…Город, рассечённый надвое широкой рекой, лежал перед ним как на ладони. Он знал, что при желании может оказаться в любой его точке, стоит только слегка напрячь силу воли. Над городом висит прозрачная дымка, сотканная из разноцветных искорок сознания живущих в нём людей. Лёгкий шепот голосов, доносящихся отовсюду. Они невнятны, их не разобрать, но можно выделить среди них те, что резонируют с его волновым пакетом. Эти искорки ярче, их сравнительно немного, и с ними, скорее всего, можно вступить в контакт. Он понимает, что делать это нужно осторожно. Не стоит пугать владельца голоса, вдруг обнаружившего, что в его сознании, кроме привычного себя, находится кто-то ещё.
Город огромен, но ему не представляет труда пересечь его во всех направлениях, увидеть то, о чем даже не мечтал ещё совсем недавно. Парки, улицы, заполненные автомобилями, люди, спешащие по своим делам. Сказочные ощущения, но мелодичная трель предупреждает, что компьютерная программа сейчас снова вернёт его назад, туда, где «на серой занавеске — проходят тени в призрачной игре».
У кресла в воздухе возникает яркий зеленоватый шар. Он быстро увеличивается в размерах, превращается в туман и вскоре рассеивается. В кресле у стола по-прежнему сидит человек. Его глаза закрыты, но на губах блуждает улыбка. Он крепко спит: сказалось напряжение последних дней.
Осторожно человек начал выходить в пространство несколько раз в день по десять-пятнадцать минут. Всё шло так, как он и предполагал. Оказалась несложной и попытка прикоснуться к чужому сознанию. Для этого человек выбирал только те искорки, что были ярче других среди огромного мерцающего облака. Он отчётливо слышал мысли контактёра, порой обычные, ничего не значащие, порой настолько личные, что ему становилось неловко. Сам он не вмешивался в чужую жизнь, хотя ему и очень хотелось подать знак тому человеку о собственном существовании.
Те, чьё сознание было открыто ему, были по его разумению разными людьми: хорошими, безликими, плохими и очень плохими. Последние раздражали человека. Ему было совершенно непонятно, зачем они живут, и почему эти люди имеют полноценное тело, а ему судьба отказала в этом. И однажды он не выдержал. Одному из таких контактёров, отравлявшего себя алкоголем, а окружающих — своим присутствием, он, руководствуясь непонятно чем, продиктовал так полюбившееся ему четверостишие Хайяма. Неожиданной была реакция этого окончательно опустившегося человека. Он был смертельно испуган, стал пить ещё больше, а потом вдруг его звёздочка исчезла.
Так было и с двумя другими контактёрами, которым он присвоил знак «минус». Один из них был наркоманом, другой — такой же тварью, но ко всему ещё и переполненной злобой к окружающему миру. Сознания обоих погасли вскоре после того, как он прошептал им своё рубаи.
Из книг, Интернета и собственных неясных ощущений человек знал, что в обществе существуют особые отношения между мужчиной и женщиной. Это называлось любовью, сексом. Он понимал, что в его состоянии ему никогда не суждено будет испытать эти чувства. Сейчас же он имел возможность проникнуть в мир женских ощущений, хотя и понимал, что в этом есть нечто предосудительное, как если бы он подглядывал через окно спальни. Но в двадцать пять лет трудно избежать такого соблазна, и человек не стал исключением.
Однажды он вошёл в сознание одной искорки, которая давно привлекала его внимание необычным голубым свечением. Она принадлежала молодой женщине, мысли которой, по сравнению с предыдущими контактёрами, оказались чисты и заняты, в основном, работой. Ирина, так звали девушку, много читала, размышляя над текстом. Человеку импонировала подборка книг. Ему было знакомо практически всё, что так нравилось девушке. Отношение к прочитанному у них совпадало не всегда, что было вполне оправдано: мужские логика и система ценностей отличались от женских.
Вскоре он понял, что её мечты чаще всего были связаны с неким условным мужчиной, который непременно должен был появиться в её жизни: сильный, умный, надёжный. Его внешние качества время от времени слегка менялись в сознании девушки в зависимости от содержания очередного фильма или новой книги. Было забавно наблюдать это со стороны.
Человек невольно сравнивал себя с ним и понимал, что сам он лишь интеллектуально соответствовал требованиям Ирины к придуманному персонажу. Всё остальное, то есть его оболочка, никак не вписывалось в представления девушки об идеальном мужчине. Но сейчас у него были свои, пока ещё туманные, представления о собственном будущем, у него появилась надежда изменить собственную жизнь, и он не мог выбросить из головы свою нечаянно обретённую женщину.
Между тем его мастерство проникновения в параллельный мир росло. Человек уже мог ненадолго переносить туда с собой небольшие предметы. Проходило несколько часов, иногда сутки, и предметы возвращались в точку отправления, то есть в его комнату на шестом этаже десятиэтажного панельного дома.
