Зухейми мог только предполагать, о чем они думают, и сказал:
– Я не хочу вмешиваться, но, если позволите, дам вам совет: не спешите покидать мой дом. Смоличев должен убедиться, что вы ему доверяете. Самое лучшее – усыпить бдительность противника. Утром решим, что делать дальше. Вы же знаете, у Абделя Азиза Зухейми много друзей.
Хотя им и было не по себе от чрезмерного дружелюбия художника, Балое не видел другого выхода. Он кивнул, и Рая без слов поняла, что он хотел сказать.
Никогда еще им не было так холодно и одиноко, как в этой пустой комнате с двумя голыми лампочками на потолке. Выкрашенные стены в один миг стали походить на тюремные, мебель выглядела жалкой и убогой. Они легли в постель, не раздеваясь, пытаясь найти спокойствие в объятиях друг друга.
Задремав, они услышали странный звук, но не сообразили, что происходит.
Поутру Рая испугалась. Звуки, которые доносились в дом Зухейми, отличались от повседневного утреннего шума. Теперь и Жак прислушался. Страха не было, хотя они и понимали безвыходность ситуации. Но КГБ работает бесшумно.
С улицы через окно и из приемника в коридоре доносилось невнятное кваканье. Раздавались выкрики, которых 0ни не могли понять, но в них слышалось волнение. В коридорах раздавались быстрые шаги. Что произошло?
Балое зачерпнул пригоршню воды из миски, обтер потное яйцо и провел пальцами по волосам. Он решил узнать, что случилось, и велел Рае запереть за ним дверь.
Через некоторое время Жак вернулся. Рая сидела у закрытого ставнями окна.
– Война, – растерянно сказал он. – Израильтяне напали на Египет, Сирию и Иорданию. Все иностранцы в Каире находятся под домашним арестом. Смоличев исчез.
Рае потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что все это значит. Она не знала, радоваться или горевать. Балое тщетно пытался сообразить, что делать дальше.
Вдруг раздался громкий стук в дверь. На пороге стоял Абдель Азиз Зухейми. Взволнованным голосом он прокричал: – Аллах милосердный услышал мои молитвы. Он ушел, русский ушел!
Он поднял руку над головой и завертелся на месте, как восточная красавица, сопровождая свой танец характерными движениями.
Зухейми поведал им о причине конфликта. Египетский президент Гамал Абдель Насер вынужден был под давлением дружественных стран Сирии и Иордании закрыть залив Акаба для израильских судов. Поэтому Израиль остался отрезанным от нефти со Среднего Востока. Было вопросом времени, когда израильтяне обратно силой получат морской путь.
Для египтян начало войны стало поводом для ликования. На улицах горланило радио, сообщая о количестве сбитых самолетов. Уже в первый день была занята часть Галилеи. На Тель-Авив совершались налеты. Люди верили сообщениям и от радости танцевали на улицах.
Только Абдель Азиз, державший Раю и Балое в курсе событий, высказывал сомнения в правдивости сообщений. Он слышал новости Би-би-си, где говорилось совершенно противоположное: израильтяне захватили Синайский полуостров. Они также оккупировали южную часть Ливана и Сирию. Израильские войска уже подходят к Амману. Существует опасность, что израильтяне форсируют Суэцкий канал, а от канала до Каира всего сто тридцать пять километров. Да убережет Аллах народ египетский!
Но Аллах отвернулся от Египта. Через шесть дней все закончилось. Египтян разбили. Синайский полуостров был усеян обгоревшими танками и тысячами сапог, которые дезертировавшие солдаты Насера потеряли на поле боя. Насер приказал отступить. Иностранцы могли снова свободно перемещаться. Жак Балое и Рая Курянова обрели надежду.
46
Впервые дни после сокрушительного поражения египтян в Каире царил хаос, намного больший, чем обычно, во что, кажется, трудно поверить, так как этим городом и в обычное время правят беспорядки. Чужие друг другу люди обнимались на улицах и проклинали неверных. Другие, не в силах вынести поражение, в отчаянии прыгали с мостов и минаретов. В этом пункте Насер не разделял мнение народа. Одни проклинали его, другие называли мучеником, и только он мог их спасти.
В те дни Камински и Макорн, особо не привлекая к себе внимания, напали на след Геллы Хорнштайн. Макорн был убежден, что особая связь Геллы с мумией Бент-Анат была намного сильнее, чем рассказывала в сенсационных репортажах желтая пресса. Он догадывался, что между Геллой и мумией существуют особые отношения, которые, как он говорил, обязательно как-нибудь себя проявят. Но хотя журналист постоянно над этим думал, он был так же далек от решения проблемы, как и в начале поисков.
Камински, напротив, меньше думал об обстоятельствах, которые привели Геллу к поклонению мумии, рассматривая это как причуды экзальтированной женщины. Камински хотел вновь увидеть Геллу, хотел объясниться с ней. Он любил Геллу Хорнштайн и просто так сдаваться не собирался.
Мужчины подружились, в свободное время вместе вызвали и подолгу разговаривали. Артур, старший, больше Удивлялся младшему, Майку, а не наоборот. Камински ценил в Макорне здравый рассудок, благодаря которому тот решал любые проблемы. Артур не мог себе представить, чтобы этого дюжего парня могло что-нибудь вывести из себя. Но в большинстве ситуаций он демонстрировал чуткость, которая так удивляла Камински.
