Но вы все-таки не пошли на Гастингс-стрит. – Маркуис сделал паузу и внимательно посмотрел на Кэролайн. Затем кивнул в сторону Уайта. – Вы очень его любите, верно?
– Да или нет, – сказала она, – вас не касается и не имеет отношения к этому делу.
Что озадачивало Пейджа – так это отчужденный, почти безразличный вид самого Гэбриэла Уайта, в котором сейчас, казалось, нет уже утренней бодрости и горячности. Он словно находился мыслями где-то далеко.
– Но это имеет отношение к делу! – резко возразил полковник Маркуис. – Вы боялись за Уайта. Считали его и сейчас считаете слабым. Опасались, что он потеряет самообладание, начнет нервничать и провалит дело. И прежде всего вы тревожились за него, потому что любите его. Вы хотели остаться здесь. Хотя вы, полагаю, хладнокровная злодейка, почти такая же, как этот ухмыляющийся Адонис. И вы хотели получить это алиби. Возможность представилась вчера днем: вы проводили собеседование с претендентками на место горничной…
– И что?
– Одна из них оказалась похожа на вас, – сказал он.
Маркуис взглянул на Пейджа.
– Инспектор, вы, конечно, заметили это при осмотре тела Сары Сэмюэлс? Невысокая, пухлая, темноволосая, привлекательная… Разумеется, ее нельзя назвать двойником, но она похожа на Кэролайн. Предположим, Сару Сэмюэлс отправили на Гастингс-стрит. Было темно, шел дождь; девушка подняла воротник пальто, как ей велели; и случайный свидетель, опрошенный позднее, сочтет ее Кэролайн Мортлейк. Наверное, дело было так: «Вам очень нужна работа, не так ли? Тогда пройдите небольшую проверку. Отправляйтесь на Гастингс-стрит, – и все остальное, – иначе работу вы не получите». И Сара согласилась. На случай, если бы она что-нибудь заподозрила… Ну, вы не сильно боялись: вы верите в силу шантажа и, вероятно, заявили примерно так: «Ты не посмеешь заговорить – тебя просто арестуют». Но вряд ли из-за Сары Сэмюэлс возникли бы проблемы. Ей предстояло выйти на работу только в следующем месяце, и полиция вообще не должна была ею заинтересоваться.
Этот план вы сочинили минут за десять – как увидели Сару. Теперь вы могли остаться дома и даже сами убить судью, если Уайт вдруг дрогнет. Думаю, именно поэтому вы зашли в павильон до того, как якобы «покинули» поместье. Дело было не в том, что вы нуждались в деньгах. Вы хотели заполучить пистолет, лежавший в столе вашего отца. Взять его без ведома судьи было непросто. Но вы сами невольно подсказали, как сумели его украсть, когда так стремились бросить подозрение на сэра Эндрю Трэверса и подчеркнуть, что его там ожидали. Вы сказали отцу, что в гостиной надо включить электрический камин, а иначе будет холодно, и еще расставить посуду для чая. Мы слышали о его привередливом характере и о том, что судья не позволял другим прикасаться к своим вещам. Он направился в гостиную включить камин и приготовить чайник и чашки, чтобы вы сами за него это не сделали. В его отсутствие вы и вытащили из ящика пневматический пистолет «Эркманн».
Не знаю, приходило ли вам в голову выстрелить ему в сердце прямо там и, таким образом, предотвратить возможную оплошность Уайта. Но вы осознали, что шансы не в вашу пользу, и были достаточно осторожны, чтобы этого не делать. Кое в чем вы ошиблись – забыли внимательно присмотреться к западному окну и убедиться, что Робинсон действительно отремонтировал его. Наконец вы покинули поместье.
Тем временем Уайт разговаривал с вашей сестрой в чайной. На самом деле он этого не хотел – то была неудачная случайная встреча; но, поскольку ее не удалось избежать, он попытался укрепить свое положение, сыпля угрозами в адрес судьи. И перестарался. Уайт испугал ее. Испугал до такой степени, что, вернувшись домой, Ида позвонила в полицию. Вы, двое заговорщиков, не желали впутывать полицию – это было бы слишком опасно. Уайт хотел вбежать в этот павильон, преследуемый слугой или замеченный несколькими слугами, не более.
Когда Ида отправилась домой, Уайт последовал за ней и проник на территорию поместья через черный ход с помощью дубликата ключа. Было весьма предусмотрительно заполучить этот ключ, потому что через главные ворота Уайт не смог бы пройти – Ида велела запереть их. Кстати, Уайт, вы глупо солгали, заявив, что проникли на территорию поместья в машине Иды. Это было не только глупо, но и не нужно. Наверняка вы это сделали, чтобы привлечь внимание к Иде и заставив нас задуматься, насколько невиновной она была в остальном.
Посмотрим – я все еще следую по вашему тогдашнему пути, Уайт, – что вы сделали позднее.
Оказавшись на территории поместья, вы стали бродить вокруг павильона. Оставили следы. Когда вы прикоснулись к ставням западного окна, они показались достаточно прочными, что вас встревожило. Вы обошли вокруг и бросили камешек в одно из передних окон, чтобы привлечь внимание судьи и Пенни, который был с ним тогда, к фасадной части павильона. И тогда вы смогли бы получше проверить ставни на западном окне. К сожалению, судья только открыл переднее окно и выглянул наружу – вы его совсем не отвлекли. Но вы сочли, как Кэролайн вам сказала, поверив словам Робинсона, что западное окно легко открывается изнутри.
