«Ну и речь», — скажет Пол Нанне вечером. «Да, полный кошмар, — ответит Нанна. — Но юбилярше, кажется, понравилось», — добавит она тихо, и Пол заметит, что в голосе ее слышится насмешка. Многие иронично поднимали брови после выступления Паульсена: Эдит Ринкель — не слишком популярная личность на кафедре.
— Ваше здоровье, — зазвучало за столами, как только Паульсен закончил речь. Начальница администрации и заместитель заведующего (которые, как все знают, состоят в отношениях друг с другом), преподнесли ей букет и синее керамическое блюдо с выдавленным на дне изображением Аполлона — эмблемой Университета Осло. Эдит Ринкель подняла бокал и встала. Она не произносила речей, просто-напросто сказала «Спасибо», серьезно, но дружелюбно, обвела взглядом помещение, кивнула и села.
В углу кафетерия, у выхода на террасу, сидели Пол, Гуннар Вик и еще четверо-пятеро синтаксистов. Нанна сидела за столом с фонологами в противоположном углу, рядом с салатным баром и стойкой с бутербродами и горячими закусками.
Эдит Ринкель, Пол Бентсен и Нанна Клев являли собой вершины треугольника. Никто не замечал этой геометрической фигуры, но она возникала снова и снова, когда эти трое обменивались взглядами. Пол посматривал на светлую голову Нанны, Эдит бросала взгляд на Пола, Нанна улыбалась Полу, Эдит бесстыдно пялилась на Нанну, Нанна задирала подбородок и смотрела на нее. Пол не мог не обратить внимания на то, какие у Эдит блестящие и темные волосы. Через несколько месяцев имя одного из этих троих будет у всех на устах, не только у людей, собравшихся в этом помещении, но и у большинства представителей академической Норвегии. Как минимум один из трех падет и больше никогда не поднимется.
На столе перед Эдит Ринкель лежало блюдо. Аполлона часто изображают в тоге и с лирой. Он сын Зевса и Лето, его сестра-близнец — Артемида, богиня охоты. Сам Аполлон — бог света и чистоты, покровитель наук и искусств. Эдит Ринкель смотрела на своего соседа, заведующего кафедрой Паульсена, над которым тридцать лет назад посмеивались, окрестив его Паузеном. Свет и чистота, подумала она, и первый раз за этот день, когда ей исполнилось пятьдесят, улыбнулась. Паульсен просунул указательный палец между двумя пуговицами на рубашке и громко почесывал свой живот. «Еще торта?» — спросил он, вероятно, в попытке проявить учтивость. Она снова перевела взгляд на на нежного юношу в старинных одеждах, эмблему университета, потом подняла глаза на раскрасневшееся лицо Паульсена, снова улыбнулась, ответила «спасибо, да», после чего продолжила беседовать с ним об ушедших временах, об их старой кафедре, о финансировании, об учебных баллах и текучке студентов, о градации университетов, об анализе результативности затрат. О родителях и очевидных недостатках так называемой системы набора баллов в научных публикациях. О необходимости привести в соответствие с требованиями рынка учебную программу и научные исследования.
Но думала она об Александре, именно им она мысленно наслаждалась, его юношеской нетерпеливостью, влажными приоткрытыми губами, языком за фарфорово-белыми зубами, гладким безупречным телом. Профессор Эдит Ринкель еще не знала, что скоро возьмет с собой молодого любовника в долгое путешествие на другой конец земли.
Александр шел на встречу со своим товарищем, изучающим русский язык. Тот обычно обитал в читальном зале славистов на десятом этаже корпуса Нильса Трешова. Александр пригласил Эдит на ужин по случаю дня ее рождения, но она только улыбнулась и покачала головой. Он пробовал уговорить ее, но это не принесло результата, поэтому Александр смирился и решил поискать своего друга-русиста и пойти с ним куда-нибудь в паб. Во всяком случае Александр не собирался сидеть в общежитии в тот вечер, когда Эдит исполнилось пятьдесят.
Когда он вышел из лифта, то обратил внимание, что обстановка у славистов была совсем не такой, как на кафедре футуристической лингвистики. И дело не в том, что это здание намного старше и темнее великолепного футлинга: на этаже царила унылая атмосфера, которая, как казалось Александру, совершенно не зависела ни от архитектурных деталей, ни от возраста постройки, ни от освещения. Говорят, что сотрудники этой кафедры часто разговаривают сами с собой и редко друг с другом. В общей гостиной всегда стоит тишина, даже когда в обеденное время она заполняется людьми в темных костюмах. Они крепко держат свои чашки с жидким горьким кофе и молчат.
Александр открыл стеклянную дверь, ведущую от лифтов в коридор. На кафедре этот коридор называют коридором Мести.
Прямо за стеклянными дверьми располагаются кабинеты преподавателей боснийского-сербского-хорватского. Раньше сербохорватское отделение было небольшим, язык преподавал всего один человек, и иногда для обучения начинающих привлекался ассистент, которому платили очень мало. После последних событий на Балканах количество студентов на этом отделении увеличилось в несколько раз. Языковая ситуация изменилась, и поскольку сербохорватский прекратил свое существование, то и отделение было закрыто. На новом боснийско-сербско-хорватском (в алфавитном порядке) отделении теперь работает по одному преподавателю каждого из языков, а также несколько ассистентов. Однако отношения между преподавателями не намного лучше отношений между жителями Балкан во время кризиса. Преподаватель боснийского языка не разговаривает с профессором, преподающим хорватский язык, культуру и литературу, а профессор хорватской филологии не разговаривает с преподавательницей сербского, которая, в свою очередь, отказывается общаться с ними обоими. Они снисходят до того, что кивают друг другу, случайно столкнувшись в коридоре, но все остальное общение происходит при помощи желтых бумажек, клеящихся на двери кабинетов.
