Сияние наверху вдруг угасло, и улица опять погрузилась в чернильную темноту, в таинственный хаос.
Он почувствовал, что его тащат по галерее. Кто-то кричал – возможно, ему, но ничего нельзя было понять. Его прижали к стене, большая группа людей проскочила мимо. Казалось, его охранники сражаются друг с другом.
На тросе наверху опять появился человек со звездой, и поле битвы стало ослепительно белым. Красных мундиров становилось все больше. Они прошли уже половину пути до центральной полосы. Подняв глаза, Грэм увидел, что множество людей в красном появилось и в затемненных нижних галереях противоположного здания. Они вели огонь через головы своих товарищей по кипящему скоплению народа на нижних платформах. Смысл происходящего прояснился. Восставшие с самого начала наткнулись на засаду. Людей привели в замешательство темнотой, а затем их атаковала красная полиция. Тут Грэм заметил, что остался один, что Линкольн и охрана обогнали его. Вот они уже бегут к нему, отчаянно размахивая руками. Громкий вопль раздался на другой стороне улицы. Весь фасад затемненного здания напротив усыпали люди в красном, которые с криками указывали на него.
– Спящий! Спасайте Спящего! – вопили тысячи глоток в толпе.
Что-то ударилось в стену над головой. Он оглянулся на звук и увидел звездочку расплющенного серебристого металла. Внезапно рядом возник Линкольн, схватил за руку. А затем – пам, пам! – по нему дважды промахнулись.
В первый момент он этого не понял. Потом исчезла улица – это сгорела вторая осветительная звезда. Линкольн потащил его по галерее, крича:
– Надо успеть, пока темно!
Его спешка заразила Грэма. Инстинкт самосохранения превозмог оцепенение. Слепой страх смерти гнал его, он бежал, спотыкаясь в темноте, сталкиваясь со своими охранниками, бегущими рядом. Им владело единственное желание – как можно скорее убраться с этой опасной галереи, где он как на ладони. Очень скоро вспыхнула третья звезда. Это вызвало новые крики с противоположной стороны улицы и сумятицу на платформах. Внизу красные мундиры захватили почти всю центральную полосу. Их было бессчетное множество, они кричали и смотрели на Грэма. Белый фасад напротив был забит красными точками. Поразительно, но все это происходило из-за него. Он был осью этих событий. Красномундирная полиция Совета пыталась снова пленить его.
К счастью, стреляли второпях, с расстояния ста пятидесяти ярдов. Пули ударялись в стену над головой; капля расплавленного металла ужалила его в ухо. Не глядя, он знал, что весь фасад противоположного дома, заполненный красной полицией, палил по нему.
Впереди упал один из охранников, и Грэм перепрыгнул через корчащееся тело. Через секунду его, невредимого, втолкнули в черный закоулок, и сейчас же кто-то, бежавший наперерез, с ходу налетел на Грэма. Он покатился вниз по лестнице в абсолютной темноте, снова с кем-то столкнулся и уперся руками в стену. На спину навалилась куча тел. Толпа давила так, что нельзя было вздохнуть, ребра трещали. Потом – короткая передышка, но тут плотная масса народа потащила его назад, к огромному театру, оставленному совсем недавно. Временами его ноги не касались пола. Толпа сжимала и раскачивала Грэма. Он услышал крик: «Они приближаются!» – и споткнулся о что-то мягкое. Раздался хриплый стон. Кто-то звал: «Спящий!» – но он был в таком смятении, что не мог откликнуться. Поблизости затрещало зеленое оружие. Он утратил волю, сделался атомом, слепой, нераздумывающей частицей охваченной паникой толпы. Рванулся назад, вывернулся из живых тисков, внезапно наткнулся на ступеньку и очутился на наклонной плоскости. И вдруг вокруг него из черноты возникли испуганные потные лица, призрачно бледные в мертвенном свете. Неподалеку виднелось лицо молодого человека. В тот момент Грэм только скользнул по нему взглядом, но потом это лицо часто снилось ему. Юноша, стиснутый толпой и двигавшийся вместе с ней, был мертв – его застрелили.
Человек на тросе зажег четвертую звезду. Ее сияние проникло сквозь огромные окна и арки и показало Грэму, что сейчас он – частица густой массы людей, загнанных в партер огромного театра. Мертвенный свет заливал представшую его глазам картину, перечеркнутую и расчлененную на фрагменты черными тенями. Почти рядом красные стражи пробивали себе дорогу в толпе. Он не знал, заметили его или нет. Стал искать глазами Линкольна и свою охрану. Линкольн стоял неподалеку от сцены, окруженный толпой революционеров в черном, вытягивая шею и словно высматривая его в толпе. Грэм сообразил, что позади, за барьером, поднимаются пустые теперь ряды кресел. Неожиданная идея пришла ему в голову, и он стал пробиваться к барьеру, но, когда добрался до него, свет снова погас.
Грэм сбросил большой черный плащ, который не только стеснял движения, но и привлекал излишнее внимание. Было слышно, как в темноте кто-то запутался в толстой ткани. Затем он перескочил барьер и упал в полосу густой тени. Ощупью находя дорогу, двинулся к началу прохода, ведущего вверх. В темноте стрельба прекратилась, топот и крики стали тише. Вдруг Грэм споткнулся и упал. В это мгновение островки туманного света среди тьмы снова вспыхнули ярким сиянием – и снова послышался рев голосов. Блеск пятой белой звезды проник сквозь широкие проемы в стенах театра.
