В кладбищенской церквушке было сыро и удушливо, в середине службы у батюшки где-то в складках рясы загнусавил сотовый телефон. Он остановился, достал его и что-то сказал, прижав ладонь ракушкой ко рту. Лена смотрела на все через мутную пелену, следила за кадилом, как за маятником на сеансе гипноза, дрожь поднималась от коленей до подбородка. Двоюродная тетка вывела ее на воздух. Потом, когда процессия уже двинулась в сторону заготовленной могилы, бабка-соседка подошла к матери и сказала: «Девчонке-то вон как поплохело от ладана. Видать, это бесы выходят. Вы бы сводили ее к отцу Егорию».
Самое страшное случилось перед тем, как тело должны были опустить в яму. Перед гробом выстроилась очередь, чтобы прикоснуться или поцеловать отца в лоб. Мать сказала, что Лене тоже нужно целовать. Та зажмурилась и представила, что это просто кукла. С холодным пластмассовым лбом. А ее папа, ее друг, напарник по шахматам, лучший спортсмен во дворе, просто уехал. Он где-то в Атлантиде кормит пингвинов или наконец осуществил свою мечту и любуется на закат, стоя на вершине Килиманджаро.
Дома после этого кошмарного дня их ждали до блеска вымытые полы, отцовские вещи, которые полосовали душу одним своим присутствием, и тишина, которая поглощала любую радость, любой случайный смешок еще целый год. Через неделю Лена пошла в школу. Она почувствовала, как вокруг нее возник какой-то круг, который никто не смел переступить. Даже самые близкие подруги не разговаривали с ней, тушили хохот, если она оказывалась рядом. Учителя перестали вызывать ее к доске, на переменах она сидела одна. Постепенно стальной штырь внутри растворился и оставил вместо себя пустоту. Лена вообще перестала что-либо ощущать. Просто совершала механический набор действий – вставала, выдавливала пасту на щетку, что-то зубрила, поливала фаленопсис. Чувства возвращались постепенно. Сперва она начала различать запахи – вот мать сожгла ванильные булки в духовке, тополиный пух прибило дождем к земле. Потом начала осязать поверхности – гладкий деревянный стол, колючий свитер, шершавые локти. И наконец к ней вернулись звуки. Лена снова стала слышать, как сломанный кран чеканит секунды на кухне и ойкают качели во дворе.
В тот год она против своего желания научилась повсюду видеть смерть – на мраморной лестнице в театре, у дверей в вагоне метро, к которым нельзя прислоняться, в бритом верзиле из соседнего дома. Родители были бастионом, ограждающим ее от непрочного, беспорядочного мира. Теперь одна стена рухнула. Убийцу так и не нашли.
После смерти отца мать больше не заводила никаких отношений, хотя мужчины по-прежнему останавливали на ней взгляд. Один раз сосед, опрятный пятидесятилетний инженер в разводе, попросил у Лены телефон матери. Он начал настойчиво звонить, приглашать ее то на экскурсию в Кусково, то в «Современник», то в планетарий, но мать всегда отказывалась и потом еще устроила Лене выволочку: «Зачем ты дала ему мой номер? Разве ты не понимаешь, что это оскорбляет память отца?» Так она и осталась замужем за своей болью.
Глава 25
– Я обо всем договорился. Колян в минуте от нас. – Ванёк сел рядом и обнял ее за плечи. – Не переживай, сейчас свалим и забудем Большие Уклы как страшный сон.
Почти все Ленины вещи, документы и даже телефон оставались в машине. В пожаре пропали только джинсы и носки. И еще пропало ее самоуважение. Как глупо все это получилось. Больше всего она переживала, что увезла на себе чужие штаны. И даже не знает, как выглядел их хозяин.
– Ну вы, блин, даете, вообще вас одних нельзя оставить, – Коля начал ворчать на Ванька, его разгильдяйство и ненадежность. Именно он был выставлен главным поджигателем.
– Колян, ты либо крестик сними, либо трусы надень.
– Чего?
– Кончай проповедовать. Уже весь район окучил, пока твоя баба дома с животом сидит.
– Ах ты сучонок. Выкину тебя на трассу и не посмотрю, что ты под Михалной ходишь.
Они бы и дальше выясняли отношения, но тут с заднего сиденья раздался вой. Лена рыдала. Парни тут же бросили взаимные упреки и стали ее успокаивать, как родители, которые во время ссоры вдруг вспомнили, что в комнате ребенок.
– Лен, ну чего ты. Всё хорошо ведь. Все закончилось, Ванёк все устроит, – он опять начал говорить о себе в третьем лице, – я с ментом с этим договорился. Он все упакует как самовозгорание. Проводка неисправная. Мы ничё никому не должны.
– Это с чего он такой бескорыстный? – Коля с тревогой смотрел в зеркало заднего вида, как Лена размазывает сопли по лицу.
– Да нормальный он. Во-первых, я ему статистику порчу. Ему это самому не в кайф. А во-вторых, я обещал за него словечко перед Борисычем замолвить. На звездочку надеется. Придется, правда, теперь Борисыча в заповедник на кабана свозить. Ну и бог с ним.
Лена перестала рыдать, но вместо слез подступила икота.
– А как же люди, Ваня? Как же хозяин дома?
– Вставит стекло, стены побелит и дальше жить будет.
– Я хочу ему деньги отдать. И ремонт сделать.
