Залитая солнцем гостиная была выдержана в светлых тонах, среди которых преобладающим был бежевый цвет. Минимум мебели: встроенный в стену электрический камин, большой телевизор над ним, диван светлой кожи с разбросанными цветными подушками, изящный столик, два кресла. На полу толстый ковёр ручной работы. Во всём чувствовался хороший вкус.
Из огромного, во всю стену, французского окна открывался красивый вид на реку и правый берег Города. У открытой на балкон двери в коляске сидел тот самый парень, которого я встретил неделю назад на переходе. Он был одет в голубые потёртые джинсы и жёлтую футболку с портретом Эйнштейна на груди. В его правой руке я заметил тот самый металлический предмет, который, собственно, и привёл меня в эту квартиру. Молодой человек негромко поздоровался и жестом указал на дальнее от себя кресло:
— Прошу садиться!
— Спасибо!
Короткое мгновение длилось молчание. Мы рассматривали друг друга, как шахматисты перед решающей игрой. Я первым сделал ход, нарушив тишину:
— Я знаю, что вас зовут Дмитрий. А меня — Игорь, предлагаю обойтись без отчества, поскольку разница в возрасте у нас не критична. Не возражаете?
— Нет, — коротко ответил он. — И о чём же вы хотели поговорить со мной?
Я молчал, глядя на его неестественно подогнутые ноги, чуть склоненную к левому плечу голову, на руку, судорожно сжимающую ручку кресла. И только взгляд устремлённых на меня больших красиво очерченных серых глаз, в которых застыло понимание чего-то такого, о чём, казалось, я даже помыслить не мог, никак не вязался с этим немощным телом.
Там, в голубом небесном фонаре, —
Пылает солнце: золото в костре!
— негромко начал я читать стихи и остановился, ожидая реакции Дмитрия.
На его лице не дрогнул ни один мускул, не изменилось выражение глаз:
— Что же вы остановились? Продолжайте, мне нравится это рубаи Хайяма, — сказал он.
— Не стоит, я уверен, вы знаете его продолжение. Скажите, Дмитрий, как вы это делаете? И что вам нужно от Ирины?
Парень молча смотрел на меня, и лишь голова его несколько раз едва заметно дёрнулась от непроизвольных судорог, которые ему, видимо, было трудно сдерживать. Пальцы правой руки привычным движением придали вращение металлическому предмету, и теперь отчётливо было видно, что это небольшой параллелепипед, изготовленный из бронзы с небольшой красной выпуклостью на одной из торцевых граней.
— Это всё, что вы хотели знать? — произнёс он. В его голосе не чувствовалось эмоционального напряжения, которое неизбежно появилось бы, например, у меня, окажись я на его месте.
— Нет, у меня есть ещё ряд вопросов к вам, но задам ли я их, будет зависеть от ответов на те, что вы слышали.
— А если я отвечу, что не понимаю, о чём идёт речь?
— Конечно, можно пойти и таким путём, тогда мне придётся просто уйти, но, думаю, что это не устроит, прежде всего, вас.
— Отчего же, позвольте узнать?
— Оттого, что вам очень одиноко, оттого, что вам, как я полагаю, удалось сделать какой-то невероятный технологический прорыв, оттого, что вам просто необходимо поговорить об этом с человеком, который никогда не выдаст вашу тайну. Возможно, что есть и ещё какая-то причина, о которой я не знаю, например, та самая, что вынудила вас отправить сиделку из дома с тем, чтобы мы могли остаться вдвоём. Скажите, что я не прав?
Ответа не последовало. Вместо этого Дмитрий одним рывком развернул кресло так, что оказался лицом к окну, и теперь передо мной была лишь задняя часть спинки и правая рука, пальцы которой медленно вращали бронзовый предмет. Я тоже молчал, полагая, что он всё же решит раскрыться. В том, что передо мной находится ночной гость Ирины, уже не приходилось сомневаться. Журналистская удача в очередной раз не подвела меня.
Наконец Дмитрий вернул кресло в исходное положение, и я снова мог видеть его лицо. Оно по-прежнему не отражало каких-либо эмоций.
— И почему я должен верить вам? — спросил он.
Я физически ощутил, как начало спадать напряжение в моём сознании.
— Просто поверьте. Хотя бы потому, что от вас я, скорее всего, услышу настолько фантастическую историю, что ни один здравый человек попросту не поверит в неё.
На его лице мелькнула тень улыбки:
— Да, думаю, вы правы: в то, что я расскажу и в самом деле трудно поверить. Кроме того, что скрывать, через Ирину я знаю, кто вы, Игорь Зарубин, знаю о вашей тяге к необычным историям, знаю о вашем друге, служащем в полиции. В Интернете о вас можно найти много информации. Скажу даже больше, подсознательно я ждал нашей встречи, но не думал, что это произойдёт сегодня. Будем считать это знаком свыше, знаком судьбы.
Я попытаюсь в общих чертах изложить вам историю своей такой короткой, и в то же время такой длинной жизни. Вы, надеюсь, располагаете временем?
