гачей, для тех, кто пользуется влиянием, для тех, кто преуспел в жизни. Они используют народ в своих интересах, им хорошо живется за счет его унижения. Но вы – ведь вы пришли из более счастливого века, и народ надеется на вас. На вас.
Он смотрел в ее лицо. Глаза девушки блестели от слез. Грэм почувствовал глубокое волнение. На мгновение он забыл об этом городе, о народе, об этих отдаленных, смутно звучащих голосах – забыл при виде такой близкой, такой одухотворенной красоты.
– Но что я должен делать? – спросил он, глядя ей в глаза.
– Править, – ответила она тихо. – Править миром так, как им никогда раньше не правили, для блага и счастья людей. Потому что вы можете править, должны править. Народ волнуется. Волнуется по всему миру. Ему нужно всего лишь слово – но ваше слово, – чтобы все объединились. Даже средние слои общества волнуются, они недовольны. От вас скрывают, что происходит. Люди не хотят надевать прежнее ярмо, они отказываются разоружаться. Острог разбудил нечто большее, чем намеревался, – разбудил надежды.
У него забилось сердце. Он старался выглядеть рассудительным, принимающим решение.
– Им не хватает только вождя, – сказала она.
– А потом?
– Вы сможете сделать все, что захотите, – весь мир ваш.
Грэм сидел, больше не гляця на девушку. Наконец заговорил:
– Старые мечты, я грезил об этом: свобода, счастье… Мечты, верно? Может ли один человек – один человек… – Голос его оборвался.
– Не один человек, а все люди. Дайте им только вождя, который выразит их чаяния.
Он покачал головой. Некоторое время оба молчали.
Вдруг он поднял голову, их глаза встретились.
– Во мне нет вашей веры, – сказал он. – У меня нет вашей юности. Эта власть тяготит меня. Нет, позвольте мне договорить. Я хочу делать… нет, не добро – у меня не хватит сил для этого, – но хотя бы не творить зла. Мне не создать Царства Божия на земле, но я принял решение и буду править. Ваши слова пробудили меня… Вы правы. Острог должен знать свое место. И я научусь… Одно вам обещаю. Компания рабовладельцев будет уничтожена.
– И вы будете править?
– Да. При условии… Одном условии.
– Каком?
– Вы будете мне помогать.
– Я? Я слишком молода!
– Да. Неужели вы не поняли, что я совершенно одинок?
Она вздрогнула, в глазах мелькнула жалость.
– Надо ли спрашивать, готова ли я помочь?
– Я так беспомощен.
– Отец и Хозяин, – сказала она. – Весь мир принадлежит вам.
Наступило напряженное молчание. Послышался бой часов. Грэм поднялся.
– Как раз сейчас, – сказал он, – Острог ждет меня. – Он помедлил, глядя на девушку. – Я должен расспросить его… Я еще очень многого не знаю. Мне лучше собственными глазами увидеть то, о чем вы рассказали. И когда я вернусь…
– Я буду знать, когда вы уедете и когда вернетесь. И снова буду ждать вас на этом месте.
Они посмотрели друг на друга пристально, испытующе, потом он повернулся и пошел в сторону Управления ветродвигателей.
Глава XIXТочка зрения острога
Острог уже явился с ежедневным докладом. В предыдущих случаях Грэм старался покончить с этой церемонией как можно скорее, чтобы вернуться к воздушным полетам, но сегодня начал задавать короткие острые вопросы. Ему страстно хотелось принять бразды правления империей. Острог начал с приукрашенных сообщений о развитии событий за границей. В Париже и Берлине, как понял из его слов Грэм, происходили беспорядки, но не организованное сопротивление, а случайные происшествия.
– После стольких лет, – объяснил Острог, поскольку Грэм проявил настойчивость, – Коммуна снова подняла голову. По самой природе этой борьбы, она ведется открыто. Однако порядок в этих городах восстановлен.
Грэм рассудительно – вопреки будоражащим его эмоциям – спросил, были ли бои.
– Небольшие, – ответил Острог, – только в одном квартале. Но сенегальская дивизия Африканской аграрной полиции – у Объединенных африканских компаний отлично тренированная полиция – была наготове, как и аэропланы. Мы ожидали небольших беспорядков в европейских городах и в Америке. Однако в Америке полная тишина. Они довольны свержением Совета. Пока что.
– Почему вы ожидали беспорядков? – резко спросил Грэм.
– Существует недовольство общественными порядками.
– Департаментом Труда?
– Вы осведомлены, – сказал Острог с оттенком удивления. – Да. Главным образом, недовольство Департаментом Труда. Это и было движущей силой переворота – и еще ваше пробуждение.
– Вот как?
Острог улыбнулся. Заговорил откровенно:
– Нам пришлось подогреть это недовольство, оживить старые идеалы всеобщего счастья: все люди равны, все благополучны, нет роскоши, доступной лишь немногим, – идеи, дремавшие двести лет. Вам это знакомо. Мы должны были оживить эти идеалы, хотя они и недостижимы, чтобы ниспровергнуть Совет. А теперь…
– Что теперь?
