— Иди же к столу, дедушка! — звал Квидо.
— Иду, иду, — крикнул дедушка Иржи, что был на обязательном осмотре овощных грядок бабушки Либы и сейчас возвращался, чуть задыхаясь. Квидо заметил, что дедушка немного похудел.
— Что скажешь на это? — крикнула ему бабушка Либа.
— Красота! — вздохнул дедушка и обвел взглядом все вокруг — до самого леса вдоль речной долины, так что было не совсем ясно, относится ли его восторг к сельдерею, цветной капусте и ревеню или же к окрестностям.
— Еще бы! Сазава принадлежит к числу наиболее популярных туристических объектов, — сказала мать Квидо по-русски.
— У тебя есть чем похвастаться! — сказал с презрением дедушка Йозеф. — У тебя отличный русский…
— Прекрати! — сказала бабушка Вера. — Вот дом у тебя отличный, девочка, правду говорю тебе…
— Одна беда — здесь жутко узкий гараж, — сказал отец Квидо. — Тот, кто строил дом, был явно полный идиот. На нашей «октавии» задом никак не выедешь…
— Попытаемся поменять его на ангар, — сказала мать Квидо. — А не удастся, придется ему учиться давать задний ход, минуя открытые двери.
— Не сгущай краски, — сказал отец Квидо. — Ну, давайте выпьем!
— Не разбуди Пако, ради бога!
Наконец вся семья собралась вокруг стола. Отец Квидо выстрелил пробкой и стал разливать шампанское в бокалы.
— Боже! — воскликнула бабушка Либа. — Хрусталь?! Ты что, хочешь нас всех отравить?
— Ей-богу, не хочу, — улыбался отец Квидо. — Уверяю вас, если жена не будет читать нам «Руде право», мы все переживем этот тост в полном здравии!
— Я не собираюсь облизывать этот свинец! — кричала бабушка Либа, брезгливо отстраняясь от хрустального бокала.
Все подозрительно склонились над своими бокалами.
— Что за чушь? — удивился дедушка Йозеф.
— Свинец, — с чувством своего превосходства отчеканил отец Квидо, — в свинцовом стекле молекулярно связан. Так что возможность слизать, как вы изволили выразиться, даже один его микрограмм абсолютно исключена.
— Знаете, кого я вчера встретила? — Мать Квидо попыталась свернуть разговор на другую тему. — Павла Когоута.
Бабушка Либа обернула бокал бумажной салфеткой.
— За здоровье, — сказала она с вызовом.
— За ваше, — поднял бокал отец Квидо. — За ваше.
— Экология, притом оригинально, — сказал редактор. — Это пойдет. Разумеется, без Когоута. Вот видите, получается, если хотите…
2) Мы знаем, что Квидо бегло читал еще до того, как стал ходить в первый класс. И конечно, можно было предполагать, что первые фразы букваря — как обычно бывает с детьми в подобных случаях — будут скучны ему, однако его проблема заключалась в другом: поскольку он соединял слоги, как и любой искушенный читатель, совершенно автоматически, подсознательно, то он не совсем хорошо постигал смысл слов, приводимых в учебнике лишь с целью усвоения тех или иных сочетаний. Квидо не мог поверить, что все эти слова напечатаны просто так, без всякого умысла, и, читая их, напряженно старался докопаться до их тайного значения. Да, зная уже, что все слова в книгах или театральных пьесах отнюдь не случайны, он отказывался допустить, что слова на первых страницах букваря подбираются по другому принципу. Поэтому такие слова, как МАМА, КОЛЕСО, МОЛОКО, Квидо произносил со странно настойчивой, драматической интонацией, какую слушатели сразу же улавливали, но не могли объяснить.
— Совершенно банальная фраза типа ЭММА РЕЖЕТ МЯСО звучала в моей интерпретации, — рассказывал впоследствии Квидо, — как суггестивное, экзистенциальное сообщение или даже как короткая цитата из неизвестного готического романа. Все от этого были в полном отпаде!
Слава Квидо вскоре докатилась и до товарища Шперковой, руководительницы школьного кружка художественного чтения, и она тут же пришла его послушать.
— Встаньте, дети! — воскликнула товарищ учительница Елинкова, когда ее коллега из старших классов появилась в дверях.
— Садитесь, дети! — улыбнулась товарищ учительница Шперкова. — Я пришла послушать, как хорошо вы читаете.
Когда вроде бы случайно дошла очередь до Квидо, ему достались три короткие фразы о зеленой горошине. Непроизвольно имитируя Владимира Шмераля в роли Пия XIII, он вдумчиво прочел их.
Учительницы переглянулись.
— Не хотел бы ты со старшими детьми читать хорошие стихи? — спросила Квидо товарищ учительница Шперкова.
— По правде говоря, не знаю, — ответил Квидо. — В конце концов, это исполнительское искусство, а я хочу попробовать написать что-то свое.
— Писать ты можешь и после выступлений, — несколько опешив, сказала товарищ Шперкова. Хотя она и была уже о нем наслышана, все же личная встреча с ним — нечто другое.
— Не знаю, — сказал Квидо. — Еще подумаю.
— Ну хорошо, подумай, — сказала учительница Шперкова несколько чопорно.
Ее коллега заговорщицки подмигнула ей.