— Да, я, как вы знаете, журналист — человек свободной профессии. У меня пропасть времени, и всё оно в вашем распоряжении. Пусть это не волнует вас. Начинайте свой рассказ, Дмитрий. У меня нет с собой диктофона, и я не стану делать записей. Я просто буду вас слушать. Начинайте.
— Ну, хорошо, слушайте. Я начну с того, что мне не повезло с рождением. Болезнь, с которой мне суждено было появиться на свет, называется детский церебральный паралич. Этот мало изученный недуг по-разному поражает организм человека. У одних он затрагивает конечности, у других — только мозг, у третьих — и то, и другое. У меня мозг, слава Богу, остался нетронутым, но зато пораженной, и весьма основательно, оказалась периферическая нервная система. Она плохо контролирует моторику, и с этим уже ничего нельзя поделать. Хотя, нужно сказать, что я очень благодарен своим родителям. Они сделали всё, что только можно было в моём случае.
Оценивая степень своей пригодности к нормальной жизни в обществе по пятибалльной системе, я остановился бы примерно на двух — двух с половиной. Впрочем, вы и сами это видите.
— Вы преувеличиваете, Дмитрий, вспомните хотя бы Хокинга, положение которого было намного хуже вашего.
— Уверяю, вы ошибаетесь. Никто из вас, я имею в виду нормальных здоровых людей, даже представить не может, какие мысли одолевают того же Хокинга перед сном и после пробуждения. А я знаю, поэтому и уверен, что это глубоко несчастный человек, который в отличие от меня помнил лучшие времена, когда он мог пользоваться всеми благами жизни. Следует отдать ему должное, он не позволил себе дрогнуть, опуститься до уровня растения, а вместо этого отточил интеллект до невероятной остроты и приподнялся тем самым над остальным человечеством. Кстати, вы никогда не задумывались о том, зачем он это сделал и почему в качестве объекта своих исследований выбрал пространственно-временное устройство Вселенной?
— Нет, я никогда не думал об этом, хотя книги его читал достаточно внимательно.
— Разумеется, зачем вам думать о быстротекущем времени, живя в нём полноценной насыщенной жизнью. А вот Хокингу наверняка могла прийти в голову безумная мысль о возможности перемещения своего немощного тела по временной оси туда, где ему могла быть оказана медицинская помощь такого уровня, что обратно в наше время он вернулся бы здоровым человеком.
Я понимаю, что звучит это фантастически, кто знает, какие мысли приходят в голову загнанному в угол обстоятельствами человеку. Особенно, если он имеет соответствующий интеллект, хорошую математическую подготовку и время, ограниченное только сном. Постепенно появляется навязчивое желание реализовать эти мысли. И даже если этот труд ничего не даст, а результат окажется нулевым, то хуже от этого не станет, потому что хуже попросту не бывает. Знаете, и это, если разобраться, очень здорово, когда твои скрытые от окружающих устремления совпадают с ежедневной кропотливой работой, которая таким образом превращается в хобби, пожирающее медленно тянущееся время. Это как раз и есть случай Хокинга.
— Вам пришлось испытать эти чувства?
— Да, мне пришлось испытать их практически по той же причине.
— И, насколько я понимаю, вам тоже пришла в голову мысль разобраться в проблеме перемещения во времени.
— И в пространстве, эти две категории неразделимы. Добавьте сюда связанную с ними энергию, и вы получите все необходимые компоненты для реализации вашего замысла.
— Неужели всё так просто? Я где-то читал, что если подобный замысел и можно реализовать, то для этого понадобится просто колоссальное количество энергии.
— Это правильное утверждение, однако физикам известно такое явление, как резонанс. Это когда небольшие порции энергии, в нужное время и в нужной точке подводимые извне к какой-либо системе, обладающей собственной частотой колебаний, накапливаясь, могут привести к тому, что она может быть разрушена независимо от прочности и размеров.
— Да, я помню из школьного курса хрестоматийный пример о роте солдат, шагавших в ногу по мосту, который от этого едва не разрушился.
Мой собеседник едва заметно улыбнулся:
— Верно, это и есть явление резонанса. Вы слышали о Николе Тесле?
— Разумеется, кто в наше время не знает об этом человеке.
— Думаю, что многие, но не в этом дело. Это был великий физик, намного опередивший своё время. По силе ума я сравнил бы его с да Винчи. Чем он только не занимался! Вы знаете, например, о том, что Тесла был уверен в бессмертии нашего сознания? Что мы с вами не что иное, как Мысль, и в таком виде можем находиться одновременно везде, материализуясь во времени и пространстве там, где пожелаем? Что где-то во Вселенной, наполненной эфиром, из которого возник, по его убеждению, наш материальный мир, находится Нечто, содержащее всю информацию об окружающей нас Вселенной, и мы являемся как бы частью этого образования, его производной?
— Нет, так глубоко с работами Теслы я не знаком. А вы, простите, откуда всё это знаете?
— В Белграде есть музей Теслы. Вот уже около двенадцати лет, благодаря Интернету, я состою в переписке с его директором. В сканированном виде он переправил мне сотни документов, в том числе и такие, которые были найдены не так давно и по этой причине не известны широкой публике. Для этого мне пришлось выучить сербский язык, на котором написано большинство этих рукописей.