Люди вокруг Грэма выкрикивали:
– Тише! К порядку!
Грэм взглянул в сторону открытой двери и увидел за ней панораму гигантского овального зала – множество кричащих мужских и женских лиц, развевающиеся одежды, протянутые руки. Многие стояли, изможденный человек в темно-коричневых лохмотьях взобрался на сиденье и махал черным платком. Грэм столкнулся взглядом с глазами девушки, полными удивления и ожидания. Чего ждут все эти люди от него? Смутно ощущалось, что шум снаружи изменился, сделался более ритмичным, маршевым. Его собственное восприятие тоже переменилось. Некоторое время он не мог разобраться, что на него повлияло. Но состояние, близкое к панике, прошло. Он начал снова, хотя и тщетно, задавать вопросы.
Линкольн принялся что-то кричать ему в ухо, но Грэм был слишком оглушен. Остальные, кроме девушки, повернулись к залу и махали руками. Теперь Грэм понял, что изменилось в общем шуме. Люди пели – все вместе, единым хором. То была не просто песня – голоса сливались и возносились вместе с приливом музыки, похожей на органную; в музыке переплетались звуки фанфар, шум реющих знамен, торжественный шаг войска, выступающего на войну. Ноги отбивали ритм – трам, трам, трам.
Его подталкивали к двери. Он машинально подчинился. Сила этой песни овладела им, воодушевила, придала храбрости. Перед ним открылся зал, бушующая стихия цветных пятен, раскачивающихся в такт песни.
– Помашите им рукой, – сказал Линкольн. – Помашите им рукой!
– Подождите, – послышался голос с другой стороны, – он должен надеть это.
Чьи-то руки прикоснулись к его шее, когда он задержался в дверях, и черная мантия окутала его плечи. Грэм высвободил руку и последовал за Линкольном. Он отметил, что девушка в сером платье рядом – лицо сияет, вся устремлена вперед. В этот момент она, раскрасневшаяся и порывистая, казалась воплощением самой песни. Грэм снова вышел в ложу. Волны песни при его появлении немедленно утихли и отхлынули с пеной выкриков. Направляемый рукой Линкольна, он наискось прошел через центр помоста и стал лицом к народу.
Пространство зала оказалось огромным и замысловато устроенным – галереи, балконы, широкие ступени амфитеатров, гигантские арки. Очень далеко вверху виднелся зев большого коридора, заполненного людьми. Все это огромное множество народа слилось в сплошную колышущуюся массу. Отдельные фигуры на мгновение выделялись из нее, привлекая его внимание, и снова пропадали. Совсем рядом с помостом трое мужчин подняли на руки белокурую красавицу – волосы падали на лицо, а она знай себе махала зеленым жезлом. Неподалеку от этой группы изможденный старик в синем отталкивал соседей, удерживая место. В толпе мелькал его лысый череп и черная яма беззубого кричащего рта. Кто-то выкрикнул таинственное имя «Острог». Все ощущения Грэма были смутны, отчетливо воспринималась только песня. Народ отбивал ритм ногами – трам, трам, трам, трам. Зеленое оружие поблескивало и раскачивалось в руках.
Затем люди, стоявшие на свободном пространстве перед помостом, двинулись в сторону огромной арки, выкрикивая: «К Совету!» Трам, трам, трам, трам. Грэм поднял руку, и рев поднялся с удвоенной силой. Он вспомнил – нужно крикнуть: «Вперед!» Губы произносили неслышимые героические слова. Еще раз взмахнул рукой, указал на арку и скомандовал: «Вперед!» Теперь они не просто отбивали ритм; они маршировали: трам, трам, трам, трам. В этом потоке шли бородатые мужчины, старики, юноши, женщины с обнаженными руками в развевающихся платьях, молодые девушки. Мужчины и женщины нового века! Богатые одежды и серые лохмотья перемешались с доминирующим синим цветом в вихре этого движения. Чудовищных размеров черное знамя проплыло справа. Он заметил негра, одетого в синее, сморщенную старуху в желтом. Вот театрально прошествовала группа высоких светловолосых и белолицых людей в синем. Мелькнули два китайца. Высокий, темноволосый, изжелта-бледный юноша с сияющими глазами, одетый во все белое, вскарабкался на край помоста, крича какое-то приветствие, затем спрыгнул вниз и, оглядываясь, скрылся в толпе. Головы, плечи, руки, сжимающие оружие, – все это колыхалось в такт маршу.
Лица выплывали навстречу ему и исчезали, тысячи глаз встречались с его взглядом. Люди жестикулировали, кричали ему что-то – каждый свое. Большинство лиц покрыты румянцем – но много и бледных, отмеченных печатью болезни. Немало вздымалось костлявых, худых рук. Мужчины и женщины нового века! Какая странная и невероятная встреча! В то время как широкий поток проносился мимо Грэма вправо, по проходам зала из верхних, тонущих во мгле рядов в него вливались все новые реки людей: трам, трам, трам, трам. Звучание песни обогащалось и усложнялось эхом, отраженным арками и коридорами. В рядах перемешались мужчины и женщины. Трам, трам, трам, трам! Маршировал, казалось, весь мир. Трам, трам, трам, трам – отдавалось в мозгу. Развевались синие одежды. Множились, множились лица.
