– Меня? – ошеломленно переспросила Элис.
– Так-так, – улыбнулся толстяк. – Торн, вам не к лицу мелодрама. Я старый грубоватый чудак, Элис, но я хочу как лучше. Вам действительно будет комфортнее в Белом доме. – Он усмехнулся. – Белый дом – это я его так назвал, чтобы сохранить своего рода баланс.
– Тут явно что-то не так, – сдавленно произнесла Элис. – Мистер Торн, в чем дело? Всю дорогу после причала были одни только недомолвки и скрытая неприязнь. Зачем вы провели шесть дней в отцовском доме после похорон? По-моему, я имею право знать.
Он облизнул губы.
– Я не должен…
– Ну, ну, дорогая, – вмешался толстяк. – Мы что, так и будем здесь мерзнуть?
Элис плотнее закуталась в тонкое пальто.
– Вы все ведете себя странно. Если не возражаете, дядя Герберт, я хотела бы посмотреть дом, где отец и мама…
– Лучше не надо, мисс Мэйхью, – поспешно сказал Торн.
– Почему бы и нет? – воскликнул доктор Райнах и оглянулся на строение, которое называл Белым домом. – Сейчас заглянем туда и покончим с этим. Там еще достаточно света, чтобы что-нибудь разглядеть. Потом придем к нам, умоемся, поужинаем – и вы почувствуете себя лучше. – Он взял Элис за руку и повел ее к темному зданию по засохшей, усыпанной ветками земле. – Полагаю, – вежливо добавил доктор, пока они поднимались по каменным ступеням крыльца, – что ключи у мистера Торна.
Элис тихо стояла в ожидании; ее темные глаза изучали лица троих мужчин. Адвокат был бледен, губы сжались в прямую линию. Не ответив, он достал из кармана связку больших ржавых ключей и вставил один из них в замок входной двери. Ключ со скрипом повернулся. Торн толкнул дверь, и они вошли в дом.
Изнутри он напоминал склеп. Пахло сыростью и плесенью. Многочисленные предметы мебели, когда-то бывшие, несомненно, роскошными, теперь стали ветхими и пыльными. Стены облупились, и под штукатуркой виднелись сломанные, выцветшие планки.
Повсюду были грязь и мусор. Казалось немыслимым, чтобы в этом грязном логове обитал человек.
Элис спотыкалась, в ее глазах мелькал страх. Доктор Райнах спокойно вел ее под руку. Как долго длилась их вылазка, Эллери не знал – даже на него, постороннего, это место произвело на редкость угнетающее впечатление.
Они в молчании бродили по комнатам, перешагивая через мусор, ведомые каким-то непонятным устремлением.
Неожиданно Элис спросила:
– Дядя Герберт, неужели никто… не заботился об отце? Неужели никто никогда не убирался в этом ужасном месте?
Толстяк пожал плечами.
– У вашего отца на старости лет были свои привычки, моя дорогая. Сложно было с этим бороться. Может, лучше нам не вдаваться в подробности?
Кислый смрад заполнил их ноздри. Они побрели дальше. Торн шел сзади, бдительный, как старая кобра. Он не отрывал взгляда от доктора Райнаха.
На втором этаже они наткнулись на спальню, в которой, по словам толстяка, и умер Сильвестр Мэйхью. Кровать оказалась не заправлена, и на матрасе и смятых простынях еще можно было заметить отпечаток тела. Это была убогая комната, не такая грязная, как другие, но определенно более удручающая. Элис закашлялась.
Она кашляла и кашляла, стоя в центре комнаты и печально глядя на грязную кровать, в которой когда-то родилась. Потом вдруг ее кашель стих, и она подбежала к покосившемуся бюро без одной ножки. На нем стояла большая выцветшая хромолитография[60], прислоненная к пожелтевшей стене. Элис долго смотрела на нее, не касаясь. Потом взяла ее.
– Это мама, – медленно произнесла она. – Это моя мама. Теперь я рада, что пришла сюда. Это значит, он любил ее. Хранил ее портрет все эти годы.
– Да, мисс Мэйхью, – кивнул Торн. – Я подумал, вы захотите его взять.
– У меня есть только одна мамина фотография, да и то плохого качества. А эта… мама здесь такая красивая, верно?
Элис гордо держала хромолитографию. На потускневшем от времени портрете была изображена статная молодая женщина с высоко зачесанными волосами. Лицо было привлекательным, с правильными чертами. Она и Элис были отчасти похожи.
– Ваш отец, – вздохнул доктор Райнах, – до конца своих дней говорил о вашей матери и ее красоте.
– Если бы он не оставил мне ничего, кроме этого портрета, это все равно стоило бы моего путешествия. – Элис едва заметно вздрогнула и шагнула к ним, прижимая портрет к груди. – Пойдемте отсюда, – попросила она. – Мне… мне здесь не нравится. Это ужасное место. Я… боюсь.
Они торопливо вышли из дома, словно кто-то мог гнаться за ними. Адвокат тщательно повернул ключ в дверном замке, глядя при этом в спину доктора Райнаха. Толстяк взял племянницу за руку и повел ее через подъездную дорожку к Белому дому, в окнах которого теперь горел яркий свет, а входная дверь была широко открыта.
Идя рядом с адвокатом, Эллери отрывисто произнес:
– Торн, дайте мне подсказку, намек, хотя бы что-нибудь, а то я словно блуждаю в темноте.
Небритое лицо Торна в лучах заходящего солнца казалось изможденным.