Грэм перекатился между креслами, слыша крики и трескотню выстрелов, поднялся и тут же был сбит с ног людьми в черном, которые, скопившись в этом месте, стреляли в наступающие снизу красные фигуры, перепрыгивали с кресла на кресло, прятались за ними, чтобы перезарядить оружие. Инстинктивно Грэм лег между рядами, глядя, как шальные пули вспарывают надувные подушки кресел и оставляют глубокие светлые отметины на мягком металле каркасов. Инстинктивно же он старался запомнить направление проходов, выбирая наиболее подходящий путь для бегства в ожидаемой темноте.
К нему подбежал, перепрыгивая через сиденья, юноша в выцветшей светло-синей одежде. «Привет», – крикнул он. Его ноги были дюймах в шести от лица скорчившегося Спящего. По-видимому, не узнав его, юноша повернулся, выстрелил и с криком: «К черту ваш Совет!» – изготовился для нового выстрела. В этот миг половина шеи у него внезапно исчезла. Капля влаги брызнула на щеку Грэма. Зеленое оружие юноши застыло. Секунду он стоял неподвижно, лицо его утратило всякое выражение, затем начал медленно клониться вперед. Его колени подломились. Человек и тьма упали одновременно. Услышав звук падения тела, Грэм вскочил и кинулся бежать со всех ног, пока не споткнулся о ступеньку у входа в коридор. Поднялся на ноги и побежал снова.
Когда зажглась шестая звезда, он был уже близко к зияющей глотке коридора. Изо всех сил рванулся – прочь от света, выбежал в проход, свернул за угол, снова в абсолютную ночь, и оказался в толпе таких же невидимых беглецов. Его отбросили в сторону, он откатился, вскочил на ноги. У всех здесь была одна мысль – как выбраться из этой схватки. Он толкался локтями, пробиваясь вперед, бежал, когда удавалось, и, наконец, вырвался на свободу.
Несколько минут он бежал в темноте по извилистому проходу, пересек какое-то широкое открытое пространство и оказался у лестничного марша, ведущего на ровную площадку. Люди, собравшиеся здесь, кричали: «Они приближаются! Стражники близко! Они стреляют! Уходите отсюда! Они стреляют! Безопаснее всего на Седьмом пути! Все на Седьмой путь!» В толпе было много женщин и детей.
Люди ринулись под арку и выбежали на открытое, тускло освещенное место. Темные фигуры впереди взбирались на какие-то огромные ступеньки. Грэм последовал за ними. Люди рассеялись, кто вправо, кто влево… Он остановился возле самой высокой ступеньки. Здесь стояли несколько сидений и небольшой киоск. Грэм подошел к нему и, задыхаясь, остановился в тени навеса.
Все вокруг было смутно и серо, но он понял, что огромные ступени – это платформы движущихся дорог, застывшие теперь в неподвижности. Платформа была с закруглениями на концах; за ней поднимались высокие дома, гигантские туманные призраки; пестрели едва различимые надписи и рекламы, и только далеко вверху сквозь фермы и тросы виднелась узкая полоска бледного неба. Несколько человек пробежали мимо. Они перекликались, из их слов было понятно, что они спешат на помощь к сражающимся. Другие люди тихо крались в тени домов.
Издалека, с другого конца улицы, доносился гул боя. Но это явно была не та улица, на которой стоял театр. Та схватка, казалось, внезапно ушла в небытие, и звука ее не было слышно. А ведь сражались-то из-за него…
Он чувствовал себя человеком, который, оторвавшись от увлекательной книги, вдруг засомневался в прочитанном, поначалу принятом на веру. Прежде он обращал мало внимания на детали – все вытесняло изумление. Удивительно, однако, что в то время как побег из тюрьмы Совета, огромная толпа в зале театра, атака красной полиции на собравшийся народ ясно сохранились в памяти, ему стоило больших усилий припомнить пробуждение или дни в Комнатах Безмолвия. Поначалу память перепрыгивала через эти эпизоды и возвращала его к трепещущему под ветром водопаду в Пентаргене, к мрачному величию залитого солнцем побережья Корнуолла. По контрасту все казалось нереальным. Наконец брешь между воспоминаниями заполнилась, и Грэм начал понимать свое истинное положение.
Теперь оно не казалось абсолютной загадкой, как было в Комнатах Безмолвия. По крайней мере, появились общие очертания. Странная картина: он в некотором роде владел всем миром, и могущественные политические партии сражались за обладание им. С одной стороны был Совет с его красной полицией, который, похоже, решил завладеть его собственностью, а его самого, по-видимому, умертвить; с другой – освободившие его революционеры во главе с таинственным Острогом. И теперь весь гигантский город сотрясается от этой борьбы. Безумный мир!
– Я не понимаю! – закричал Грэм. – Я не понимаю!
Ну, хорошо, он проскользнул между двумя воюющими партиями в эту сумеречную свободу. Но что же будет дальше? И что происходит сейчас? Он представил себе, как люди в красном теснят одетых в черное революционеров и повсюду ищут его.