— Кто входит в шайку на этот раз? — спросила сексапильная Роуз.
— Тех, кто мне противостоит, мы поименно обсудим завтра, — ответила мисс Броди. — Но не волнуйтесь, у них все равно ничего не выйдет.
— Разумеется, — подхватили все хором. — Разумеется, не выйдет.
— Во всяком случае, пока я в расцвете лет, — добавила мисс Броди. — А расцвет я переживаю именно сейчас. Очень важно угадать пору своего расцвета, никогда об этом не забывайте. А вот и мой трамвай. Даю голову на отсечение, места мне никто не уступит. Это вам тысяча девятьсот тридцать шестой год. Времена рыцарей миновали.
Шестью годами раньше мисс Броди привела свой новый класс в сад, чтобы провести урок истории под раскидистым вязом. Идя по школьному коридору, они поравнялись с директорским кабинетом. Дверь туда была распахнута, в кабинете никого не было.
— Девочки, — призвала мисс Броди, — подойдите и взгляните на это.
Когда все столпились у открытой двери, она указала на большой плакат, прикрепленный кнопками к дальней стене. На нем крупным планом было изображено мужское лицо. Подпись внизу гласила: «Безопасность прежде всего».
— Это Стэнли Болдуин, он пролез в премьер-министры, но пробыл им всего ничего, — объяснила мисс Броди. — Однако мисс Макей не сняла его со стены, ибо верит в девиз «Безопасность прежде всего». Но безопасность вовсе не прежде всего. Прежде всего Доброта, Истина и Красота. Следуйте за мной.
Для девочек то был первый намек на разногласия между мисс Броди и учительским коллективом. Да что там, некоторые из них тогда вообще впервые осознали, что люди, спаянные в монолитный образ авторитета взрослых, могут чем-то отличаться друг от друга. Отложив это у себя в голове и испытывая пьянящее чувство причастности к скандалу, душок которого смутно ощущался, но им лично ничем не грозил, они устремились за опасной мисс Броди в безмятежную тень вяза.
В ту солнечную осень, когда позволяла погода, мисс Броди рассаживала девочек на трех скамейках, окружавших вяз, и там проводила уроки.
— Возьмите учебники, — часто говорила она им той осенью, — и держите их перед собой на тот случай, если появится какой-нибудь незваный гость. Если он явится, мы занимаемся историей… читаем стихи… изучаем английскую грамматику.
Маленькие девочки держали учебники перед глазами, но смотрели не в них, а на мисс Броди.
— Тем временем я расскажу, как провела летние каникулы в Египте… Я расскажу вам, как ухаживать за кожей и за руками… о французе, я познакомилась с ним в поезде, когда ехала в Биарриц… и непременно — об итальянской живописи, я любовалась ею в музеях. Кто есть величайший итальянский художник?
— Леонардо да Винчи, мисс Броди.
— Ответ неправильный. Правильный ответ — Джотто, это мой любимый художник.
Бывали дни, когда Сэнди казалось, что грудь у мисс Броди плоская, совсем без выпуклостей, прямая, как ее спина. В другие дни ее грудь обретала положенную ей и притом весьма пышную форму, становилась очень заметной, так что Сэнди было на что посмотреть крохотными глазками, пока мисс Броди, проводя урок в классе, что-нибудь рассказывала, стоя у окна с прямой спиной и высоко поднятой темноволосой головой — ни дать ни взять Жанна д’Арк.
— Я не раз говорила вам, и только что закончившиеся каникулы снова убедили меня в этом, что пора моего расцвета началась. Расцвет — период трудноуловимый. Вы, девочки, когда вырастете, должны постоянно быть начеку, чтобы не пропустить пору своего расцвета, когда бы она ни наступила в вашей жизни. И уж тогда прожить ее на пределе возможностей. Мэри, что там у тебя под столом, что ты там разглядываешь?
Мэри тупо сидела, как и сидела, она была слишком глупа, чтобы что-то придумать. Она была слишком глупа, даже чтобы соврать; она не знала, как выкрутиться.
— Это комик, мисс Броди, — выдавила она наконец.
— Ты хочешь сказать, комедийный актер, паяц?
Все прыснули со смеху.
— Смешной журнал, — объяснила Мэри.
— Смешной журнал? О господи! Сколько тебе лет, Мэри?
— Десять, мэм.
— В твоем возрасте уже не увлекаются «смешными журналами». Дай его сюда.
Мисс Броди взглянула на цветные картинки.
— «Тигренок Тим», ясно. — И она отправила книжонку в мусорную корзину. Потом, заметив, что все взоры устремлены на «Тигренка», вынула ее, разорвала на мелкие кусочки — без надежды на восстановление — и снова швырнула в корзину.
— Слушайте меня внимательно, девочки. Пора расцвета — это момент, ради которого человек является на свет. Сейчас, когда для меня наступила пора расцвета… Сэнди, где ты витаешь? О чем я только что говорила?
— О поре вашего расцвета, мисс Броди.
— Если кто-нибудь сюда пожалует, — сказала мисс Броди, — помните: у нас урок английской грамматики. А я пока немного расскажу вам о своей жизни, о том времени, когда я была моложе, чем теперь, хотя и на шесть лет старше того мужчины.
Она прислонилась спиной к вязу. Стоял один из тех последних осенних дней, когда листья легкими стайками облетают с деревьев. Они падали на детей, а те радовались тому, что можно на законном основании двигаться, ерзать, стряхивая их с волос и колен.
— «Пора плодоношенья и дождей…»[5] Я была помолвлена с молодым человеком в начале войны, но он пал во Фландрском сражении, — начала мисс Броди. — Сэнди, ты что, собираешься устраивать стирку?
