Александр беспокоился, нервничал, стыдясь своих наивных откровений, сделанных в разговоре с журналистом из «Университас». Он желал добра Эдит Ринкель. Он хотел вернуть ее. Не удалось.
Он незаметно покинул корпус Фредерикке, пересек площадь, бросил взгляд на ничего ему не говорящую скульптуру «Воздух», втянул воздух в абсолютно здоровые розовые легкие и тяжело выдохнул его красивым молодым ртом. И вот так, с опущенной головой и вздохом на устах, студент Александр Плейн ушел из истории об Эдит Ринкель, из истории о рыжеволосом лингвисте, из истории о кафедре футуристической лингвистики. Но кое-что ценное для своей собственной жизни Александр вынес из всех этих историй. Он навсегда сохранит воспоминания о большом и теплом теле Эдит, но главное, что во время своего непродолжительного романа с ней он ощутил радость обретения знаний. А это не так уж и мало для молодого человека, прежде бесцельно скользившего по жизни.
Эдит Ринкель согласилась наконец на предложение руководства кафедры уйти на больничный. Она больше не ходила в Блиндерн. Еще до окончания месяца она уволилась из Университета Осло и в тот же день, когда было подписано ее заявление об уходе, покинула должности начальника отделения и профессора кафедры футуристической лингвистики.
В коридорах циркулировало больше слухов, чем обычно. Поговаривали, что ей предложили должность заведующей кафедрой сельских диалектов в вузе губернии Телемарк. Далеко не всегда, но довольно часто слухи имеют под собой реальную основу. В этом случае так оно и было.
Квартиру на улице Йеитмирсвейен сняла молодая пара, полки для обуви Эдит теперь были заставлены компакт-дисками. Все туфли, все книги и большая часть ее мебели отправились в Телемарк на длинной грязно-серой машине компании «Транспортное агентство Майорстюа». Сама Эдит Ринкель поехала на поезде. Она обустроила как могла свое новое жилище в темно-коричневом рядном доме недалеко от центра города Бё. В нем гораздо больше квадратных метров, чем в ее квартире, поэтому Эдит не хватает мебели, а то, что многие коробки стоят нераспакованными вдоль стен, не добавляет жилищу уюта. Но это неважно, к Эдит Ринкель мало кто заходит. В вузе Телемарка она пользуется не большей популярностью, чем в Блиндерне.
Сидящие за столами в многочисленных комнатах отдыха и кафетериях гуманитарного факультета Университета Осло старались как можно дальше дистанцироваться от Эдит Ринкель. Люди пытались перекричать друг друга, доказывая, будто всегда знали, что Эдит Ринкель не достойна звания профессора и должности начальника отделения.
Пол предпринимал слабые попытки защитить ее, но ему было трудно. Он не мог признаться, что это он обнаружил совершенную ею кражу, да и смягчающих обстоятельств не находил. Поэтому Пол старался говорить об этом как можно меньше.
Нанна хранила молчание. Ее все понимали, и она стала объектом глубокого сочувствия и искренней симпатии.
Гуннар Вик также не принимал участия в подобных разговорах. Он еще больше склонял свою и без того сутулую спину над обеденным столом и не слушал разговоров о Ринкель, пытаясь предложить другие темы для застольных бесед. Во-первых, Гуннар Вик по природе своей не привык думать плохо о людях и уж тем более не привык плохо говорить о других. Так же, как и Эдит Ринкель, он не завистлив, ему хватает забот о семье и работы, и из-за нечестного поступка Ринкель он не перестал уважать ее и восхищаться ее профессионализмом. А во-вторых, он испытывает очень теплые чувства к Ринкель, возникшие около трех лет назад в Копенгагене.
Хотя Гуннар Вик глубоко уважает профессиональные достижения, он часто напоминает себе о бренности науки. В качестве заставки на мониторе компьютера он поместил стихотворение Улава X. Хауге. Всякий раз, когда пальцы Гуннара Вика не касаются клавиатуры более двух минут, на мониторе появляется текст, в котором звучит насмешка над его профессией и вообще над научными исследованиями. Он и сам не знает почему, но это стихотворение всегда напоминает ему об Эдит Ринкель и том случае в Копенгагене:
За годом минует год,
Сутулясь, сидишь над книгой;
Знаний скопил ты немало:
Хватит на несколько жизней…
Когда доходит до дела, Достаточно вовсе чуток —
То, что сердце знает от века;
В Египте учености бог
Был с головой обезьяны.[66]
Почти три года назад Гуннара Вика пригласили выступить с традиционной пятничной лекцией в Университете Копенгагена. Совершенно случайно он узнал, что Эдит Ринкель присвоили звание почетного доктора этого университета и что церемония посвящения назначена на вечер того же дня.