– Наша революция завершилась, Совет свергнут, а народ, который мы подняли, продолжает волноваться. Как будто мало было боев. Да, мы кое-что обещали, конечно же. Поразительно, как быстро и неистово возродились эти туманные, дряхлые гуманистические бредни. Мы – те, кто посеял их, – сами поражены. В Париже, как я уже сказал, пришлось прибегнуть к некоторой помощи извне.
– А здесь?
– Здесь беспокойно. Массы не желают возвращаться на работу. Всеобщая забастовка. Половина заводов опустела, народ толпится на городских путях. Они толкуют о Коммуне. Людей, одетых в шелк и атлас, на улицах оскорбляют. Синяя холстина ждет от вас всего на свете… Разумеется, вам не о чем беспокоиться. Мы пустили в дело Болтающие Машины – призываем к законности и порядку. Нужно крепко держать их в узде – только и всего.
Грэм задумался – искал способ показать свою независимость. Но заговорил сдержанно:
– Даже если для этого вызывают черную полицию…
– Они очень полезны. Преданные свирепые создания без дурацких идей в головах – не то что наша чернь. Совету следовало сделать их уличной полицией, и дело могло бы обернуться по-другому. Разумеется, нам нечего опасаться, кроме бунта и вандализма. Вы умеете управляться с крыльями и сможете махнуть на Капри, если здесь запахнет паленым. У нас все нити в руках. Аэронавты богаты и пользуются привилегиями – самая сплоченная корпорация в мире. Как и инженеры ветродвигателей. Воздух наш, а господство в воздухе – господство над миром. Против нас не выступает ни один влиятельный человек. У них нет вожаков, если не считать главарей тайной организации – мы ее создали перед вашим весьма своевременным пробуждением. Идеалисты и настырные болваны, отчаянно завидующие друг другу. Среди них нет настоящего мужчины, пригодного на главную роль. Возможна одна неприятность – стихийное восстание. Откровенно говоря, такого исключить нельзя. Но это не помешает вашим полетам. Времена, когда народ мог устраивать революции, прошли.
– Предположим, прошли, – сказал Грэм. – Предположим. – Он помолчал. – Ваш мир для меня полон неожиданностей. В старые времена мы мечтали о чудесном демократическом будущем, когда люди будут равны между собой и счастливы.
Острог посмотрел на него пристально и сказал:
– Дни демократии миновали. Миновали безвозвратно. Они начались во времена лучников Греции и закончились, когда марширующая пехота и вообще массы простонародья перестали выигрывать битвы, когда дорогостоящие пушки, огромные броненосцы и стратегические железные дороги стали воплощением мощи. Наше настоящее – это время богатства. Богатство стало силой, как никогда раньше, – оно правит на земле, на море и в воздухе. Вся власть теперь в руках тех, кто управляет богатством. От вашего имени… Вам придется смириться с фактами – а они таковы, как я сказал. Мир для толпы! Толпа – правитель! Уже в ваши дни эта теория была опробована и отброшена. Сегодня в нее верит только стадный глупец – человек толпы.
Грэм не стал отвечать сразу. Он стоял, погрузившись в мрачные мысли.
– Нет, – продолжал Острог, – время простых людей прошло. В чистом поле один человек действительно был равен или почти равен другому. Первоначально аристократия обладала выдающейся силой и отвагой. Ее характер складывался под влиянием обстоятельств. Эти междуусобицы, дуэли, заговоры. Первая настоящая аристократия появилась вместе с замками и рыцарской броней и не устояла перед арбалетом и мушкетом. Но сейчас есть вторая аристократия. Истинная. Эпоха пороха и демократии была всего лишь завихрением в потоке. Обыкновенный человек сейчас – беспомощная песчинка. В наши дни реальность – огромный механизм города, и его организационная структура вне пределов понимания простонародья.
– И все же, – заметил Грэм, – есть нечто такое, что сопротивляется, что вы вынуждены сдерживать, нечто бурлящее и напирающее на вас.
– Но вы убедитесь, – сказал Острог с натянутой улыбкой, как бы отметающей эти трудные вопросы, – что я не поднимал силы, способные уничтожить меня самого, поверьте.
– Странно… – проговорил Грэм.
Острог смотрел на него внимательно.
– Неужели мир должен идти этим путем? – с напором спросил Грэм. – Неужели это неизбежно? И все наши надежды были напрасны?
– Что вы имеете в виду? – спросил Острог. – Какие надежды?
– Я пришел из демократического века. И обнаружил аристократическую тиранию!
– Ну… Однако вы сами – главный тиран.
Грэм покачал головой.
– Хорошо, – сказал Острог, – посмотрим в корень вопроса. Только так происходят изменения. Аристократическое правление, доминирование лучших ведет к страданию и гибели слабых, и таким образом мир меняется к лучшему.
– Аристократия? Эти люди, которых я видел…
– О нет, не эти! – воскликнул Острог. – Эти по большей части обречены. Порок и наслаждение! У них нет детей. Эта порода должна уйти. Тем, кто вступил на их дорогу, возврата нет. Легкий путь к кончине, удобная эйтаназия для всех искателей наслаждения – вот способ улучшения расы!
– Приятное угасание… – проговорил Грэм. – Хотя… – Он на секунду задумался. – Есть еще толпа, гигантская масса бедняков. Они тоже должны исчезнуть? Они не исчезнут. Они страдают, и страдание дает им силу, которую даже вы…