— Вы могли бы выступать на пару с Ярушкой, — предложила она Квидо. — Ярушка тоже прекрасно читает.
Интерес Квидо к декламации — как справедливо предположила учительница — несколько возрос.
— Может, она не захочет.
— Как это — не захочет? — засмеялась учительница, порадовавшись своей педагогической удаче. — Ярушка, поди сюда!
Ярушка, послушно подбежав, остановилась перед учительницами. Ее косички еще с минуту раскачивались. Квидо улыбнулся, но Ярушка на него не смотрела.
— Ярушка, ты хотела бы читать хорошие стихи?
Ярушка робко кивнула и опустила глаза.
— Хотя ангажемент двух первоклассников в истории кружка был беспрецедентным, Шперкова не колебалась, — рассказывал впоследствии Квидо. — Ярушка и я в тот же день были приняты.
Когда Квидо еще на веранде «Караулки» немного смущенно напяливал на себя голубую рубашку с октябрятским значком, мать его даже не улыбнулась, напротив, выглядела весьма серьезной.
— Это будет в школе? — спросила она.
— На собрании, — сообщил Квидо.
— Ну-ну.
Отец Квидо зашел на веранду с целой охапкой плашек, из которых задумал смастерить ящик для обуви.
— Почет и уважение красному флагу! — сказал он, заметив приготовления Квидо.
Жена окинула его выразительным взглядом.
— А что вы будете читать? — поинтересовалась она.
— Разное, — сказал Квидо не очень охотно.
— Естественно, в суть проблемы я тогда еще не вдавался, — рассказывал спустя годы Квидо, — но уже чувствовал, что в этой декламации есть какая-то лажа.
— А ты что прочтешь?
— «И гордым будь!»[23]
— «И гордым будь, что выстоял, что ложью не осквернил уста и грудь свою», так ведь? — вспомнила мать Квидо собственное детство, наполовину проведенное на радио в ансамбле Дисмана.[24] — Н-да, — задумчиво сказала мать Квидо. — А кто прочтет «Ленин — маяк, Ленин — набат»?[25]
— Ярушка, — сказал Квидо и покраснел.
Для всех присутствующих на собрании, а стало быть не только для коммунистов, участие пионеров — поющих и декламирующих — столь самоочевидно, как лимонад на столах, но маленький Квидо, который в революционных стихах Неймана и Скалы находил столь же мало смысла, как и в простых фразах букваря, читал их с таким вдохновенным проникновением, какого до сей поры они не знали.
— Кто этот чокнутый малец?
— Да это отпрыск адвокатши и того инженера.
— Чешет как по писаному!
— Во дает!
— Вы только поглядите на этого шпингалета!
— Ну и навострился, паршивец!
Пусть иные реплики и были весьма нелицеприятными, одно было несомненно: люди заметили вдохновенного чтеца и запомнили.
— С этого собрания меня и запомнили, — объяснял потом Квидо брату. — Так сказать — в благоприятном контексте. Благоприятном — для отца! Оба они делали ужасно снисходительный вид, какой напускают на себя родители, когда их чадо выбирает безвкусную игрушку, — им самим она ни капли не нравится, но, коль скоро он выбрал ее, не хотят ему в ней отказывать. Однако отцу это пришлось весьма кстати — и потому он мне не мешал, да, слово найдено: они просто не мешали мне. Я, братишка, выполнял за них грязную работу один раз «И гордым будь!» для коммунистов завода, два раза «Песнь мира»[26] на уличном комитете — и папаша мог лететь в Лондон!
— Перегибаете палку, — сказал редактор Квидо. — Как всегда, перегибаете палку. Да и есть ли вообще смысл терять на это время, — присовокупил он.
— Ясно, перегибаю, — сказал Квидо. — Но этим хочу вам показать, какие компоненты могли взаимодействовать тут наряду со всем прочим. Для вас это, возможно, прозвучит бессмысленно, но я по-прежнему убежден, что моя декламация стихов для коммунистов, покупка собаки у Шперка и отцовский футбол были, я бы сказал, тремя источниками и тремя условиями его последующей короткой карьеры.
3) — Так как живется-можется, товарищ? — смеялся Шперк, подсев на минутку к отцу Квидо в заводской столовой.
— Хорошо, спасибо, — сказал отец Квидо. — В самом деле, несравнимые вещи — прежняя веранда и теперешнее жилье.
Хотя он и был искренно благодарен Шперку, ему, однако, неприятно было показывать людям, что он с ним на дружеской ноге.
— Флаги были у тебя, видел, — ухмылялся Шперк.
— Были, — сказал отец Квидо.
— Но вообще-то тебя не видно, — напомнил ему Шперк. — Ты в футбол играешь? Мне нужен кто-нибудь в «Б».
— Я уж вам говорил, что никогда не играл, — пожал плечами отец Квидо. — Разве что в армии, но об этом лучше не вспоминать.
— Ну ладно, — улыбался Шперк, — значит, футбол исключается?
— Разумеется. Упаси бог!
— Ну, будь по-твоему, — сказал Шперк. — Нет так нет. Но собаку ты должен у меня купить — уговор дороже денег.
— Ну что вы! — испугался отец Квидо. — Я же вам говорил: жена травмирована собаками.
— Да брось ты! — хохотнул Шперк. — За три тыщи такую овчарку! Деньги не к спеху, не бойся!