Парадные двери ДК откроются только в четыре. Лена проскользнула внутрь через служебный вход, чтобы проверить реквизит. Еще раз убедиться, что осветитель на месте, трезв и готов к бенефису Татьяны Бурановой. Она выглянула в холл. Там расставляли угощение для гостей – сладости и бутерброды на пластиковых тарелках. Лена зажмурила и снова открыла глаза. Нет, ей не кажется. Большинство блюд были красного, можно даже сказать алого цвета. Безе, крем на пирожных, в отдельных стаканчиках – желе, морсы в трехлитровых банках. Процессом руководила Ирина.
– Кто это готовил? Почему всё красного цвета?
– Да Райка Козлова. Ей сын откуда-то принес полмешка пищевого красителя. С малиновым вкусом. Вот она его и добавила везде.
– Козлова? То есть ее сын… Это не тот, у которого тормоза на экскаваторе подрезали?
– Он-он.
– И тот, который…
Лена еще не знала, в чем тут дело, но чувствовала, что скоро все станет ясно.
– Капитан Локоть? Это Горохова из «Нефтепромрезерва». По нашему делу. Я думаю, вам надо еще раз допросить Козлова. И второго. Как его? С которым они вместе раструбили всему городу про кровавую реку возле завода. У него откуда-то появился целый мешок пищевого красителя. И тормоза, возможно, он сам… – Мысли путались, Лена не могла ничего толком объяснить.
– Я не думаю, что… Зачем им это?
– Не знаю. Но пожалуйста, я лично, – она сделала на этом слове очень явный акцент, – вас отблагодарю.
– Ну хорошо, хорошо. Я сделаю это. Для вас.
Лена положила трубку и выдохнула. Здесь точно есть куда копать.
В зале начались прогоны. Народники, эстрадники и бальники по очереди выходили на сцену. Танцевали и пели. Руководители покрикивали на звукорежиссера, на ходу подшивали платья своим подопечным. Через час в зал вошел Эжен, ведя за собой легенду девяностых и ее мужчин. Они провели саундчек за пятнадцать минут и направились в гримерку, временно организованную в кабинете методиста. Все оказалось еще хуже, чем Лена думала. Но это было абсолютно неважно. Она ждала своих актеров. Первым приехал Антон. Рубашка Леля на нем еле сошлась, и Лена попросила его не махать руками и не наклоняться. Потихоньку подтянулись остальные. Все заметно волновались.
– У нас будут кое-какие изменения, но главное – ничего не бойтесь.
– Какие изменения? – Соня накрасилась заранее и теперь пугала всех угольными бровями.
– Миша не сможет играть. Вместо него будет Антон. – Он поднял руку, чтобы поприветствовать труппу, и рубашка издала угрожающий треск.
– С чего вы взяли, что я не смогу играть?
Лена обернулась. Миша стоял в проходе их маленькой репетиционной комнаты. В той же одежде, что и вчера. Волосы взъерошены. Лицо как будто заострилось, выглядело взрослее.
– Ты уверен? Миш, мы совсем не обидимся.
– Я уверен, – он попробовал улыбнуться. Но улыбка не продержалась и доли секунды.
Катя подошла и взяла его за руку. Он попробовал улыбнуться еще раз, и на этот раз получилось гораздо лучше.
– Я правда хочу. Мне это нужно.
Лена кивнула, закусив губу. Ей точно нельзя разводить сырость.
Концерт стартовал в 16:30. Зал постепенно заполнялся. Эжен в темно-синем блестящем костюме, с бабочкой и накрученными усами выглядел инопланетянином. В первом ряду сидела вся администрация Крюкова, дядя Паша, капитан Локоть и директор стройки Илья Борисыч. К началу выступления Татьяны Бурановой люди уже толпились в проходах. Но все душевынимательные романсы Лена пропустила мимо ушей. Она готовила актеров. Помогала им наряжаться, украдкой пыталась подправить Сонины брови, раздавала последние указания. Сердце рвалось от нежности и волнения. И вот отгремел последний хит. Зал зашелся в аплодисментах приглашенной звезде. Занавес опустился.
Антон, освобожденный от костюма, помогал установить декорации, закрепить картонные деревья, перетащить настоящий пень, который в конце спектакля превратится в костер. Эжен обмахивал лицо списком выступающих. До начала не больше двух минут. Лена собрала всех актеров в круг.
– Ну, не пуха!
Они обнялись, как футбольная команда, посмотрели друг другу в глаза и разбежались за кулисы.
Эжен сверкнул новыми винирами.
– Выступает крюковский драматический театр «Поиск». Александр Островский. «Снегурочка».
Лена была готова его убить за эту импровизацию. Придумал же название – «Крюковский драматический». Но сердце уже перенеслось на сцену.
Каждую роль она отыгрывала с актерами из-за кулис. Эжен даже сделал ей замечание, что «это шипение гиены мешает зрителям». За время спектакля Лена пожалела, что не овладела техникой чревовещания и гипноза. Ей хотелось сейчас вселиться в каждого актера. Любая запинка, лишняя пауза роняла ее в преисподнюю. Любая яркая эмоция, удачный жест возносили до небес. И вот наконец Вовчик-Мизгирь, заламывая руки, кидается с горы в озеро (то есть зарывается в куче голубого тюля), на сцену выходят все герои и славят Ярилу. Звучат последние аккорды The house of the rising sun. Зал взрывается. Лена уже не помнит, как оказалась на сцене. Она видит, что дядя Паша хлопает стоя. Она видит в толпе знакомые лица, в предпоследнем ряду Катушкин, рядом с ним женщины, которые чуть не подрались с ней на первом собрании в ДК, Серёга, водитель грузовика на рыбзаводе, повариха из заводской столовой. И Лена чувствует, что вот сейчас, в эту секунду, она с ними одно целое. Она любит их больше всего на свете. Она готова остаться здесь навсегда.