Трам, трам, трам, трам! Линкольн сжал его руку, повернул к арке, и Грэм двинулся вперед, шагая в такт и не замечая этого. Движенье толпы, жесты рук, песня – все звало в одном направлении. Людской поток стекал вниз; повернутые к Грэму лица проплывали теперь на уровне его ног. Впереди открылся проход. Грэма окружила свита – охранники, вожаки восставших; по правую руку шел Линкольн. Свита выдвинулась вперед, то и дело закрывая вид на толпу, идущую слева. Впереди были охранники в черном – тройка, еще тройка, еще одна. По узкому огороженному мостику он прошел над аркой, в которую бурно вливался поток людей, – они запрокидывали головы и приветствовали его криками. Грэм не знал, куда идет, и не хотел этого знать. Оглянулся на пылающее светом пространство зала. Трам, трам, трам, трам.
Глава XСхватка в темноте
Театр остался позади. Грэм шел по галерее, нависающей над одной из больших улиц с движущимися платформами. Впереди и за спиной маршировала охрана. Широкий желоб движущихся путей был заполнен людской массой – топающей, марширующей, кричащей, размахивающей руками и оружием; люди появлялись справа от Грэма, разражались криками и исчезали слева, там, где шары электрического света уходили за горизонт. Трам, трам, трам, трам!
Снова послышалась песня, но не облагороженная музыкой, а хриплая и крикливая. Стук марширующих ног – трам, трам, трам, трам – смешивался теперь с топотом неорганизованной толпы на верхних платформах.
Внезапно Грэм заметил странный контраст. Дома на дальней стороне улицы казались покинутыми; тросы и мостики, связывавшие обе стороны, опустели. Это бросалось в глаза – по логике вещей там тоже должны были толпиться люди.
И тут он ощутил нечто странное, какую-то пульсацию – очень короткую. Остановился. Охранники, шедшие впереди, продолжали идти. Окружавшие его люди остановились и подняли головы. Пульсация имела какое-то отношение к светильникам. Он посмотрел вверх.
В первый момент Грэму показалось, что дело в самих светильниках, что это не связано с происходящими внизу событиям. Огромные ослепительные белые шары пульсировали подобно сердцам, сжимались и разжимались: тьма, свет, тьма, свет – быстрое чередование.
Затем он понял, что странное поведение светильников имеет прямое отношение к событиям на улице. Дома и мостовые, марширующие люди стали персонажами причудливой игры света, театра прыгающих теней. Неисчислимые тени зажили самостоятельной агрессивной жизнью, они прыгали, ширились, распространялись, мгновенно вырастали, чтобы внезапно сжаться, сгинуть и снова появиться. Стихли пение и топот. Единодушный марш прервался. В толпе возникли водовороты, боковые течения. Раздались крики: «Дайте свет!» Голоса слились в единый вопль: «Свет! Свет!» Грэм смотрел вниз. Фонари плясали танец смерти, и вся улица казалась ареной чудовищной борьбы. Огромные белые шары становились розоватыми, затем пурпурными с алыми проблесками, они мигали все чаще, трепетали на грани света и тьмы, вновь зажигались и тлели красными пятнами среди моря тьмы. В десять секунд свет погас, осталась только ревущая темнота, чудовищный мрак, внезапно поглотивший многотысячную толпу.
Грэм ощущал присутствие невидимых людей рядом с собой; его схватили за руки. Что-то резко ударило по голени. Над ухом крикнули:
– Спокойно, все в порядке, все в порядке.
Он наконец опомнился. Столкнувшись нос к носу с Линкольном, прокричал:
– Почему так темно?
– Совет перерезал провода. Придется подождать. Но людей не остановить. Они хотят…
Конец фразы утонул в криках:
– Спасайте Спящего! Берегите Спящего!
Охранник в темноте налетел на Грэма и больно ушиб ему руку своим оружием. Началась дикая толкотня и давка, с каждой секундой становясь все свирепее, гуще, ожесточеннее. Он улавливал знакомые слова, но не в силах был составить из них что-то связное. Одни люди выкрикивали противоречивые приказы, другие что-то кричали в ответ. Внизу, совсем рядом, раздались пронзительные вопли.
– Красная полиция! – крикнул кто-то над ухом и пропал раньше, чем Грэм успел о чем-нибудь спросить.
Послышался отдаленный треск, у края дальних платформ замигали слабые вспышки. В их свете Грэм различил головы и туловища людей, вооруженных так же, как и его охрана. Улицу заполнил треск, сопровождавшийся короткими вспышками огня, и вдруг темнота взвилась вверх черным занавесом.
В неожиданном потоке света открылась головокружительная картина пространства, заполненного сражающимися людьми. С платформ доносились крики. Он посмотрел вверх, отыскивая источник света. Там на тросе висел человек, держащий над улицей на длинном шнуре ослепительную звезду. Она-то и прогнала тьму.
Грэм перевел глаза на дорогу – в отдалении виднелось красное пятно. Он понял, что это плотная масса людей в красной форме, прижатых к безжалостному утесу здания толпой противников. Там шла схватка. Сверкало оружие, вздымаясь и опускаясь; головы одних исчезали, их тут же заменяли другие. Слабые вспышки, исходившие из зеленого оружия, при ярком свете казались серыми струйками дыма.