Его толкали, ему мешали пройти усталые люди, охрипшие от повторения его имени. Некоторые были в повязках – они проливали за него свою кровь. На фасаде Управления ветродвигателей светилась движущаяся картина, но разглядеть ее не удавалось: густая толпа не позволяла подойти поближе. Из обрывков разговоров Грэм понял, что передается сообщение о боях у здания Совета. Из-за неведения и нерешительности он действовал медленно и бестолково, долго не мог сообразить, как проникнуть за монолитный фасад этого здания. Он медленно пробрался в середину толпы и наконец обнаружил, что внутрь здания ведет лестница с центральной полосы. Это придало ему энергии, но толчея на центральной полосе была такая, что добраться до входа удалось не скоро. Но и тут нашлось множество препятствий. Битый час прошел в горячих спорах с охраной – сначала в одном караульном помещении, потом в другом, – прежде чем удалось послать записку человеку, который больше всех на свете хотел видеть Грэма. На первом посту его рассказ высмеяли, и, добравшись до второй лестницы, он решил поступить умнее и просто заявил, что имеет для Острога сообщение чрезвычайной важности. Что это за сообщение, лучше умолчать. Записку неохотно приняли. Грэм долго ждал в комнатке возле лифта, пока наконец не появился Линкольн – взволнованный, извиняющийся, изумленный. Застыл в дверях, уставившись на Грэма изучающим взглядом, затем кинулся к нему.
– Как, – воскликнул он, – это вы! Вы не погибли!..
Грэм коротко объяснился.
– Брат ждет вас. Он сейчас один в Управлении ветродвигателей. Мы боялись, что вы погибли в театре. Правда, он этому не верил… Положение еще весьма серьезное, что бы мы там ни сообщали. Поэтому он не смог сам к вам выйти.
Они поднялись на лифте, прошли по узкому коридору, пересекли большой пустой зал, где встретили двух курьеров, и вошли в сравнительно маленькую комнату, вся обстановка которой состояла из длинного дивана и большого овального диска, светившегося зыбким серым светом; диск висел на кабелях, выходивших из стены. Здесь Линкольн оставил Грэма в одиночестве, и тот тщетно попытался разобрать туманные контуры, медленно проплывавшие по диску.
Снаружи раздался шум. Приветствия, восторженные крики, ликующий рев огромной отдаленной толпы. Шум замолк так же быстро, как и начался, точно донесся через открывшуюся и опять захлопнувшуюся дверь. В соседней комнате послышались быстрые шаги и мелодичное позвякивание, словно свободно свисающая цепь пробегала по зубьям шестерни. Потом Грэм услышал женский голос, шелест невидимого платья.
– Это Острог! – произнес голос.
Отрывисто зазвенел колокольчик, и снова все затихло.
Затем послышались голоса, шаги, какое-то движение. Среди прочих звуков выделились шаги одного человека – твердые, непреклонные. Медленно откинулась портьера. Появился высокий седовласый человек, одетый в кремовый шелк. Он пристально посмотрел на Грэма.
Секунду человек простоял, придерживая портьеру рукой, затем опустил ее. Грэм увидел очень широкий лоб, светлые голубые глаза, прячущиеся под густыми седыми бровями, орлиный нос и твердо очерченный решительный рот. Складки кожи над глазами и опущенные углы губ не вязались с прямой осанкой; по ним было видно, что человек стар. Грэм невольно поднялся, и секунду они стояли молча, изучая друг друга.
– Вы Острог? – спросил Грэм.
– Я Острог.
– Предводитель?
– Так меня называют.
Грэм почувствовал, что дальнейшее молчание неуместно.
– Прежде всего я должен поблагодарить вас за спасение, – сказал он.
– Мы боялись, что вас убили, – ответил Острог. – Или снова отправили спать – навсегда. Мы сделали все, чтобы сохранить ваше исчезновение в тайне. Где вы были? Как вы сюда добрались?
Грэм дал короткий отчет.
Острог слушал молча. Спросил с легкой улыбкой:
– Знаете, чем я занимался, когда мне сказали, что вы пришли?
– Мне трудно догадаться.
– Готовил вашего двойника.
– Двойника?
– Самого похожего на вас человека, какого удалось найти. Мы собирались загипнотизировать его, чтобы он легче вошел в роль. Это было необходимо. Восстание держится на том, что вы проснулись, живы и с нами. Даже сейчас множество людей собралось в театре и требует, чтобы вы им показались. Они не верят… Вы знаете, конечно, о своем положении?
– Очень немного, – сказал Грэм.
– Дело обстоит так. – Острог сделал пару шагов в глубь комнаты и повернулся. – Вы – единственный владелец всего мира. Король Земли. Ваша власть ограничена многими хитроумными способами, но вы – номинальный глава правительства и символ власти. Этот Белый Совет, или, как его называют, Совет опекунов…
– Я уже слышал о нем в общих чертах.
– Очень интересно.
– Я повстречал болтливого старика.
– Понятно… Наши массы – это слово осталось еще с ваших дней. Вы знаете, конечно, что у нас по-прежнему имеются массы. Они считают вас законным правителем. Так в ваши дни большинство людей признавало королевскую власть. Массы во всем мире недовольны правлением ваших опекунов. По большей части это старая свара низов с верхами, вызванная тяжелым трудом, строгой дисциплиной, нуждой. Но ваши опекуны правили скверно. В некоторых случаях, например, управлении Департаментом Труда, они поступали неблагоразумно. Они дали бесконечное число поводов для возмущения. Мы, наша народная партия, давно требовала реформ – когда наступит ваше пробуждение. И оно наступило! Если его подстроили, то более подходящего момента трудно найти. – Он улыбнулся. – В мыслях своих народ, невзирая на вашу долголетнюю летаргию, решился пробудить вас и воззвать к вам, и тут…
Он жестом обозначил внезапность события, и Грэм кивнул, показывая, что понял.
