Он с трудом выбрался на середину гостиной, почти волоча за собой ужасный груз. Свет с улицы упал на белую кожу и широко раскрытые глаза Дункана – человека, которого убили.
Эдвардс с криком отскочил назад, и раздался глухой стук упавшего тела. Управляющий осознал, что его собственные руки неловко шарят по стене в поисках выключателя. И вот, к счастью, пальцы наткнулись на металл. Он сильно надавил – и комната наполнилась светом.
Дункан лежал перед ним на полу, одетый в пижаму и с окровавленными полотенцами, жуткими и покрытыми корками, туго обмотанными вокруг шеи.
Дрожа, Эдвардс опустился и приподнял его на руках. Глаза Дункана пристально на него смотрели, а губы беззвучно шевелились.
– Что с вами? – Эдвардс тяжело дышал. – Что произошло?
Раненый медленно качнул головой. Его глаза, казалось, искали что-то за спиной управляющего. Эдвардс повернулся. На телефонном столике лежал маленький блокнот в покрытой бронзой обложке и изящный карандаш. Он схватил их и, перенеся Дункана на кушетку, вложил блокнот и карандаш в его руки. На столике рядом стоял графин с виски. Эдвардс влил несколько капель в посиневшие губы Дункана.
– Напишите, – попросил он. – Напишите, если сможете. Вы собирались…
Карандаш неуверенно скользнул по блокноту, выводя слабые каракули:
«Они, как всегда, явились через черный ход. Лекрон начал говорить о том, что надо разделиться. У нас возникли проблемы. Балетто порезал меня ножом, но я успел выстрелить. Они увезли Лекрона на машине, а я испугался…»
Эдвардс оторвал лист бумаги. Карандаш продолжил двигаться по новому листку, слова были едва разборчивы:
«Я знал, что приедут полицейские, услышав выстрел, поэтому спрятался в своем укрытии. Потерял много крови и сегодня вечером решил, что сдамся и пошлю за полицией и врачом. Пробовал звонить, но не мог говорить и потерял терпение. Когда вы появились, я опять спрятался. Думал, что сумею выбраться живым и уйти, но снова потекла кровь, и я вышел позвонить».
Карандаш дрогнул и выпал из напрягшихся пальцев Дункана.
Его голова откинулась назад, резко дернувшись. Раздался сдавленный всхлип. Затем его тело обмякло, а глаза остекленело уставились вверх.
Снаружи в коридоре послышался топот, и дверь затряслась под натиском решительных ударов.
– Чего я не понимаю, – сказал Шульц, – так это где он прятался.
Сержант выпрямился.
– Мы выясним это через минуту. Даже удивительно, что он прожил так долго. Горло почти перерезано надвое.
– Если вы хотите все выяснить сейчас, – произнес Эдвардс, – думаю, мы сможем до этого докопаться. Когда он вышел, я услышал звон стекла.
Тело Дункана накрыли пледом, и Эдвардс повел их в переоборудованную столовую, Шульц и офицеры теснились за ним.
Управляющий наклонился и внимательно осмотрел шкафы со стеклянной посудой. На нижней полке последнего шкафа он заметил красный круг неправильной формы.
– Полагаю, это здесь, – мрачно проговорил он.
Им потребовалось время, чтобы выяснить механизм. В конце концов Эдвардс нащупал старинную бутыль, которая, казалось, была зацементировала в полку. И большой шкаф со стеклянной посудой и всем прочим начал медленно поворачиваться, открыв за полками узкий чулан. Там было несколько подушек, автоматический пистолет, кожаный портфель, набитый бумагами, и пятна крови, наглядно показавшие, как ослабел и страдал Дункан в часы, проведенные в укрытии.
Краснолицему сержанту-детективу потребовалось всего несколько минут, чтобы ознакомиться с бумагами в портфеле и выяснить из них самое главное.
– Я был отчасти прав, а отчасти не прав, – заявил он. – Вероятно, он сделал этот закуток, когда устанавливал шкафы, полагая, что ему понадобится убежище – и, возможно, для себя. Мы сумеем поймать остальных членов банды благодаря именам в его предсмертном признании, мистер Эдвардс. Но я ошибался в одном вопросе. Думал, что он был убит бандой похитителей, которая зверствует тут уже три года. Считал, что Дункан стал их жертвой, а он все это время был главарем банды. Взгляните на эти бумаги и вырезки.
Шульц тяжело вздохнул и повернулся к своему работодателю.
– Все равно я уволюсь с работы, мистер Эдвардс. Если следующей ночью я буду сидеть у коммутатора и из квартиры двадцать два снова позвонят, я просто сойду с ума!
Ч. Дейли Кинг
Ч. (Чарлз) Дейли Кинг (1895–1963) был американцем, однако его несомненный шедевр – сборник рассказов «Любопытный мистер Таррант» – был впервые опубликован в Англии в 1935 году и, по необъяснимой причине, входил в число самых редких детективных книг двадцатого века, пока в 1977 году «Дувер» не выпустил первое американское издание этой книги в мягкой обложке.
