– Не уверен, но продолжайте.
– У меня были все факты, я выяснил все, что надо, но не мог сложить это воедино. Мне нужна была ручка, эта песня. – Он говорил тихо, допивая джин. – Пол Палмер сказал перед смертью: «Не разорва́лось». И выглядел ужасно удивленным. Я долго не понимал, что он имел в виду. Потом услышал эту песню еще раз – и понял. – Он спел пару строк: – И шериф взял блестящий свой нож, Перерезал тугую веревку. – Мэлоун пропел дальше: – А повесили парня за ваши дела, вы же знали, что грех это тяжкий, Но не знали, что сердце его разорвалось, Леди, леди, зачем его сдали… – Он закончил на грустной ноте.
– Любопытно, – усмехнулся шериф. – Только я слышал по-другому: «Только бедное сердце его разорва́лось».
– То же самое. В общем, песня повернула ручку на арифмометре. Услышав ее снова, я понял, что имел в виду Палмер под словами «Не разорва́лось».
– Его сердце? – услужливо подсказал шериф.
– Нет, веревку.
Мэлоун махнул рукой бармену и сказал:
– Еще два того же. – Затем обратился к шерифу: – Палмер ждал, что веревка разорвется. Надеялся, что она будет специально перетерта так, чтобы он упал на пол невредимым. Тогда его могли бы перевести в тюремную больницу, откуда за последние полгода было совершено два побега. Пол Палмер должен был бежать, поскольку возлюбленная написала ему, что она в ужасной беде и опасности, – та самая возлюбленная, из-за показаний которой его признали виновным.
Мадлен Старр нужны были его деньги, – продолжил Мэлоун, – но не нужен был сам Пол. Таким образом, убийство ею дяди Брауна преследовало две цели. Оно высвободило деньги Пола и подставило его самого. Используя бедного старого Орло Физерстоуна, Мадлен внушила Лилиан Клэр мысль потребовать с Пола крупную сумму, чтобы у того возникла нужда в наличных. Все шло как по маслу, пока я не спутал карты, добившись для Пола нового судебного разбирательства.
– Наверное, не предполагалось, что у вашего клиента появится такой толковый адвокат, – заметил шериф, потягивая пиво.
Мэлоун отмахнулся от комплимента.
– Может, ему следовало бы выбрать получше. В любом случае Мадлен и ее дядя, доктор Диксон, все уладили. Она отправила записку Полу, чтобы он решился сбежать из тюрьмы. И тогда доктор Диксон сказал Полу, что можно устроить побег с помощью трюка с веревкой. Это выглядело бы так, будто Пол Палмер покончил жизнь самоубийством в приступе депрессии. Только у него был хороший адвокат, и Пол успел ему сказать: «Не разорва́лось».
Мэлоун посмотрел в свой пустой стакан из-под джина и погрузился в молчание.
Зазвонил телефон – кто-то угнал грузовик на Спрингфилдском шоссе, – и шериф ушел. Оставшись один, Мэлоун уронил пару слезинок в свое пиво. Лилиан Клэр вернулась в Чикаго с Орло Физерстоуном, который действительно пригласил ее на свидание, без всякой задней мысли.
Мэлоун напомнил себе, что он совсем не спал, голова раскалывается, и на остаток от сотни Джо можно было просто вернуться в Чикаго. И еще это письмо от банка, вероятно угрожающее повесткой в суд. Он достал его из кармана и вздохнул, вскрывая.
– Придется взглянуть правде в глаза, – сказал Мэлоун бармену. – И принесите мне еще двойной джин-тоник.
Он выпил джин и достал из конверта заверенный чек на пять тысяч долларов с пометкой из банка о том, что Пол Палмер распорядился об оплате. Оно было датировано днем накануне его смерти.
Мэлоун протанцевал к двери, протанцевал обратно, чтобы расплатиться с барменом и поцеловать его на прощание.
– Вы в порядке? – с тревогой спросил тот.
– В порядке? – воскликнул Мэлоун. – Да я счастливый человек!
Более того, он только что вспомнил концовку этой песни. И радостно напевал ее, направляясь по улице к железнодорожной станции:
Когда мимо старой тюрьмы
Я проеду на поезде скором,
То махну лишь рукой и громко скажу:
Я больше сюда не приеду.
Не приеду я больше сю-да!
Мэнли Уэйд Уэллман
Мэнли Уэйд Уэллман (1903–1986) начал сочинять в 1920-х годах, а к 1930-м продавал рассказы ведущим журналам в жанрах хоррора и мистики: «Weird Tales», «Wonder Stories» и «Astounding Stories». В первом журнале у него выходили рассказы сразу в трех сериях одновременно.
В одной серии главным героем был Сильвер Джон, также известный как Джон Исполнитель Баллад, – менестрель из глубинки с гитарой с серебряными струнами. А две другие серии относились к непростому поджанру мистического детектива, сочетающего элементы сверхъестественного с расследованиями Джона Танстоуна, нью-йоркского плейбоя и авантюриста, и с рассказами пожилого судьи Кита Хилари Персиванта. Рассказы этой третьей серии автор сочинял под псевдонимом Ганс Т. Филдс.
