Рязанский (нынешняя Рязань) и Переяславль Залесский (уездный город Владимирской губернии). Каждый из этих трех одноименных городов стоит на реке Трубеже. Это перенесение южнорусской географической номенклатуры на отдаленный суздальский север было делом переселенцев, приходивших сюда с киевского юга. Известен обычай всех колонистов в мире уносить с собою на новые места имена покидаемых жилищ.
Итак, с половины XII столетия начался или усилился отлив населения из центральной днепровской Руси к двум противоположным окраинам Русской земли, к юго-западной и северо-восточной. Обозначив этот факт, изучим его последствия. Мы ограничимся в этом изучении только северо-восточной струей русской колонизации и отметим два ряда ее последствий: 1) последствия этнографические и 2) политические.
Отношение русских поселенцев к финским туземцам. Происхождение великорусского племени. Главнейшим из этнографических следствий было образование новой ветви в составе русской народности, великорусского племени. Чтобы оценить важность этого факта в нашей истории, достаточно припомнить, что великорусское племя составляет две трети всего русского народа. Это племя образовалось путем слияния русских поселенцев с инородцами первоначально в области Оки и Верхней Волги, а потом в других краях Северо-Восточной Руси, куда эти поселенцы проникали.
Инородцы, с которыми встретились русские переселенцы в области Оки и верхней Волги, были финские племена. Финны, по нашей летописи, являются соседями восточных Славян с тех самых пор, как последние стали расселяться по нашей равнине. Финские племена водворились среди лесов и болот Центральной и Северной России еще в то время, когда здесь не заметно никаких следов присутствия Славян. Уже Иорнанд в VI веке знал некоторые из этих племен: в его искаженных именах северных народов, входивших в IV веке в состав готского королевства Германариха, можно прочесть Эстов, Весь, Мерю, Мордву, Чудь. В области Оки и Верхней Волги в XI–XII веках жили три финских племени: Мурома, Меря и Весь. Начальная летопись довольно точно обозначает места жительства этих племен: она знает Мурому на нижней Оке, Мерю по озерам Переяславскому и Ростовскому, Весь в области Белоозера. Ныне в Центральной Великороссии уже нет живых остатков этих племен, но они оставили по себе память в ее географической номенклатуре. На обширном пространстве от Оки до Белого моря встречаем тысячи нерусских названий городов, сел, рек и урочищ. Прислушиваясь к этим названиям, легко заметить, что некогда на всем этом пространстве звучал один язык, которому принадлежали эти названия, и что он родня тем наречиям, на которых говорят туземные нерусские населения нынешней Финляндии и восточных губерний Европейской России. Так, на этом пространстве, как и в восточной полосе Европейской России, встречаем множество рек, названия которых оканчиваются на ва: Протва, Москва, Сылва, Косва и т. д. У одной Камы можно насчитать до двадцати притоков, имена которых имеют такое окончание: va по-фински значит вода. Название самой Оки – финского происхождения: это обрусевшая форма финского joki, что значит река вообще. Даже племенные названия Мери и Веси не исчезли бесследно в Центральной Великороссии: здесь встречается множество сел и речек, которые называются Мерями и Весями. Уездный город Тверской губернии Весьегонск значит собственно Весь-Егонская. Определяя по этим следам в географической номенклатуре границы расселения Мери и Веси, найдем, что эти племена обитали некогда от слияния Сухоны и Юга, от Онежского озера и реки Ояти до Средней Оки, захватывая северные части губерний Калужской, Тульской и Рязанской. Итак, русские поселенцы, направлявшиеся в Суздальский край, встретились с финскими туземцами в самом центре нынешней Великороссии.