Многие его книги были впервые напечатаны в Англии, а две – «Обелисты в пути» (1934) и «Беспечный труп» (1937) вообще не публиковались в США. Из-за их неоднородности и редкости (большинство его книг никогда не издавалось в мягкой обложке) произведения Кинга сегодня нечасто читают, несмотря на искусную изобретательность их сюжетов.
В «Обелистах на море» (1932) четыре психолога, каждый из которых является специалистом в своей отдельной области, расследуют убийство с точки зрения собственных знаний и опыта, и все в итоге ошибаются. В «Дерзком алиби» (1938) все девять подозреваемых в двух убийствах имеют безупречное, твердое алиби; в «Каталоге преступлений» Барзуна и Тейлора оно описывается как «превосходное от начала и до финала».
Трэвис Таррант, детектив-любитель из одноименного сборника рассказов, – богатый, интеллигентный и праздный джентльмен, который верит в причину и следствие; по его словам, «они правят миром». Он берется за разгадку тайн «запертой комнаты» и за «невозможные преступления», которые включают в себя такие невероятные вещи, как таинственные шаги невидимого существа, слышимые даже средь бела дня; ужасное видение повешенного, бродящего по новому дому; обезглавленные тела, найденные на оживленном шоссе; а также имеет дело с привидениями и другими сверхъестественными явлениями. В этом своем увлечении он проявляет способность видеть вещи ясно и разгадывать тайны с помощью неоспоримой логики. Его всегда сопровождает камердинер Като, японский врач и шпион.
«Случай с гвоздем и реквиемом» впервые был опубликован в сборнике «Любопытный мистер Таррант» (Лондон, «Коллинс», 1935).
Случай с гвоздем и реквиемом
За тот относительно небольшой период, когда я имел честь наблюдать за работой Трэвиса Тарранта, случай с гвоздем и реквиемом стал одним из самых характерных. Характерных в том смысле, что ярко продемонстрировал необычайную способность этого человека видеть ясно, принимать все факты, какими бы противоречивыми они ни казались, и обдумывать путь к единственно верному решению с помощью чистой логики, в то время как обычный человек поразился бы невероятному и постарался скорее забыть об этом.
С той ужасной ноябрьской ночи, когда Таррант столкнулся с загадкой запертой студии, до не менее кошмарной развязки, произошедшей, невзирая на его предупреждение, сутки спустя Таррант последовательно и безошибочно продвигался по пути разума к своей неизменной цели – правде.
Мы побывали в Метрополитен-музее по приглашению знакомого египтолога, а потом зашли к Тарранту домой на скотч с содовой.
– Причина и следствие правят этим миром; они могут быть миражом, но это постоянный мираж, – говорил Таррант. – Везде, кроме, возможно, субатомной физики, у каждого следствия есть причина, и эту причину можно найти.
Неожиданно в его апартаменты заглянул управляющий домом. Он был представлен мне как мистер Глиб. Очевидно, управляющий просто хотел, по своему обыкновению, убедиться, что уважаемый арендатор всем доволен, но едва мы успели поздороваться, как зазвонил телефон, и Хидо – филиппинский дворецкий-камердинер Тарранта – сообщил, что просят подойти управляющего.
Мистер Глиб отвечал односложно и закончил разговор фразой:
– Хорошо, я буду через минуту.
Он повернулся к нам:
– Извините, но возникли кое-какие проблемы в пентхаусе. Или мой электрик сошел с ума. Он говорит, что там играет ужасная музыка, а на его стук никто не открывает. Мне нужно пойти и посмотреть, что там такое.
Это заявление было весьма необычным, и в глазах Тарранта, как мне показалось, сразу вспыхнуло любопытство. Он неторопливо поднялся с места и произнес:
– Знаете, Глиб, я хотел бы подышать свежим вечерним воздухом. Не возражаете, если мы подойдем с вами? По-моему, там есть терраса, где мы можем побродить, пока вы разбираетесь с проблемой.
– Конечно, мистер Таррант, пойдемте. Вряд ли там что-либо серьезное, но в свежем воздухе недостатка не будет.
Действительно, на открытой террасе оказалось свежо и ветрено. Терраса была ограждена трехфутовым парапетом и окружала пентхаус со всех сторон, кроме северной, где его стена сливалась со стеной многоквартирного дома. Вход в пентхаус находился с западной стороны, и здесь же стоял электрик, который собирался залезть на крышу – починить антенну – и остановился из-за странных звуков.
Прогуливаясь по террасе, мы осмотрели пентхаус и полюбовались на залитый огнями город внизу. В его южной части окна были вполне обычные, а в той части, где располагалась студия, тянулась глухая кирпичная стена, над которой едва виднелось слуховое окно. В северной стене окно было довольно большое, но с террасы оно не просматривалось.
Вскоре управляющий подозвал нас к входной двери и, жестами попросив вести себя потише, спросил:
– Что вы об этом думаете, мистер Таррант?
Поблизости четко слышались звуки печальной музыки. Казалось, она звучит в студии, медленная, унылая и скорбная, – это явно был реквием, и исполнение предполагало, что играет его большой оркестр.
Немного послушав, Таррант произнес:
– Это заупокойная месса, исполненная весьма профессионально. Если не ошибаюсь, это реквием Палестрины…[43]