Так однажды он набросал четверостишие Хайяма на листочке бумаги в клеточку, который вырвал из блокнота, вложил его в конверт и отправил девушке. Послание, лежащее на столе в кухне, она увидела утром, и была удивлена, прочитав стихи, но не испугана, как можно было предположить. Тогда человек стал отправлять ей письма одинакового содержания чуть ли не каждый день. Ирина читала их и аккуратно складывала в ящик стола. Вскоре стало ясно, что это начинает не на шутку беспокоить девушку, а когда она обнаружила, что все письма, кроме последнего, вдруг исчезли, это привело её в состояние паники. Она решила, что кто-то со злым умыслом преследует её, терроризирует и, кроме того, тайно проникает в квартиру.
Спустя несколько дней человек обнаружил вечером свою звёздочку, как он про себя стал называть Ирину, в другом месте, где она собиралась ложиться спать. Из потока мыслей девушки он понял, что она ищет защиту от непонятного вторжения в её жизнь. И обеспечить эту защиту взялись двое мужчин, параметры волновых пакетов которых совершенно не совпадали с его собственными. Он так и не смог взломать их.
Это рассердило человека. Ночью он впервые усилием воли смог ненадолго материализоваться рядом со спящей девушкой. Она была очаровательна в неярких лучах света, падающего на кровать из окна. Его собственная тень была отчётливо видна на полу. Он оставил очередную записку со стихами и некоторое время, преисполненный нежности, любовался ею.
Потом Ирина неожиданно проснулась и, кажется, успела заметить его, стоящего у окна. Это испугало девушку. Она замерла, а затем медленно протянула руку к висящему на стене бра. Человек улыбнулся и всё тем же усилием мысли мгновенно вернул себя домой, поняв, кроме прочего, что уже может перемещать в пространстве не только сознание, но и собственное тело.
Вот уж четыре дня как мы блаженствуем в Бабайковке. Мы — это я, Лёшка и Ирина. Журналист вообще птица вольная, а мой друг и девушка на своих работах оформили соответствующие отпуска. Наша жизнь проста, как чириканье воробья за окном моей комнаты. Подъём часов в восемь-девять, неспешный завтрак на веранде большого дома, выходящей в сад, потом прогулки в лесу за рекой, куда можно перейти по мостику, требующему починки, затем обед и личное время до вечера.
Поздний ужин, так же как завтрак и обед, проходит там же, в доме, где разместились Успенцев и Ирина. Здесь ведутся разговоры, которые начинаются, как правило, ни о чём, но неизбежно смещаются в сторону проблемы, которая привела нас сюда. Она всё ещё далека даже от намёка на понимание происходящего.
После ужина опять-таки следует личное время, которое каждый из нас заполняет по своему усмотрению. Лёшка уделяет максимум внимания Ирине, что ей явно нравится. Ирина пытается работать, что не нравится Лёшке, и он всячески препятствует этой затее. Я же усаживаюсь с ноутбуком у себя в мансарде, и до глубокой ночи пытаюсь в бесконечном море информации выудить хоть что-то, связанное с теми необычными явлениями, которые преследуют девушку. Увы, пока мне не удалось преуспеть на этом поприще. Это несколько нервирует, но я уверен, что найду решение очередной загадки. Лавры легендарного Холмса не дают мне покоя.
Конец октября в этом году изумительно хорош. Деревья в лесу за рекой раскрашены в основные цвета осени, среди которых преобладают всевозможные оттенки жёлтого и багряного. Сосны вкрапляют тёмно-зелёные пятна в этот однотонный ковёр. Вода в реке прозрачна и ощутимо прохладна. Тёмные щупальца водорослей у тёмного дна мерно извиваются вслед за небыстрым течением. Яркие листья всё чаще срываются с деревьев, планируют на поверхность воды, и словно детские кораблики медленно уплывают куда-то вниз.
Днём ещё тепло и безветренно, но темнеет уже рано, а вечера коротки и наполнены свежестью. Тёмное небо усеяно удивительно близкими звёздами. Они переливаются в паутине Млечного Пути, манят к себе человека, который запрокинув голову, в щемящем восторге вглядывается в эту мерцающую россыпь, ощущая себя одновременно и её малой частичкой, и той бесконечностью, в которой кажется крупинкой это ночное великолепие.
Ближе к утру, на рассвете, белесый туман стелется над рекой, путается в деревьях, а на зелёной влажной траве всё чаще встречаются пятна инея, предупреждая о близкой зиме.
Люблю я эту пору года. Она располагает к одиночеству, душевному равновесию и неторопливому осмыслению жизни.
Утром, на пятый день нашего пребывания в селе, мы, как обычно, собрались к завтраку. Впрочем, десять утра трудно назвать утром, а тем более ранним. Я и Успенцев появились на веранде первыми. Настроение у нас было бодрое, к тому же оказалось, что Варвара испекла стопку золотистых блинов и добавила к ним домашнего приготовления сметану, творог и масло. Всё это великолепие стояло на столе, окутанное ароматом свежесваренного кофе.
Вслед за нами минуту спустя показалась Ирина. Все поздоровались и сели за стол.
— Жизнь, похоже, удалась, — философски заметил Успенцев. — Спасибо, Варенька, вы просто волшебница!