Вскоре вы отправились в дом. В рассказанной вами истории было и кое-что правдивое – вы действительно проникли в помещение через боковое окно после безуспешных попыток пролезть как-то еще. Вы собирались внезапно появиться в доме при слугах. Выбежать, преследуемый грозным Дэвисом, стремительно скрыться и оказаться в павильоне. Но, когда пролезли в окно в двадцать минут шестого, вы услышали ужасную вещь – разговор Иды Мортлейк с дворецким. Я спрашиваю у вас, Дэвис, в том разговоре мисс Мортлейк сообщила вам что-нибудь еще, кроме факта, что судья пьет чай в павильоне?
Дэвис кивнул:
– Да, сэр. Она велела не тревожиться, если я увижу около дома полицейских. Сказала, что позвонила им. На самом деле я уже знал об этом. Милли услышала это по второму телефонному аппарату.
Полковник Маркуис щелкнул пальцами.
– Хорошо! Теперь посмотрим на положение Уайта. Все пошло не по плану. Он нервничает. Только полиции ему и не хватало – тогда он может потерять самообладание. Или уже потерял? Уайт вылезает из окна и мокнет под дождем, пораженный услышанным. На следующий день он не упомянул об этой десятиминутной паузе, перенес разговор почти на половину шестого, что должно было навести подозрение на Иду Мортлейк, стоило нам узнать настоящее время. Там он мокнет под дождем и наконец идет в павильон, все еще нервничающий, ослабевший и сомневающийся. Но гром и молния вдохновляют Уайта, и он решает стать богом. Убить судью на глазах хоть у полицейских всего мира… Как раз когда молния высвечивает двух полицейских на дорожке… Но, – мрачно продолжил Маркуис, – не будем забывать о мисс Кэролайн Мортлейк – для нее началась самая важная часть истории. Она вернулась в поместье, о чем не знал Уайт. (Неожиданно Кэролайн чуть не оказалась перед закрытыми воротами, и если бы Уайт не оставил за собой черный ход незапертым, она вообще не смогла бы попасть внутрь.) Она наблюдает и, как я склонен предположить, даже молится. Что же она слышит? Ближе к половине шестого около ворот сторожки она слышит, как Робинсон спорит с парой только что прибывших полицейских.
Очевидно, это было похоже на конец. Кэролайн мчится к павильону, прежде чем они успевают добраться туда. Вокруг павильона растут деревья. Она прячется за деревом, примерно в дюжине футов от одного из передних окон. И в свете молнии видит, как к павильону бегут полицейские, и впереди них мчится обезумевший Гэбриэл Уайт.
Теперь не остается сомнений, что он может потерять самообладание. Кэролайн знает, что Уайт уже потерял самообладание и провалит все их планы, если пойдет дальше. Хуже всего то, что она не в силах его остановить. Уайта точно поймают и повесят. Есть ли у нее какой-нибудь способ уберечь его от поимки за убийство, которое теперь превратилось в глупость? Нет ни малейшего… но Кэролайн находит способ.
Вот она стоит перед деревом, между ним и павильоном, скрытая от глаз Пейджа стволом. И тут из-за крика сержанта Бордена происходит важное событие. Отодвигаются шторы, и судья Мортлейк, приоткрывая окно, высовывается наружу и кричит. Вот ее отчим, стоящий лицом к ней в десяти футах, освещенный, как мишень, в окне. Есть одна вещь, о которой вы забыли. Если пуля от «Браунинга» тридцать второго калибра может вылететь из открытого окна, то пуля от пневматического пистолета «Эркманн» может влететь!
Кэролайн поднимает руку с «Эркманном» и стреляет. Вспышки не видно. И не слышно особенного шума – ничего такого, что не было бы заглушено грозой. Пуля от «Эркманна» попала в грудь судьи Мортлейка примерно за секунду до того, как Гэбриэл Уайт распахнул дверь кабинета. Кэролайн надо лишь обойти дерево – и инспектор не увидит ее, пробегая мимо.
Сэр Эндрю Трэверс протянул руку, как человек, пытающийся остановить автобус.
– Вы хотите сказать, что это был первый выстрел? А два других были сделаны позднее?
– Да. Раненный в грудь, судья едва понимает, что произошло, когда в кабинет врывается Уайт. Вспомните, судмедэксперт определил, что смерть не была мгновенной; Мортлейк мог сделать несколько шагов или заговорить, прежде чем рухнул. Судья обернулся, услышав шум шагов Уайта. А потом…
Вы поймете, что ошарашило Уайта и отчего на его лице возникло недоумение, сыграть которое не сумел бы ни один актер. Уайт поднял «Браунинг» и выстрелил, но в момент выстрела или даже раньше него жертва сделала несколько шагов вбок и упала поперек письменного стола. Попал он в судью или нет? У Уайта нет времени это выяснять. Он забыл про это окно. Запер дверь на засов, но полицейские могут влезть через окно и схватить его, прежде чем он успеет осуществить свой посекундный план. Уайт подбежал к западному окну, чтобы выбросить «Браунинг». И Вселенная рушится, поскольку окно не поддается. Теперь он может сделать только одно – просто роняет «Браунинг», и тот падает в вазу. Сейчас все, что он хочет, – это нанести ответный удар, поскольку слышит подбегающего Пейджа в пределах десяти шагов от окна. Уайт поворачивается с пистолетом тридцать восьмого калибра и снова стреляет вслепую. Было ли это сделано с намерением завершить таким образом свою историю и собственный план? Да. Что бы ни случилось, он должен придерживаться своей истории. Хуже всего то, что на самом деле Уайт сам не знал, убил ли он судью. Не знал этого до сегодняшнего утра.