Его «Звезда для воина» стала лучшим рассказом года по версии журнала «Ellery Queen’s Mystery Magazine» в 1946 году, опередив рассказ Уильяма Фолкнера, написавшего впоследствии по этому поводу гневное письмо Фредерику Дэннею – главному редактору журнала. Другие значимые награды Уэллмана включают: премию за жизненные достижения от Общества мировых писателей-фантастов (1980) и Общества британских писателей-фантастов (1986), а также Всемирную премию фэнтези за лучший сборник «Ожидание худшего» (1975).
В жанре детектива Уэллман написал романы «Двойная жизнь» (1947) – новеллизацию фильма Джорджа Кьюкора, «Найди моего убийцу» (1947) и «Школа тьмы» (1985), действие которого происходит в научной среде.
Несколько рассказов Уэллмана были адаптированы для телевидения, в том числе «Долина была тихой» – для телесериала «Сумеречная зона» (1961; название для эпизода было изменено на «Тихую долину»), «Над дьяволом не смеются» – для телесериала «Ночная галерея» (1971) и двух эпизодов телешоу «Тушите свет»: «Яма для любопытных» (1951) и «Школа для неговорящих» (1952).
Уэллман сочинил также и комиксы и подготовил первый выпуск «Марвелл» для издательства «Фосетт паблишерс». Когда «Ди. Си. комикс» подали в суд на «Фосетт» за плагиат их персонажа Супермена, Уэллман дал показания против «Фосетт», и «Ди. Си.» выиграли дело после трех лет судебных разбирательств.
Впервые рассказ «Убийство среди фокусников» был опубликован в 1939 году в декабрьском номере журнала «Popular Detective».
Убийство среди фокусников
Секуторис, известный фокусник и иллюзионист, сверкнул белыми зубами между жесткой бородой и щетинистыми усами, улыбаясь гостям. Полный, энергичный и без седины, несмотря на пятьдесят с лишним лет, в вечернем костюме огненного цвета, который ему очень шел, он играл главную скрипку в гостиной Мэджик-Мэнор – своего миниатюрного замка, окруженного морем.
Пятеро гостей, четверо мужчин и женщина, тоже были фокусниками. Четверо из них считались лучшими в профессии после Секуториса. Трое мужчин надели строгие черные костюмы, четвертый – твидовый. На стройной женщине было облегающее шелковое платье лимонного цвета с глубоким вырезом.
– Если есть жизнь после смерти и если мой дух вернется, – продолжил Секуторис дискуссию, – он скажет слово, чтобы дать вам знать.
– Какое слово? – спросил Хью Дрексел.
Молодой Дрексел был газетчиком, а не профессиональным фокусником. Но благодаря своему увлечению трюками он получил работу по написанию мемуаров Секуториса в качестве писателя-призрака[87]. Что, в свою очередь, позволило этому высокому молодому блондину с волевыми чертами лица посещать подобные собрания.
– Я скажу «свободен». «Свободен!» – Звучный голос Секуториса произнес это слово с ликованием. Фокусник помолчал и язвительно добавил: – Наверняка Уиггинс продаст информацию какому-нибудь медиуму в день моей смерти. Вы, остальные, должны будете разоблачить его, если он так поступит.
Мало у кого хватило бы дерзости задеть чувства Аружа – лучшего жонглера огнем[88] в Америке, вспыльчивого смуглого человека, заявлявшего о своем арабском происхождении, хотя ходили слухи, будто он был нью-йоркским беспризорником по фамилии Уиггинс. Именно он не позаботился об официальном костюме.
– Сколько раз, – пронзительно воскликнул Аруж, – я просил не называть меня Уиггинсом?!
– Сотни, – усмехнулся Секуторис без тени смущения. – Но разве это не твое имя?
– Ты сменил свое имя для сцены, не так ли? – с вызовом проговорил Аруж. – А если я назову тебя Деливуком?
– Не возражаю. Деливук – это достойная фамилия в моей родной Венгрии.
Внезапный порыв ветра пронесся над домом, а затем раздался шум больших волн, набегающих на скалу в гавани Беннингтон, на которой располагался Мэджик-Мэнор.
– Этот ветер предвещает бурю, – заметил старый Рохейм.
Худой, лысый и мрачный, как мумия, Рохейм всегда изъяснялся обдуманно и четко. Поговаривали, что он проходил обучение сценической магии у Робер-Удена во Франции. Однако его дружба с Секуторисом вызывала пересуды, поскольку чернобородый «Король наручников» женился, а затем развелся с дочерью Рохейма, которая после этого умерла.
– Если начнется шторм, – сказал Секуторис, гостеприимно улыбаясь, – вы все должны остаться ночевать. Будет небезопасно плыть на катере в такую погоду, в темноте.
– Мы тебя потесним, – пробормотал Стефан Деливук, сводный брат Секуториса.
Более известный как Стефано, Деливук был худым и неприметным и выглядел потрепанным даже в вечернем костюме. Один критик однажды назвал его более искусным, чем Секуторис, хотя тот и затмевал его артистизмом.
– Конечно, мы, мужчины, можем спать где угодно, – продолжил он, – но Кэсси… – Он улыбнулся женщине в лимонном платье, которая кивнула ему.
Кэсси, как ее называли на сцене, была урожденной Зитой Льюиссон. Она была красавицей-цыганкой с облаком черных, как грозовая туча, волос. Хью Дрексел не мог оторвать от нее глаз. Как, впрочем, и Секуторис. Даже жгучий взгляд старого Рохейма порой задерживался на ней.