Он решил пойти на это мероприятие. Как и большинство норвежцев, Гуннар Вик становится особенно патриотичным, находясь за границей, даже в соседнем государстве. Вот и теперь он испытывал гордость оттого, что он норвежец и работает в одном университете с бесспорной героиней сегодняшнего дня. Гуннар Вик, как уже неоднократно упоминалось, всегда восхищался профессиональными достижениями Эдит Ринкель. Следует также признать, что Гуннар Вик, наряду со множеством коллег мужского пола, испытывал к ней влечение. Он восторгался ее бедрами, когда шел за ней по коридору, покачиванием ее грудей, когда она что-то доказывала. Он любовался ею на почтительном расстоянии (он ведь был женат) и относился к ней с неизменным пиететом.
Он удивился, что не слышал об избрании Ринкель почетным доктором, и посчитал, что, по всей видимости, это произошло из-за ее скромности. (На самом деле руководство кафедры разослало электронное письмо с информацией о предстоящем событии, но Гуннар Вик удалил его, не дочитав до конца.)
Он сидел в зале, расположенном в низком кирпичном здании Университета Копенгагена, и следил за незнакомым помпезным спектаклем. Почетными докторами были избраны три человека: два мужчины и Эдит Ринкель — известный датский писатель, итальянский генетик и профессор лингвистики из Норвегии. Двое ученых, как сообщили собравшимся, внесли огромный вклад в развитие науки, а писатель — в развитие искусства и культуры.
Представители Университета Копенгагена, так же как трое будущих doctores honoris causa,[67] были одеты в длинные черные мантии с яркими воротниками. Первым выступал ректор, он говорил на довольно понятном датском языке, приправленном цветистыми выражениями и значимыми фактами. Далее выступали деканы соответствующих факультетов, они произносили свои речи на латыни, и оба закончили свои выступления, как и положено, пожеланиями успехов и удачи: «Quod honum felix faustum fortunatumque eveniat».[68]
В конце церемонии три доктора произнесли слова благодарности. Генетик говорил монотонно и скучно, писатель же так нервничал, что его слова можно было разобрать, только приложив массу усилий. Речь Эдит Ринкель была блестящей; она стояла за кафедрой с прямой спиной и высоко поднятой головой, совершенно безучастная к происходящему. Гуннар Вик имел все причины гордиться своей соотечественницей, она не опозорила ни Норвегию, ни Университет Осло.
И наконец, трем почетным докторам вручили дипломы, огромные листы бумаги кремового цвета с красными блестящими печатями. Когда ректор протянул Эдит Ринкель ее диплом, она сделала то, чего Гуннар Вик никогда не забудет — не знающая равных профессор, прекрасная doctor honoris causa, одетая ради такого случая в академическую мантию, сделала реверанс. Она взяла в руки свой диплом и присела, как скромная школьница.
В последние дни Нанна была очень занята. Отчет, то есть тот документ о «РЕВ 21», который будет обнародован первым, был уже готов. Это заслуга Пола. Он внимательно изучил труд Ринкель и без зазрения совести (еще не хватало!) включил ее разработки в окончательный текст отчета. Ей удалось найти кое-какие интересные направления в исследованиях, о которых Пол с Нанной даже не думали. Но Нанне еще предстояло сделать так много, ведь это она отвечала за презентацию проекта. Пол видел ее нечасто и очень скучал, но каждый раз, когда они лежали, тесно прижавшись друг к другу, на арбузно-красном диване (Нанна не хотела заниматься сексом на двуспальной кровати Пола — «в этом случае все кажется таким спланированным» — говорила она), Пол знал, что мучился не зря. Он целовал ее веки, покусывал нос. Она размыкала веки и смотрела прямо ему в лицо, а он глядел в ее большие круглые глаза, в глубине которых мог различить будущее, светлое и сияющее.
Близился день презентации проекта. Пол работал в своем кабинете, пряча бумаги о «РЕВ 21» под большие таблицы «Excel» всякий раз, когда кто-нибудь стучал в его двери. Но на самом деле он завершил свою часть работы. Теперь Нанна трудилась засучив рукава. Ей, естественно, хотелось, чтобы все было подготовлено идеально.
— Только подумай, а вдруг появится Эдит Ринкель и устроит скандал, — говорил, не удержавшись, Пол.
— Это будет нечто, — смеялась Нанна, но Полу казалось, что мысль об этом ее не пугает. Нанна ужасно беспокоилась, что что-то может пойти не так, Полу больно было смотреть на нее. — Но что может пойти не так? — спрашивал Пол. Нанна точно не знала, но вдруг она забудет, что должна сказать («О, Пол, а не мог бы ты провести презентацию вместо меня?»), или упадет и сломает ногу по пути на сцену. Нанна Клев боится. Нанна Клев напугана, а Пол Бентсен успокаивает ее, и ему это нравится. Но иногда он сам испытывал страх. Он знал, какое значение проект имеет для Нанны (и для него самого, а как же иначе!).
Нанна в сотрудничестве с руководством кафедры разработала амбициозную программу, включающую в себя семинар, пресс-конференцию и праздничный ужин. Профессиональная часть программы должна была пройти в Старом Актовом зале в центре, а ужин — в отеле «Континенталь». Средств на это мероприятие не жалели, Нанне удалось убедить Паульсена и начальницу администрации в том, что проект крайне важен.