Вдруг раздался непонятный гул. Пол дрогнул, как при сильной турбулентности. Мелькнула мысль – неужели это от аплодисментов? Лена обернулась и увидела, как качается солнце. Детский обруч, обмотанный лентами на длинной металлической рее. Она не поняла, что происходит, но рванула с места. Оттолкнула Соню, упала. Рядом повалилось солнце. Несколько секунд ползла на четвереньках по сцене, вонзая занозы в бугорки на ладонях. Во всем теле пульсировал сигнал: «Бежать, найти выход». Толпа выворотила дверь вместе с косяком. Какой-то мужик прыгнул вниз из разбитого окна, оставив на стекле широкую полосу крови. С потолка сыпались молочные осколки огромной люстры – круглые плафоны от качки побились друг о друга, но еще удерживали свет.
Знакомый голос командовал: «В угол! Быстро. Встаньте в угол». Женский, мужской – Лена не разобрала. Она слышала непрерывный крик на высоких тонах. И с ужасом поняла, что это кричит она сама. Кое-как выбралась из зала и оказалась у лестницы. Люди бежали вниз, со второго на первый этаж, но она не могла сдвинуться с места, затылком вжалась в стену. Лестница перед ней извивалась, как лента Мёбиуса, и могла вот-вот рухнуть. Незнакомый парень подцепил ее за руку и потащил.
Тряска продолжалась не больше двух минут, но все, что было до нее, стерлось из памяти. На улице Лена села на рыхлый снег и схватилась за него руками, боясь снова потерять опору. Вокруг кто-то суетился. На плечи легла чужая куртка. Отовсюду слышалось: «На сопки, надо на сопки бежать». И Лена опять побежала, заглатывая воздух комьями. Асфальт как будто вздыбился. Она ничего не различала вокруг, только нечеткие фигуры и подвижные пятна. Выхватила взглядом одно – ярко-желтое. И в жизни появилась цель – только не отставать, только не отставать. Но крошечное пятно все время ускользало и растворялось в свете фонарей. Машины ехали прямо по тротуару. Рядом остановился глазастый пазик, и Лену засосало внутрь вместе с толпой. Пассажиры шептались. «Цунами, цунами… сейчас начнется… хоть бы успеть». Само это слово казалось Лене киношным, из фильмов про мировые катаклизмы. Рядом сидела женщина и раскачивалась из стороны в сторону. Она держала на руках годовалую девочку в одеяле, которой зачем-то дула в лицо.
Дверная гармошка хлопнула, запустив в салон волну холодного воздуха. Лену подтолкнули к выходу. За городом на сопках уже собрались сотни людей. Их можно было различить только по огонькам, которые, как ручейки горящей лавы, стекали с гор. В заднем кармане каким-то чудом нашелся телефон, но связь пропала. И Лена, включив свой фонарь, влилась в поток молчащих и испуганных людей. Воняло серой или каким-то газом. Она поднималась все выше, скользила по мокрым камням, пока не вышла на ровную площадку. У подножия, где остался Крюков, теперь сгущалась мутная темнота.
Лена села на кочку и обхватила себя руками. От холода и страха свело нижнюю челюсть. В паре метров от нее раздавался детский плач. Она повернула голову – огромный человек, стоя на коленях, сдавил ладонями неестественно выступающий лоб и всхлипывал. А рядом с ним – то самое желтое пятно. Ну конечно. Она узнала. Это же его пуховик.
– Антон, Антон!
Лена попыталась встать, но ничего не вышло – ноги затекли и не слушались. Она закричала изо всех сил:
– Анто-о-о-он!
Фигура в желтом повернулась. Это была девочка лет тринадцати. Из-под куртки беззащитно топорщился подол бального платья. Отчаяние и досада вытеснили страх. В голове появилась первая, очень ясная мысль: «Я должна его найти, я должна сказать». Лена стала карабкаться выше, хватаясь за острые склизкие камни. Она срывалась с натоптанной тропы и увязала в колючем снегу. Вглядывалась в лица людей, которые собирались группами на твердых уступах.
– Вот дура, куда же ты лезешь!
Да какая разница? Она точно знала только одно – к кому. Из радиоприемника откуда-то справа доносились сводки МЧС. «Цунами… над уровнем моря… угроза». Но Лена их не слушала. Она пыталась в шуме различить тот самый голос. И на секунду ей показалось, что он звучит совсем близко.
– Антон, Анто-о-он!
Лена сделала рывок, ухватилась за торчащий голый куст, но это оказалась просто ветка, которая отделилась от поверхности с легкостью волоса. Взмахнув рукой, как дирижер, она прогнулась в спине, не удержала равновесие и рухнула назад. Еще несколько мгновений Лена слышала всё те же голоса. Но они доносились как будто из-под земли. А потом и вовсе пропали.
Глава 44
– Ну ты, мать, нас и напугала!
Эжен сидел на стуле рядом с койкой и ел банан. Он выдавил потемневшую мякоть в рот и взял с полированной тумбы еще один.