– Хозяин Земли, – повторил он, – так они говорят мне. Но подумайте, как мало я знаю.
– Городов, трестов, Департамента Труда…
– Вся эта верховная власть, владычество – могущество и слава… Да, я слышал, как они кричали. Знаю. Я – Хозяин. Король, если хотите. Вместе с Острогом, Вождем…
Грэм замолчал.
Она с любопытством, изучающе, взглянула ему в его лицо.
– И что же?
– … Который берет на себя ответственность, – с усмешкой закончил он.
– Вот этого мы и начали бояться, – сказала девушка. Умолкла. Потом медленно проговорила: – Нет. Ответственность должны взять на себя вы. Вы должны принять на себя ответственность. Народ смотрит на вас.
Ее голос стал мягче.
– Послушайте! По крайней мере половину времени, что вы спали, огромное множество людей, с каждым поколением все больше и больше, молилось о вашем пробуждении – понимаете, они молились.
Грэм хотел было ответить, но промолчал.
Девушка собиралась с духом, слабый румянец вернулся на ее щеки.
– Знаете, кем вы были для мириадов людей? Королем Артуром, Барбароссой – властителем, который придет в назначенный день и сделает мир справедливым.
– Мне кажется, народное воображение…
– Разве вы не слышали поговорку: «Когда Спящий проснется»? Вы лежали там бесчувственный и неподвижный, а к вам приходили тысячи. Тысячи. Каждый первый день месяца вас торжественно облачали в белые одежды, и люди шли мимо. Маленькой девочкой я видела вас таким, видела ваше лицо, такое бледное и спокойное.
Она отвернулась и уставила глаза в настенную роспись. Проговорила упавшим голосом:
– В детстве я часто смотрела на ваше лицо… Оно казалось неколебимым и ожидающим – долготерпение, как у Бога. Вот что мы думали о вас, вот чем вы были для нас…
Она подняла на него сияющие глаза, и голос ее сделался сильным и чистым.
– В городе, по всей Земле, мириад мириадов мужчин и женщин ждут, что вы будете делать. Они полны надежд.
– Неужели?
– Ни Острог, никто другой не может взять на себя эту ответственность.
Грэм с удивлением смотрел в ее разгоревшееся лицо. Вначале она, казалось, с трудом подбирала слова, но потом заговорила с пылом и страстью.
– Неужели вы думаете, вам суждено было прожить неприметную жизнь в далеком прошлом, впасть в чудесный сон, и восстать из него, и вызвать изумление, почитание и надежды половины мира – все только ради того, чтобы прожить здесь еще одну неприметную жизнь?.. Неужели вы сможете переложить ответственность на кого-то другого?
– Я знаю, как велика моя власть, – запинаясь, сказал Грэм. – Вернее, знаю, какой огромной она кажется. Но реальна ли она? Все это похоже на сон. Это действительность – или только великая иллюзия?
– Она реальна, – сказала девушка, – если вы решитесь.
– В конечном счете, моя власть, как и всякая другая, есть вера во Власть. Мираж в умах людей.
– Если вы решитесь! – повторила девушка.
– Но…
– Бессчетное множество людей, – сказала она. – Пока это в их умах, они будут повиноваться.
– Но я ничего не знаю. Вот что сидит в моем уме. Ничего не знаю. А все эти советники, Острог… Они мудрее, хладнокровнее, знают так много – каждую мелочь. Но в самом деле, о каких несчастных вы говорили? Что я должен узнать? Вы считаете…
Он смутился и умолк.
– Я еще почти ребенок. Но мир кажется мне полным несчастий. Мир изменился с ваших времен, и изменился странным образом. Я только и мечтала, чтобы увидеть вас и рассказать об этом. Мир изменился. Словно язва разъела его… вынула из него жизнь… все достойное… – Она вдруг придвинула к Грэму пылающее лицо. – Ваше время было временем свободы. Да, я много думала. Думать меня заставила жизнь – она не была счастливой. Люди теперь не свободнее, не лучше, не значительнее, чем люди вашего времени. Но это не все. Этот город – тюрьма. И каждый город теперь – тюрьма. Ключи же – у Маммоны. Мириады, бессчетные мириады мучаются от колыбели до могилы. Это справедливо? И так должно быть всегда? Да, сейчас намного хуже, чем в ваши дни. Вокруг нас, повсюду – горе и боль. Пустые удовольствия той жизни, которая окружает вас, – а рядом существование в безмерной нужде. Да, бедняки понимают это, они сознают, как тяжела их судьба. Неисчислимые толпы две ночи назад шли за вас на смерть!.. Вы обязаны им жизнью.
– Да, – тихо сказал Грэм. – Да. Я обязан им жизнью.
– Вы пришли из времени, когда тирания городов едва начиналась. Да, это настоящая тирания. В ваши дни феодалы-военачальники исчезли, а новая знать – богачи – только вступала в свои права. Половина людей на Земле жила в свободной сельской местности. Города еще не поглотили их. Я читала старые книги – тогда было благородство! Обычные люди вели жизнь, полную любви. Они знали, что такое чувство долга. У них были тысячи занятий. И вы – вы пришли из этого времени.
– Не совсем… Но не в этом дело. Как живут сейчас?..
– Прибыль и Города Наслаждений! Или рабство – неблагодарное, позорное рабство.