Леонтий Ростовский. Икона середины XVI века
Как они встретились и как одна сторона подействовала на другую? Вообще говоря, встреча эта имела мирный характер. В народных преданиях великоруссов не уцелело воспоминаний об упорной и повсеместной борьбе пришельцев с туземцами. Самый характер Финнов содействовал такому мирному их сближению. Финны при первом своем появлении в европейской историографии отмечены были одной характеристической чертой – миролюбием, недостатком воинственности. Тацит говорит о Финнах, что это удивительно дикое племя, которое не знает ни домов, ни оружия. Иорнанд называет Финнов самым мирным племенем из всех обитателей европейского севера. Судьба Финнов на европейской почве оправдывает эти известия. Некогда финские племена были распространены далеко южнее линии рек Москвы и Оки, там, где не находим их следов впоследствии. Но народные потоки, проносившиеся по Южной Руси, отбрасывали это племя все далее к северу; оно все более отступало и, отступая, постепенно исчезало. Процесс этого исчезновения продолжается и до сих пор. Правда, в преданиях Великороссии уцелели некоторые воспоминания о борьбе, завязывавшейся по местам; но эти воспоминания говорят о борьбе не племен, а религий. Столкновения назывались не встречей пришельцев с туземцами, а попытками распространить христианство среди последних. Следы этой религиозной борьбы встречаются в двух старинных житиях древних ростовских святых, подвизавшихся во второй половине XI века, епископа Леонтия и архимандрита Авраамия: по житию первого, ростовцы упорно сопротивлялись христианству, прогнали двух первых епископов Федора и Илариона и умертвили третьего, Леонтия; из жития Авраамия видно, что в Ростове был один конец, называвшийся Чудским – знак, что большинство населения этого города было русское. Этот Чудский конец и после Леонтия оставался языческим, поклонялся идолу славянского бога Велеса. Значит, уже до введения христианства местная Меря начала усвоять языческие верования русских Славян. По житию Леонтия, все ростовские язычники упорно боролись против христианских проповедников, т. е. вместе с Чудью принимала участие в этой борьбе и ростовская Русь. При таком отношении русских поселенцев к финским туземцам встреча их сопровождалась поглощением последних первыми. Но, сливаясь с Русью, Финны оказали на нее некоторое влияние, которое проникало в русскую среду двумя путями: 1) пришлая Русь, селясь среди Финнов, неизбежно путем общения кое-что заимствовала из их быта; 2) Финны, постепенно русея, всею массою, со всеми своими антропологическими и этнографическими особенностями, с своим языком, обычаями и верованиями, входили в состав русской народности. Тем и другим путем в русскую среду проникло немало физических и нравственных особенностей, заимствованных у Финнов, и из этой смеси элементов русских и финских, при господстве первых, сложилось великорусское племя.
Андрей Боголюбский и его отношение к Киевской Руси. Теперь обратимся к изучению политических последствий русской колонизации верхнего Поволжья. Они стали обнаруживаться уже при сыне того суздальского князя, в княжение которого начался усиленный прилив колонизации в междуречье Оки и Верхней Волги, при Андрее Боголюбском. Сам этот князь Андрей является крупной фигурой, на которой наглядно отразилось действие колонизации. Отец его Юрий по своим понятиям был еще князь совершенно старого южнорусского закала. Получив от отца Мономаха в управление Суздальскую Русь, он не успел отрешиться от киевских понятий и стремлений, на суздальском севере мечтал о Киеве, много лет боролся за него с южнорусскими князьями и умер, сидя на Киевском столе (Учебн. Соловьева, гл. VIII). Андрей не был похож на отца. Он родился в 1111 году. Это был настоящий северный князь, истый суздалец-залешанин по своим привычкам и понятиям, по своему политическому воспитанию. Он, кажется, и родился на севере и прожил там большую половину своей жизни, совсем не видавши юга. Отец дал ему в управление Владимир на Клязьме, маленький, недавно возникший пригород, и там Андрей прокняжил далеко за тридцать лет своей жизни, не побывав в Киеве. Южная, как и северная, летопись молчит о нем до начала шумной борьбы, которая завязалась между его отцом и двоюродным братом Изяславом волынским с 1146 года. Андрей появляется на юге впервые не раньше 1148 года, когда Юрий, восторжествовав над племянником, сел на киевском столе. С тех пор и заговорила об Андрее Южная Русь, и южная летопись сообщает несколько рассказов, живо рисующих его физиономию. Андрей скоро выделился из толпы тогдашних южных князей своими личными особенностями, своеобразным характером. Он в удали не уступал своему удалому сопернику Изяславу, любил забываться в разгаре сечи, залетать в самую опасную свалку, не замечал, как с него сбивали шлем. Все это было очень обычно на юге, где постоянные внешние опасности и усобицы развивали удальство в князьях. Но совсем не было обычно умение Андрея быстро отрезвляться от воинственного опьянения. Тотчас после боя он становился осторожным, благоразумным политиком, мирным распорядителем. У Андрея всегда все в порядке, его нельзя было застать врасплох; он умел не терять головы во время переполоха. Несмотря на свою боевую удаль, он не любил войны, после удачного боя первый подступал к отцу с просьбою мириться с побитым врагом. Южнорусский летописец с удивлением отмечает в нем эту черту характера, говоря: «не величав был Андрей на ратный чин, но ждал похвалы лишь от Бога». Точно так же Андрей совсем не разделял страсти своего отца к Киеву, был вполне равнодушен к матери городов русских и ко всей Южной Руси. Когда в 1151 году Юрий был побежден Изяславом, он плакал горькими слезами, жалея, что ему приходится расстаться с Киевом. Дело было к осени. Андрей сказал отцу: «Нам, батюшка, здесь теперь больше делать нечего, уйдем-ка отсюда затепло». По смерти Изяслава в 1154 году Юрий прочно уселся на киевском столе и просидел до самой смерти в 1157 году. Самого надежного из своих сыновей, Андрея, он посадил у себя под рукою в Вышгороде, близ Киева; но Андрею не жилось на юге. Не спросившись у отца, он тихонько ушел на север, захватив из Вышгорода чудотворную икону Божией Матери, которая стала потом главной святыней Суздальской земли под именем Владимирской.