– Не могу сейчас говорить, – пробормотал он. – Подозреваю всех. Увидимся ночью, в вашей комнате. Главное, чтобы вас поселили одного… Куин, ради бога, будьте осторожны!
– Осторожен? – Эллери нахмурился.
– Да, словно от этого зависит ваша жизнь. – Губы Торна сжались в тонкую линию. – Насколько я знаю, так оно и есть.
Наконец они переступили порог Белого дома.
Впечатления Эллери были на удивление размытыми. Вероятно, сказался эффект внезапной удушающей жары после нескольких часов, проведенных на холоде; может, Эллери согрелся слишком быстро, и ему в голову ударил жар. Какое-то время он стоял в полубессознательном состоянии, купаясь в волнах тепла, исходивших от огня, трещавшего в почерневшем от времени камине. Он лишь смутно сознавал присутствие двух людей, поприветствовавших их, и едва различал окружающую обстановку. Комната была старая, как и все остальное, увиденное им здесь, и ее мебель вполне могла оказаться из антикварного магазина.
Они находились в просторной гостиной, достаточно уютной и непривычной для него лишь из-за старомодной мебели. На креслах даже были антимакассары![61] Широкая лестница с потертыми медными вставками на ступеньках вела из угла гостиной на второй этаж, где располагались спальни.
Одной из двух ожидавших была миссис Райнах, жена доктора. Когда Эллери увидел ее – в этот момент она обнимала Элис, – он сразу понял, что только такую женщину толстяк и мог взять в жены. Она была бледной, худой, блеклой и явно жила в постоянном страхе. На сухом лице застыло затравленное выражение; через плечо Элис она робко взглянула на своего мужа с покорностью побитой собаки.
– Значит, вы – тетя Милли, – произнесла Элис, отстраняясь. – Надеюсь, вы меня извините… Все это так ново для меня.
– Вы, наверное, устали, бедная девочка, – прощебетала миссис Райнах. Элис благодарно улыбнулась. – Я все прекрасно понимаю. Ведь мы для вас чужие. О! – Она запнулась, взглянув на портрет в руках девушки. – Вижу, вы уже побывали в другом доме.
– Конечно, побывала, – подтвердил толстяк, и его жена еще больше побледнела при звуках его басовитого голоса. – А теперь, Элис, давайте Милли отведет вас наверх и устроит поудобнее.
– Я действительно устала, – призналась она. Потом посмотрела на фотографию матери и снова улыбнулась. – Полагаю, вы сочтете меня глупой, раз я примчалась сюда, просто чтобы… – Элис не договорила и подошла к камину.
На широкой каминной полке, потемневшей от времени, стояло множество безделушек ушедшей эпохи. Элис поместила среди них портрет красивой женщины в платье викторианского стиля.
– Вот! Теперь я чувствую себя намного лучше.
– Джентльмены, – сказал доктор Райнах, – пожалуйста, давайте без церемоний. Ник, сделай что-нибудь полезное! Багаж мисс Мэйхью остался там, в машине.
Крупный молодой человек, прислонившийся к стене, молча кивнул. Он изучал лицо Элис Мэйхью с мрачной сосредоточенностью, но после слов доктора вышел.
– Кто это? – пробормотала Элис, краснея.
– Ник Кит. – Толстяк сбросил пальто и шагнул к камину, чтобы согреть свои дряблые руки. – Мой угрюмый протеже. Вы найдете его приятным компаньоном, дорогая, если сумеете пробить его толстую защитную броню. Он выполняет здесь разную работу по дому, по-моему, я уже упоминал, но пусть это вас не смущает. У нас демократическая страна.
– Уверена, он приятный человек. Вы меня извините? Тетя Милли, будете ли вы любезны…
Молодой человек появился снова с вещами, неуклюже пересек гостиную и побрел вверх по лестнице. И вдруг, словно по сигналу, миссис Райнах разразилась шумным щебетом, взяла Элис за руку и повела к лестнице. Они поднялись следом за Китом.
– Как медик, – усмехнулся толстяк, забирая пальто у гостей и вешая их в шкаф, – я прописываю большую дозу… вот этого, джентльмены. – Он подошел к буфету и достал графин бренди. – Очень полезно для тех, кто замерз. – Доктор Райнах быстро опустошил свой бокал, и в свете огня на его крупном носу отчетливо проступили капилляры. – Ах! Это одна из главных отрад в жизни. Согревает, да? Теперь, полагаю, вы чувствуете необходимость немного привести себя в порядок. Пойдемте, и я покажу вам ваши комнаты.
Эллери встряхнул головой, пытаясь привести мысли в порядок.
– Есть что-то необычайно убаюкивающее в вашем доме, доктор. Спасибо, нам с Торном хорошо было бы умыться, чтобы взбодриться.
– Вы очень даже взбодритесь, – отозвался толстяк, затрясшись от смеха. – Знаете, тут как в первобытном лесу. У нас нет ни электричества, ни газа, ни телефона, ни водопровода. Воду берем из колодца за домом. Простая жизнь, а? Лучше, чем изнеживающее влияние современной цивилизации. Наверное, наши предки чаще умирали от бактериальных инфекций, но, держу пари, у них был сильный иммунитет к насморку! Ладно, хватит болтовни. Пойдемте.
В коридоре на втором этаже было прохладно, и это оказало на них живительное воздействие; Эллери сразу стало лучше. Доктор Райнах, державший свечи и спички, провел Торна в комнату с окном на фасадной стороне дома, а Эллери – в угловую. В большом камине здесь ярко горел огонь, а тазик, стоявший на старомодном рукомойнике, был наполнен холодной водой.