– Рабство! – повторил он.
– Рабство.
– Не хотите же вы сказать, что люди стали чьей-то собственностью?
– Это как раз то, что я хотела рассказать. То, что вы должны увидеть. Я знаю, вам это неизвестно. Они хотят скрыть от вас правду, они скоро повезут вас в Город Наслаждений. Но вы уже заметили мужчин, женщин и детей, одетых в бледно-голубую холстину, с желтыми лицами и тусклыми глазами?
– Я видел их везде.
– Говорящих на ужасном жаргоне, грубом и неграмотном?
– Я это слышал.
– Это и есть рабы – ваши рабы. Они в рабстве у Департамента Труда, принадлежащего вам.
– Департамент Труда! Что-то такое… вроде бы знакомо. А, припоминаю. Я видел это во время своих скитаний по городу, когда снова дали свет: огромные фасады домов, выкрашенные в светло-синий цвет. Вы действительно думаете?..
– Да. Как бы вам объяснить… Конечно, синяя форма бросилась вам в глаза. Почти треть людей носит ее, и с каждым днем их все больше. Департамент Труда незаметно растет.
– Но что это такое – Департамент Труда? – спросил Грэм.
– Как вы помогали голодным в старые времена?
– Тогда были работные дома, их содержали местные власти.
– Работные дома! Я что-то слышала. Есть в учебниках истории. Да, помню. Департамент Труда вытеснил эти работные дома. Он развился – отчасти – из… Может быть, вы помните – была такая религиозная организация, Армия спасения; она превратилась в деловую компанию. Занималась почти в основном благотворительностью. Спасала людей от невзгод и тягот работного дома. Тогда вокруг работных домов разгорелись страсти. Теперь я вспоминаю, что среди первых приобретений вашего Совета опекунов была Армия спасения. Они купили и преобразовали ее. Главная идея – дать работу голодающим и бездомным.
– Так.
– Теперь работных домов нет, нет приютов и благотворительности – ничего, кроме этого Департамента. Его конторы повсюду. Синий – его цвет. И каждый мужчина, женщина или ребенок, голодный и усталый, лишенный дома, друзей и средств к существованию, должен или идти в Департамент Труда, или умереть. Но легкая смерть недоступна беднякам – эйтаназия им не по средствам. В Департаменте Труда для всех приходящих в любое время дня и ночи есть еда, кров и синяя форма. Форма – это первое условие приема. В уплату за один день приюта Департамент требует отработать один день, а затем возвращает пришедшему его собственную одежду и отпускает.
– Вот как?
– Наверное, это не кажется вам слишком ужасным? В ваше время люди от голода умирали на улицах. Это было ужасно. Но они умирали, оставаясь людьми. А эти, в синем… Есть поговорка: «Синяя холстина – раз и навсегда». Департамент торгует их рабочей силой и заботится о постоянном ее притоке. Люди приходят, голодные и беспомощные, сутки едят и спят, отрабатывают и снова уходят. Если они работали хорошо, получают пенни или около того – достаточно, чтобы пойти на какое-то зрелище, в дешевый танцевальный зал или кинематограф, или заплатить за обед, или побиться об заклад. Деньги кончаются, и они снова бродят по городу. Нищенствовать не позволяет полиция. К тому же никто не подает. На следующий день или через день они возвращаются в Департамент Труда, гонимые бедностью, как в первый раз. Наконец их собственное платье изнашивается, это грязное тряпье стыдно носить. Тогда приходится работать месяцами, чтобы купить новое. Если оно еще нужно. Множество детей рождается под опекой Департамента. Роженицы обязаны отработать месяц. Департамент обучает детей, заботится о них до четырнадцати лет, а они платят за это двумя годами службы. Можете быть уверены – эти дети воспитываются для синей холстины. Вот так действует Департамент Труда.
– Значит, в городе вовсе нет свободных бедняков?
– Нет. Они или в синей холстине, или в тюрьме. Мы ликвидировали бедность. Это начертано на чеках Департамента Труда.
– А если кто-нибудь откажется работать?
– Большинство соглашается. К тому же у Департамента большая власть. Могут перевести на тяжелую работу, лишить еды. Отпечаток большого пальца человека, однажды отказавшегося от работы, рассылается в конторы Департамента Труда по всему миру. Да и как бедняку уехать из города? Дорога до Парижа стоит два льва. А за неподчинение можно угодить в тюрьму, жуткую подземную тюрьму. Такое наказание у нас полагается за многие вещи.
– И треть населения носит этот синий холст?
– Больше трети. Эти труженики унижены, лишены удовольствий, надежды, а в ушах у них звенят рассказы о Городах Наслаждений – издевка над их постыдной жизнью, страданиями и тяготами. Они слишком бедны даже для эйтаназии, для ухода из жизни, доступного богатым. Отупевшие, искалеченные, бессчетные миллионы людей по всему миру не имеют ничего – только лишения и неудовлетворенные желания. Они рождаются, гнутся под ярмом и умирают. Вот к чему мы пришли теперь.
Грэм подавленно молчал.
– Но произошла революция, – сказал он. – Все это должно измениться. Острог…
– Мы надеемся. Весь мир надеется. Но Острог этого не сделает. Он политик. По его мнению, все так и должно быть. Он не против. Для него это – нечто, само собой разумеющееся. Как и для всех бо