— Нет, мисс Броди.
— Тогда зачем закатала рукава? Мне не нужны девочки, которые закатывают рукава на блузке, какая бы распрекрасная ни стояла погода. Немедленно отверни их, мы же воспитанные люди. Он погиб за неделю до объявления Перемирия. Упал, как осенний листок, а было ему всего двадцать два года. Когда, вернемся в класс, найдем на карте Фландрию и то место, где полег мой возлюбленный, когда вас еще на свете не было. Он был крестьянином из Эршира, бедным, но трудолюбивым и очень способным к наукам. Когда он просил меня выйти за него замуж, он сказал: «Будем пить воду и ходить не спеша». В тех краях, где Хью родился, так говорят, когда хотят сказать: мы будем жить скромно. Пить воду и ходить не спеша. Что означает эта поговорка, Роуз?
— Что вы собирались жить скромно, мисс Броди, — ответила Роуз Стэнли, шесть лет спустя снискавшая известность благодаря исключительной женской притягательности.
Рассказ мисс Броди о ее павшем в бою женихе был в полном разгаре, когда директриса, мисс Макей, появилась на лужайке и направилась в их сторону. Из свинячьих глазок Сэнди уже начали капать слезы, и это так подействовало на ее подругу Дженни, впоследствии прославившуюся на всю школу своей красотой, что она всхлипнула и потянулась за носовым платком, заткнутым над коленкой за резинку панталон.
— Хью был убит за неделю до Перемирия, — повторила мисс Броди. — После этого прошли всеобщие выборы, и народ кричал: «Кайзера — на виселицу!» А Хью присоединился к «Цветам Шотландии»[6] и покоится в могиле.
Теперь уже рыдала и Роуз Стэнли. Сэнди, скосив зареванные глаза, наблюдала, как, выставив вперед голову и плечи, к ним приближалась мисс Макей.
— Я зашла лишь взглянуть на вас и тут же уйду, — сказала она. — Почему вы плачете, девочки?
— Они тронуты историей, которую я им рассказывала. У нас урок истории, — пояснила мисс Броди, подставив ладонь под планирующий листок.
— В десять лет плакать над какой-то историей?! — удивленно воскликнула мисс Макей, пока девочки заторможенно вставали со скамеек: перед их мысленными взорами все еще стоял Хью-Воин. — Я заглянула лишь на минутку, посмотреть на вас, и тотчас ухожу. Ну, девочки, новый семестр начался. Надеюсь, вы прекрасно провели летние каникулы, и мне не терпится прочесть ваши прекрасные сочинения о том, как вы их провели. Не стоит в десять лет плакать над историей. Поверьте мне!
— Вы правильно сделали, что не ответили на поставленный вам вопрос, — похвалила мисс Броди класс, когда мисс Макей удалилась. — В трудной ситуации лучше не говорить ни слова, ни плохого, ни хорошего. Слово — серебро, молчание — золото. Мэри, ты меня слушаешь? Что я только что сказала?
Мэри Макгрегор, размазня, два глаза, нос и рот — снежная баба, да и только, — которая впоследствии прославится одною тупостью и тем, что вечно будет служить козлом отпущения, и которая в возрасте двадцати трех лет погибнет в пожаре, отважилась на ответ:
— Золото.
— И что же есть золото, как я сказала?
Мэри забегала глазами по сторонам, потом подняла их к небу.
— Падающая листва, — шепотом подсказала Сэнди.
— Падающая листва, — повторила Мэри.
— Ясно, ты меня не слушала, — попеняла мисс Броди. — Если вы, девочки, будете слушать меня, я сделаю из вас crème de la crème.
2
Мэри Макгрегор даже на двадцать четвертом году жизни не вполне отдавала себе отчет в том, что своими откровениями мисс Броди не делилась ни с кем из учителей и что историю своей любви она рассказывала только им, своим ученицам. Когда через год после начала Второй мировой войны Мэри вступила в Женскую вспомогательную службу ВМС, где, по обыкновению, проявляла себя неуклюжей неумехой и вызывала массу нареканий, она почти не вспоминала о Джин Броди, хотя, разумеется, никогда не испытывала к ней неприязни. Но однажды, в минуту подлинного отчаяния, когда первый и последний ее ухажер, капрал, с которым они были знакомы две недели, не явился на свидание, а потом и вовсе исчез из поля ее зрения, она, окинув мысленным взором свою жизнь, вдруг поняла, что если и был в ней действительно счастливый период, то это первые годы, проведенные с мисс Броди, когда она сидела и слушала ее удивительные истории и суждения, не имевшие ничего общего с реальностью. Да, то было самое счастливое время в ее жизни. Эта мысль мимолетно промелькнула у нее в голове, и больше она никогда не вспоминала о мисс Броди, но это помогло ей преодолеть отчаяние, и она снова впала в обычное для нее состояние полного отупения, в коем и пребывала до тех пор, пока во время отпуска, который проводила в Кумберленде, не погибла в горящем отеле. В стремительно сгущающемся дыму Мэри Макгрегор металась по коридорам: бежала в одну сторону, потом в другую, каждый раз в конце натыкаясь на стену огненных всполохов. Она не слышала никаких криков, потому что мощный рев огня поглощал все прочие звуки, и не кричала сама, потому что задыхалась от дыма. На третьем витке она столкнулась с кем-то, упала и умерла. Но тогда, в начале тридцатых, когда Мэри Макгрегор было десять лет, она безучастно сидела среди других учениц мисс Броди.