(Еще хуже дело обстоит на кафедре коммуникаций, потому что там никто из сотрудников больше не разговаривает друг с другом. Таким же забавным парадоксом является то, что сотрудники отделения практической педагогики педагогического факультета, без сомнения, являются худшими преподавателями Блиндерна.)
Напротив читального зала находится кабинет профессора русской филологии. Ему очень нравятся быстрые автомобили, и он испытывает страсть к развевающимся плащам. Но чтобы никто не сомневался в его славянофильстве, он носит шапку-ушанку из медвежьего меха. В соседнем кабинете сидит профессор, преподающий русскую литературу; он часто носит лакированные ботинки (которые обычно надевают к смокингу) и дорогие шляпы. Эти два профессора за последние двадцать лет даже не поздоровались друг с другом. Говорят, они рассорились во время рождественского праздника, но неясно, по какой причине. Кто-то утверждает, что они не сошлись во мнениях об этимологии одного церковнославянского существительного, а другие считают, что они не поделили одну русскую красавицу.
Своим названием коридор Мести обязан истории с эксклюзивными итальянскими головными уборами, в которой принял участие профессор литературы. По слухам, в восьмидесятые годы, когда профессор литературы только-только начинал преподавать, у него случился роман со студенткой. Студентка была практически его ровесницей, она много лет трудилась над своей дипломной работой о романе Булгакова «Мастер и Маргарита» и никак не могла ее закончить. Когда она обнаружила, что новый преподаватель написал пару статей как раз об этом романе, она тут же перешла к нему от своего престарелого научного руководителя. Очень скоро между студенткой и руководителем вспыхнул страстный роман. Преподаватель недавно женился, поэтому их любовные встречи происходили в его кабинете, где они пили русское шампанское и занимались сексом, чаще всего после работы, но если желание и жажда становились нестерпимыми, то и в дневное время.
Студентка была уверена, что она в прямом смысле слова находится в надежных руках. Да, лежа под преподавателем в пыльном кабинете, она уже надеялась получить самую высокую отметку за дипломную работу, то есть «отлично». В ее глазах появился блеск.
Однако диплом оценили на «удовлетворительно». Тройки и даже четверки за диплом были редкостью для этой кафедры, и студентка подумала, что, должно быть, произошла какая-то ошибка, потому что ее научный руководитель был членом комиссии. Рыдая, она постучала в двери его кабинета, а когда ей никто не ответил, открыла дверь полученным от него ключом, который втайне от других целовала и считала символом его любви и гарантией блестящего академического будущего (надо заметить, что в ее довольно трезвых фантазиях она мечтала лишь о степени доктора наук и диссертации, которая получила бы высокую оценку).
Когда преподаватель вернулся с заседания кафедры, он застал свою студентку и любовницу в отчаянии валяющейся по ковру. И все-таки она улыбнулась ему, по-прежнему пребывая в уверенности, что он уладит это досадное недоразумение.
Однако довольно скоро выяснилось, что никакого недоразумения не было. Преподаватель объяснил, что ее диплом не тянет на лучшую оценку. Она хотела знать, выступил ли он в ее защиту, пытался ли указать другим на сильные стороны ее работы. Он покачал головой. Диплом не был лучше того, во что его оценили, поэтому он ничего не сказал. Скорее как раз наоборот, показалось студентке. Он протянул к ней руки, чтобы обнять. Да, он, так сказать, несколько возбудился, увидев ее такой, и почувствовал, что хочет ее утешить. Но она отпрянула, плюнула ему в лицо и ушла.
Больше он никогда ее не видел. Конечно, сейчас легко обвинить преподавателя в наивности, в том, что он не догадался, что жаркий роман между ним и студенткой имел какое-то отношение к ее дипломной работе, что каждый раз, когда он входил в нее, она считала, что теперь ее оценка увеличится еще на одну десятую балла.
Студентка сдала экзамены и больше ни разу не постучала в его дверь, преподаватель тосковал по ней, но потом понял, что, принимая во внимание его семейное положение, все устроилось лучшим образом.
На этом история могла бы закончиться. И десятый этаж корпуса Нильса Трешова не получил бы названия коридора Мести, если бы не три обстоятельства, совпавших по времени. Цепь случайностей началась с того, что однажды студентка, уже немного успокоившись после неудачи с дипломом, надела тот самый пиджак, который был на ней в злосчастный день и который с тех пор она не носила. В кармане пиджака она обнаружила блестящий ключ, который в счастливые времена получила от преподавателя. Вечером того же дня она открыла старый номер журнала «Космополитен» и стала листать его без особого интереса, скользя взглядом по нарядам прошлогодних коллекций и инструкциям по удалению волос в зоне бикини, пока не наткнулась на статью под названием «Как не огорчаться, если тебя бросил любовник». И наконец, одна из подружек рассказала ей, что преподаватель только что отбыл вместе с женой в отпуск на остров Гран-Канария в запоздалое свадебное путешествие, которое одновременно стало компенсацией за то, что он много работал и нередко был вынужден проводить вечера в университете.