказались ложными. Приверженцы второй группы, преимущественно египтяне во главе с доктором Хассаном Мухтаром, предлагали выгнать Камински и Хорнштайн безо всяких объяснений, потому что они обманули ст