С минуту Грэм простоял неподвижно, сжимая кулаки. Затем руки его опустились.
– Ну и дурака же я свалял! – воскликнул он и снова зашагал по комнате, выкрикивая ругательства.
Он долго не мог успокоиться, проклиная свое положение, собственное безрассудство и негодяев, которые его заперли. Он вел себя так потому, что не хотел спокойно обдумать свое положение. Предпочел впасть в ярость, потому что не хотел оказаться во власти страха.
Наконец он начал рассуждать. Непонятно, зачем его заперли, но, без сомнения, это сделано на основе законов – новых законов. Люди ушли на двести лет вперед по пути цивилизации по сравнению с викторианским поколением. Маловероятно, что они менее… гуманны. Правда, они очистили свой разум от старых формул! Может быть, для них гуманность – такая же устаревшая формула, как, скажем, целомудрие?
В воображении появлялись варианты того, что могли с ним сделать. Но попытки разобраться в этих вариантах – хотя большинство из них были вполне логичны – оказались бесплодными. «А почему со мной должны что-то сделать?» – подумал он и заговорил вслух:
– В худшем случае я могу выполнить все, чего они хотят. Но чего они хотят? И почему они не попросят об этом вместо того, чтобы держать меня здесь?
Он вернулся к прежним раздумьям о возможных намерениях Совета. Заново перебрал в уме особенности поведения Говарда, его мрачные взгляды, необъяснимые колебания. Затем некоторое время мысли крутились вокруг идеи побега из этих комнат; но куда бежать в этом огромном, переполненном людьми мире? Он попал бы в худшее положение, нежели саксонский крестьянин, неожиданно заброшенный в Лондон девятнадцатого века. К тому же он не знал, как вообще можно отсюда убежать. А может быть, кому-то выгодно, чтобы при побеге с ним случилось несчастье?
Он подумал о мятеже, о крупных волнениях, осью которых каким-то образом стала его персона. Из мрака памяти выплыла фраза, вроде бы не относящаяся к делу, но странно навязчивая. Эти слова были тоже сказаны в Совете: «Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб»[18].
Глава VIIIНа крышах
Вращающиеся лопасти вентилятора впускали сквозь круглое отверстие в потолке второй комнаты не только проблески ночного неба, но и какие-то неясные звуки. И Грэм, стоявший под вентилятором, вздрогнул, услышав человеческий голос.
Он посмотрел вверх и между мелькающими лопастями разглядел неясные очертания головы и плеч человека, наблюдающего за ним. Темная рука потянулась в его сторону, вентилятор ударил по ней и как ни в чем не бывало продолжил вращение. На кромке лопасти появилось маленькое коричневатое пятно, и что-то начало беззвучно капать на пол.
Грэм посмотрел вниз и увидел у своих ног пятна крови. Испуганно поднял глаза. Силуэт исчез.
Он стоял неподвижно, вглядываясь в мелькающие между лопастями полоски ночной темноты. Стали различимы какие-то темные пятнышки, легко проносящиеся в воздухе. Они летели вниз, к нему, кружась и взмывая, но поток воздуха от вентилятора отбрасывал их прочь. Попадая в мелькающий луч, пятнышки вспыхивали белизной и снова уносились во тьму. Стоя в теплой, освещенной комнате, Грэм понял, что в нескольких футах от него идет снег.
Он прошелся по комнате и вернулся к вентилятору. Увидел, что голова появилась снова. Послышался шепот. Затем – резкий металлический удар, голоса, пыхтенье, и вентилятор остановился. Рой снежинок ворвался в комнату и, не долетев до пола, исчез.
– Не бойтесь, – сказали наверху.
Грэм стоял под вентилятором.
– Кто вы? – прошептал он.
Некоторое время не было слышно ничего, кроме скрипа отгибаемой лопасти, потом в отверстие осторожно просунулась голова мужчины. Грэм увидел его лицо как бы перевернутым. Черные волосы были мокрыми от тающего снега. Руку он протянул назад, в темноту, держась за что-то невидимое. У него было молодое лицо и блестящие глаза. Вены на лбу надулись; человек явно должен был напрягать все силы, чтобы удерживаться в таком положении.
Несколько секунд оба молчали.
– Вы и есть Спящий? – спросил наконец незнакомец.
– Да, – ответил Грэм. – Что вам нужно от меня?
– Я пришел от Острога, сир.
– От Острога?
Человек в вентиляторе повернул голову, словно прислушиваясь, и Грэм увидел его лицо в профиль. Послышался окрик, и незнакомец отпрянул назад, едва успев увернуться от завертевшихся лопастей. Сколько ни вглядывался Грэм, он не увидел ничего, кроме медленно падающего снега.
Прошло, наверное, с четверть часа, пока не раздался такой же металлический звук. Лопасти остановились, и стало видно знакомое лицо. Грэм все это время простоял не сходя с места, настороженный и дрожащий от возбуждения.
– Кто вы? Чего вы хотите? – повторил он.
– Нам нужно поговорить с вами, сир, – сказал незнакомец. – Мы хотим… Мне трудно удержать эту штуку. Все три дня мы пытались пробраться к вам.
– Это освобождение? – прошептал Грэм. – Побег?
– Да, сир. Если вам будет угодно.
– Вы мои сторонники? Сторонники Спящего?
– Да, сир.
– Что я должен делать? – спросил Грэм.
В отверстии началась возня. Показалась кровоточащая рука незнакомца, затем он свесил ноги.
– Отойдите в сторону, – сказал он и тяжело спрыгнул, упав на руки и ударившись плечом о пол у ног Грэма.