Хотя он никогда не встречал Геллу, он хорошо разбирался в тонкостях ее характера и говорил о ней, как старый друг. Камински беспомощно бился над вопросом, почему она спрятала амулет в мумии, Макорн же видел в этом определенный смысл. Хотя он и не мог сказать, какую цель преследовала Гелла, но был убежден, что она сделала это нарочно, пытаясь подать какой-то знак. В любом случае Макорн не разделял мнения Артура, что Гелла хотела его высмеять. Определенно нет.
Политические волнения в Египте не остановили Камински и Макорна в поисках Геллы Хорнштайн. Уже через четыре дня после окончания войны, пятнадцатого июня тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, они, безрезультатно обойдя семь отелей, оказались в холле отеля «Омар Хайям». У Камински была с собой фотография Геллы на фоне храма Абу-Симбел. Артур сделал снимок в самом начале их романа, здесь она была особенно хороша. Камински и Макорн уже поняли, что портье, в особенности каирские, лучше запоминают внешний вид, нежели имена и фамилии.
Макорн со свойственной ему сдержанностью, не терпящей отказов, показал портье фото и спросил, не останавливалась ли в отеле эта дама, немка.
Портье, молодой дурно воспитанный египтянин, бесстыдно улыбнулся. Он медленно наклонился над фотографией, чуть ли не ухватив Макорна за серебристый галстук. За этим процессом с напускным равнодушием наблюдал вызывающе одетый американец. Он с интересом взглянул на снимок, положил на стойку ключ и сказал почти неразборчиво: «Congratulations!»
Ни Камински, ни Макорн вначале не обратили на американца внимания, но тот повернулся к Макорну и спросил, не его ли это жена. Майк ответил отрицательно и кивнул головой на Камински.
– О, мои поздравления, – повторил мужчина к негодованию обоих, которые навострили уши, как только американец сказал, что совсем недавно за завтраком восхищался этой леди на террасе. – Congratulations!
Майк и Артур отвели американца в сторонку, показали ему фото, и Макорн спросил:
– Вы уверены, что это именно та женщина?
Американец некоторое время рассматривал снимок и ответил:
– Хэй, ребята! Ральф Николсон видел эту женщину только раз, к сожалению, только раз. Но ее лицо относится к тем, что остаются в памяти навсегда. Она не больна?
Даже Макорн удивился и кивнул:
– Да, она больна.
Николсон широко улыбнулся.
– Странно, но все красивые девушки в мире уже замужем. И я спрашиваю: почему? – При этом он громко рассмеялся над своей шуткой, и его хохот разнесся по пустому холлу.
Тем временем Макорн и Камински пришли в себя.
– Вы… – начал Макорн, но так и не смог продолжить.
– Ничего, сэр, – перебил его Николсон, – меня зовут Ральф. А вас как зовут?
– Майк, – ответил журналист.
– О, американец?
– Нет, немец.
– Ну ничего.
Майк вынужденно улыбнулся.
– Когда это было? Я имею в виду, когда вы видели эту даму здесь, в отеле?
– За два или три дня до начала войны. Бог мой, как это звучит: за два или три дня до войны! – Он вдруг задумался. – Она… – Он замахал рукой, будто хотел стряхнуть что-то с рукава. – После той встречи я ее больше не видел. Мне очень жаль.
Старший портье отеля наблюдал за ними, прислушиваясь к разговору. Он подошел и вежливо сказал:
– Простите, господа, если я вмешиваюсь не в свое дело. Речь идет о постоялице нашей гостиницы?
Макорн показал фото, и старый портье кивнул.
– Почему вы интересуетесь этой дамой?
– Она невеста этого господина! – соврал Макорн и кивнул в сторону Камински. – Мы хотели здесь с ней встретиться, но не получилось.
Портье спросил:
– Как зовут эту женщину?
– Доктор Гелла Хорнштайн. Она немка.
– Совершенно верно, – ответил портье, – она немка. Но ее зовут Крамер, Петра Крамер. Я лично купил ей билет в Германию.
– Когда это было?
– Третьего июня.
– А куда именно в Германии?
Портье подумал, потом покачал головой.
– Во Франкфурт, если не ошибаюсь. Погодите, мистер, я припоминаю, что рейс был через Франкфурт на Мюнхен.
– А билет вы покупали на имя Петры Крамер?
– Как было велено.
Макорн и Камински удивились. Артур задумался, а Макорн вложил в руку портье банкноту. Американец горячо попрощался с ними.
– Смоличев, должно быть, сделал ей фальшивые документы, – сказал Майк. – Что связывает доктора Геллу Хорнштайн с Мюнхеном?
– Я не знаю, – ответил Камински. – Гелла родом из Вотума. О Мюнхене она никогда не говорила. – Он подумал и твердо сказал: – Мне нужно туда. Я должен найти Геллу.
Майк усмехнулся.
– Что ж, я готов. Я сам из Мюнхена. Одно ты должен запомнить: проще найти европейца в Каире, чем немца в Мюнхене. Мюнхен просто кишмя кишит немцами.