– Члены Совета промедлили – они ссорились. Они вечно ссорятся. Никак не могли решить, что с вами делать. Помните, как они изолировали вас?
– Я понимаю. Понимаю. А теперь – мы победили?
– Мы победили. Действительно, победили. Сегодня вечером, за какие-то пять часов. Ударили со всех сторон. Люди с ветродвигателей, Департамент Труда с миллионами людей порвал оковы. Мы заручились поддержкой аэронавтов.
– Так, – проговорил Грэм.
– Это, конечно, главное – иначе они могли бы улизнуть. Весь город поднялся, чуть ли не каждый третий был с нами! Все, кто в синем, все общественные службы, кроме немногих аэронавтов, и почти половина красной полиции. Вам удалось бежать, а их дорожная полиция была обезоружена или уничтожена – в здании Совета собралось меньше половины полицейских. Теперь весь Лондон наш. У них только здание Совета. Половина той красной полиции, что была с ними, погибла в дурацкой попытке снова вас захватить. Потеряв вас, они потеряли голову. Бросили все свои силы к театру. Мы отрезали их от здания Совета. Эта ночь была поистине ночью победы. Ваша звезда воссияла повсюду. Еще вчера Белый Совет правил, как раньше, как правил гросс лет, полтора века, и вдруг – прошел шепоток, появилось припрятанное оружие – и все!
– Я почти ничего не знаю, – сказал Грэм. – Хотелось бы… Не очень представляю себе ход сражения. Если можно, объясните. Где Совет? И где идет бой?
Острог прошагал через комнату, чем-то щелкнул, и вдруг все, кроме овального диска, погрузилось во тьму. Грэм на мгновение растерялся. Затем увидел, что серый матовый диск обретает глубину и цвет и превращается в овальное окно, из которого виден странный незнакомый пейзаж.
При первом взгляде Грэм не мог даже предположить, что он видит. Картина была освещена дневным светом – зимний день, серый и прозрачный. Поперек нее, между зрителем и задним планом, вертикально проходил толстый трос из витой белой проволоки. Ряды огромных ветряных колес, размещенных с широкими промежутками, черные провалы, зияющие то тут, то там, – все это было очень похоже на пейзаж, который он видел во время бегства из здания Совета. Он заметил шеренгу фигурок в красном, марширующих между рядами людей, одетых в черное, и без объяснений Острога понял, что смотрит на верхнюю поверхность нового Лондона. Снег, выпавший ночью, уже сошел. Грэм решил, что это зеркало – современный вариант камеры-обскуры. Удивительно, что шеренга красных фигурок маршировала слева направо, но исчезали они слева. Потом стало понятно, что весь пейзаж медленно перемещается, проходя через овал.
– Сейчас увидите бой, – сказал Острог. – Эти парни в красном – пленные. Перед вами крыша Лондона, ведь сейчас почти все дома составляют единое целое. Улицы и площади – все теперь под одной кровлей. Провалы и расселины, свойственные вашему времени, исчезли.
Что-то расплывчатое закрыло половину картины. По форме – вроде бы человек. Блеснул металл, сверкнула вспышка, что-то скользнуло через овал, подобно тому, как веко скользит по глазу птицы, и изображение снова очистилось. Теперь Грэм увидел среди ветряков людей, бегущих с оружием, над которым вились легкие дымки. Они все гуще собирались справа, жестикулировали, возможно, что-то кричали, но картина была немой. И люди, и ветряки медленно и неуклонно плыли через поле зеркала.
– А теперь, – сказал Острог, – очередь здания Совета. – И в поле зрения стало медленно вползать что-то черное.
Вскоре оказалось, что это – пустота, огромная дыра среди склеенных друг с другом построек; оттуда к бледному зимнему небу поднимались тонкие спирали дыма. Мрачная груда развалин с мощными срезанными столбами и фермами зловеще выступала из чернеющей пустоты. Среди руин роскошного строения копошились, лазали, карабкались бесчисленные маленькие фигурки.
– Здание Совета, их последний оплот, – сказал Острог. – Болваны, потратили столько боеприпасов, чтобы взорвать все вокруг и остановить нашу атаку!.. Хватило бы на месяц обороны. Вы слышали взрыв? В городе вылетела половина стекол.
Пока он говорил, появилась и нависла над развалинами искромсанная глыба очень высокого белого здания. Эта громада была отрезана от общей массы домов полосой безжалостных разрушений. Черные провалы обозначали разорванные взрывом проходы; большие залы лишились потолков, их внутреннее убранство зловеще белело в зимнем утреннем свете, а из разбитых стен свисали пучки оборванных кабелей, тросы, погнутые металлические балки. Среди всех этих гигантских обломков передвигались красные пятнышки – защитники Совета. То тут, то там холодные тени озарялись слабыми вспышками. Поначалу Грэму показалось, что атака на это изолированное белое здание успешно развивается, но вскоре он заметил, что отряд повстанцев вовсе не продвигается вперед, а, укрывшись среди колоссальных руин, окружающих изувеченную крепость, ведет ответную стрельбу.