Освобожденный вентилятор шумно завертелся. Незнакомец откатился в сторону и проворно поднялся. Шумно дыша и держась за ушибленное плечо, он смотрел своими блестящими глазами на Грэма.
– Так вы и вправду Спящий! – произнес он. – Я видел вас, когда вы спали. Когда был закон, позволявший всем смотреть на вас.
– Я – тот человек, который находился в летаргии, – ответил Грэм. – Они заперли меня сюда. Я здесь с тех пор, как проснулся, – не меньше трех дней.
Незнакомец хотел ответить, но что-то услышал, быстро взглянул на дверь и вдруг подбежал к ней, выкрикивая непонятные слова. Блестящий стальной клин сверкнул в его руке, и он стал колотить по дверным петлям.
– Берегись! – послышался голос сверху.
Грэм поднял голову, увидел подошвы чьих-то ног и попытался увернуться, но не успел; тяжелый удар сбил его с ног. Он упал на четвереньки, и свалившийся сверху человек перекатился через его голову. Выпрямившись, Грэм увидел второго незнакомца, сидящего перед ним на полу.
– Я не заметил вас, сир, – пропыхтел тот, поднимаясь и помогая Грэму встать на ноги. – Вы не ушиблись, сир?
Послышались сильные удары по вентилятору; сверху, чуть не задев лицо Грэма, свалилась полоса белого металла, отскочила и плашмя легла на пол.
– Что это? – вскрикнул Грэм, в смятении глядя на вентилятор. – Кто вы? Что вы задумали? Послушайте, я ничего не понимаю.
– Отойдите, – сказал новоприбывший и отгащил его из-под вентилятора. Оттуда выпал еще один тяжелый кусок металла. – Мы хотим, чтобы вы пошли с нами, сир, – сказал человек, переведя дыхание. Взглянув ему в лицо, Грэм заметил на лбу свежий, быстро краснеющий шрам, из которого двумя струйками текла кровь. – Ваш народ призывает вас.
– Пойти с вами – но куда? Что значит – мой народ?
– В зал над рынками. Здесь ваша жизнь в опасности. У нас есть лазутчики. Мы узнали как раз вовремя. Совет только что принял решение – одурманить вас или убить. У нас все готово. Люди обучены, с нами охрана ветряных двигателей, инженеры и половина обслуги движущихся дорог. Залы полны людей. Они кричат. Весь город против Совета. У нас есть оружие. – Он вытер кровь со лба. – А здесь ваша жизнь не стоит и…
– Но зачем оружие?
– Народ восстал, чтобы защитить вас, сир. Что там? – Он быстро повернулся к двери, потому что его товарищ предостерегающе зашипел сквозь зубы. Грэм увидел, как первый незнакомец знаками приказывает им спрятаться, а сам отходит в сторону, чтобы открывающаяся дверь загородила его.
Едва он успел это сделать, как вошел Говард с небольшим подносом в руке. Его крупное лицо было мрачно, глаза опущены. Он вздрогнул, поднял голову, дверь с треском захлопнулась, поднос покачнулся, и стальной клин вонзился в его шею за ухом. Говард упал, как подрубленный, и остался неподвижно лежать на полу передней комнаты. Человек, нанесший удар, торопливо наклонился, вгляделся в его лицо, выпрямился и, повернувшись к двери, возобновил свою работу.
– Он принес вам яд! – сказал кто-то на ухо Грэму.
И тут внезапно все погрузилось в темноту. Бесчисленные лампочки, горевшие вдоль карнизов, потухли. Грэм увидел отверстие вентилятора, в котором призрачно метались снежинки и проворно передвигались черные фигуры. Трое встали на колени над отверстием и спустили вниз лестницу. Затем показалась рука, держащая яркий желтый фонарь.
На мгновение Грэм заколебался. Но поведение этих людей, их лихорадочная спешка, их слова так согласовывались с его собственным страхом перед Советом, с его мыслями и надеждой на побег, что сомнения длились не более минуты. Народ ждал его!
– Я ничего не понимаю, – сказал он. – Но верю вам. Скажите, что нужно делать.
Человек с рассеченным лбом схватил Грэма за руку.
– Поднимайтесь по лестнице, – шепнул он. – Быстрее. Они могли услышать…
Грэм протянул руки, нащупал лестницу, поставил ногу на нижнюю перекладину и, повернув голову, через плечо стоявшего позади человека увидел в отблеске желтого света, что первый незнакомец, расставив ноги над Говардом, продолжает возиться возле двери. Грэм снова повернулся к лестнице; с помощью людей, собравшихся наверху, и подталкиваемый сзади незнакомцем, он пролез через отверстие вентилятора и очутился на твердой, холодной и скользкой поверхности.
Грэма пробрала дрожь. Он понял, насколько здесь холоднее. С полдюжины людей окружили его, легкие хлопья снега падали на лицо и руки и таяли. Вдруг темноту прорезала вспышка мертвенного фиолетового света, и все снова погрузилось во мрак.
Он видел, что оказался на крыше огромной городской постройки, заменившей мешанину домов, улиц и открытых пространств викторианского Лондона. Он стоял на плоскости, которую во всех направлениях пересекали толстые змеящиеся кабели. Во мраке и снегопаде маячили гигантские колеса ветряных двигателей, их гул то нарастал, то стихал, следуя за порывами ветра. В некотором отдалении снизу пробивался прерывистый луч белого света, мимолетным блеском высвечивая снежные вихри и лепя из них в ночи призрачные фигуры. То тут, то там далеко внизу озарялись искрами смутные очертания каких-то механизмов, приводимых в действие ветром.