– Да сказал же, мы ничё не должны. Нас там вообще не было, понимаешь?
– Я хочу.
– Ну, деньги на карту переведи, если хочешь. Номер я узнаю, если так надо. А делать тебе там нечего.
Лена не стала спорить. Коля громко зевнул, вынырнул из ремня безопасности и дотронулся рукой до крыши.
– Как его надеваю – сразу засыпаю. Может, у него сила против меня какая?
Утро проявлялось за окном, как снимок «Полароида». Серый «шум» рассеялся, и выступили резкие очертания сопок. Рассвет красным мячом перепрыгивал с вершины на вершину. В любой другой день она порадовалась бы такой картине, но не сегодня. Даже рыжее покрывало на сиденье теперь вызывало тревогу.
Ванёк вышел вместе с Леной возле ее дома и вызвался проводить до квартиры. На лестнице она спросила:
– Меня там будут ненавидеть?
– Нет, я ведь сказал, что сам виноват. Я свой, мне все сойдет.
– Но почему? Почему ты мне помогаешь? Вытащил из комнаты, потом еще вину на себя взял.
– Откуда же я знаю почему. Просто нравишься ты мне. И нос у тебя смешной.
Лена по детской привычке тронула кончик и оттянула его вниз, как учила бабушка.
– Спасибо, Вань. Но я тоже хочу тебе помочь.
– Чего?
– Тебе надо переехать в Москву. Пойти учиться, с твоими-то мозгами.
– Не надо. Я сам кого хочешь жизни научу. У меня в пятом классе уже бизнес свой был.
– Да ладно. И какой?
– Табачный. Стреляешь у взрослых мужиков сиги, а потом поштучно толкаешь в классе.
– Я серьезно. Ты находчивый, умеешь договариваться. Можешь стать классным продажником. Они на вес золота. Будешь нормально жить, путешествовать.
Он понуро улыбнулся.
– Нормально жить?
– Я не это имела в виду.
Врать Лена не умела. На площадке снизу возмущенно бахнула дверь: «Ёмана вошь!» Сосед потащился на улицу, врезаясь то в стену, то в железные перила.
– Поехали, правда.
– С тобой?
Лена замялась.
– Со мной. Помогу тебе устроиться.
Он хмыкнул и легонько хлопнул ее по плечу.
– Я подумаю.
Лена легла в кровать, но боялась засыпать. Ей казалось, что она снова проснется в горящем доме. Лежала, глядя на ржавые подтеки на потолке. Они сливались и начинали плясать перед глазами. Сон пришел без спроса и освободил ее от страха. Лена проснулась, когда розовое предзакатное пятно уже ползало по соседнему дому. Позвонила Ваньку.
– Ну, как ты там? Живая?
– Живая.
– Я через администрацию Уклов контакты узнал и номер карточки погорельца твоего. Если ты не передумала деньгами разбрасываться.
– Вань, ну почему разбрасываться?
– Дом он и без денег восстановит, натаскает по стройкам, соседи принесут по досточке. А если хочешь, чтобы он с соседями бухал месяц, то высылай.
Лене было плевать на дом и вообще плевать, что он сделает с этими деньгами. Нужна была хоть какая-то индульгенция, хоть какое-то свидетельство, что она этому миру ничего не должна. Коллективный запой тоже шел в зачет.
– А номер телефона есть?
– Есть. Записывай. Мужика Генкой зовут.
– А по отчеству?
– Генка Хлебовоз.
– Это фамилия?
– Это призвание. Вахтовикам продукты из поселка возит.
– Ты подумал?
– О чем?
– О Москве.
– Подумал.
– И?
– Поехали.
– Ого! Я чувствую себя миссионером.
За несколько секунд Лена спланировала целую операцию по спасению Ванька. Вот она говорит с парой знакомых, и он поступает на стажировку в большую ретейл-сеть. Нет образования, но ничего, запишем на курсы для проформы. Квартиру целиком снимать дорого – поищем комнату с приличными соседями. Быстро вырастет, купит хорошую одежду, машину, поедет отдыхать в Италию, женится на хозяйственной блондинке. И больше никогда не будет штамповать липовые справки и заливать кровью пол в кафе «Тополёк».
– Спасибо за доверие, Вань.
– Ну, я рад, что ты рада.
Лена выпила крепкого чая с мелко накрошенными яблоками и набрала номер. Шли долгие гудки. Потом трубку взял человек с молодым трескучим голосом.
– Геннадий?
– Вы куда звоните? Какому Геннадию?
Она хотела сказать, что Хлебовозу, но стушевалась.
– Извините… я, в общем, дом его случайно подожгла. Звоню предложить деньги на ремонт.
– А вы точно не с банка?
– Точно.
Было слышно, как мужик выдохнул.
– Ну я Геннадий.
– Вы скажите, сколько нужно.
– Даже не знаю… Такой урон. Невосполнимый. Во-первых, телевизор. Плазменный. – Лена, конечно, была пьяна, но никакого телевизора в доме не видела. – Во-вторых, ковер. Два ковра. На полу и на стенке. И обои все. Это я не говорю про шифоньер и про пуфики.
Список непомерно разрастался. К пуфикам добавились половики, подушки и занавески. Лена начала нервничать, что ее сбережений не хватит, чтобы покрыть все расходы.
– В общем, сумма немалая, девушка. Мне вас даже жалко.
– Сколько? – Лена съежилась и приготовилась услышать цифру с пятью нулями.