— Из того, что мне удалось прочитать, я поняла, что моего предка интересовала тема философского камня, дающего не только бессмертие человеку, но и открывающего доступ к сакральным знаниям. Его личные заметки часто прерывались выписками из каких-то алхимических трактатов. Было понятно, что автор записок знает латынь, а также арабский язык и, похоже, хорошо разбирался в египетской иероглифике. Эти выписки я, естественно, не могла перевести, но из комментариев, в принципе, было понятно, о чём шла речь.
Так или иначе, суть написанного всегда касалась создания некоторого эликсира бессмертия. Похоже, Броцкий искренне верил в то, что подобное химическое соединение может быть получено. Более того, он, опираясь на старинные сказания, приводил примеры того, что в глубокой древности эликсир существовал и был опробован на реальных людях. В качестве доказательства он приводил нередко встречающееся в преданиях упоминание о живой и мёртвой воде. Думаю, что в детстве и вам доводилось читать такие сказки.
— Да, разумеется, — согласился я, с интересом слушая рассказ девушки, — особенно в русских сказках, где убитый герой часто оживает с помощью этих двух вариантов воды. Причём вначале его омывают мёртвой водой, а затем — живой, и, насколько мне помнится, никогда в обратном порядке.
— Да, в своих записках на эту особенность обращает внимание и мой прадед. И каждый раз фраза, где она отмечена, либо подчёркнута, либо взята в рамку. Видимо, он придавал этому особое значение. Одна из страниц тетради полностью покрыта всего лишь двумя словами — «живая» и «мёртвая», словно писались они в состоянии глубокой задумчивости.
— Интересно, что заставило этого, судя по всему неглупого человека, заниматься алхимией?
— Это отдельная история. Мне тоже были непонятны устремления Бродского, пока я не стала читать письма Писаржевского. В одном из них он пишет, что его ученик, безусловно, талантлив и достиг бы многого, если бы не чрезмерное увлечение мистикой, переданное как бы по наследству. Дело в том, что и отец, и дед Броцкого всю свою жизнь посвятили египтологии. В Египте они провели десятки лет, занимаясь раскопками, собирая артефакты, предания. Особое место в них занимали жизнь и учение Гермеса Трисмегиста. Вы ведь слышали о нём?
— В самых общих чертах. Знаю только, что с его именем связаны так называемые герметические знания, да, собственно, и всё.
— Вы правы! Но, что это за знания и откуда они у человека, жившего в незапамятные времена? Так вот, если верить тому, что содержится в египетской мифологии, Гермес Трисмегист был одним из тех атлантов, которые после гибели своего материка основали колонию в Египте. Это они, якобы, принесли местным жителям знания, построили пирамиды и многое другое. И произошло это за десятки тысяч лет до нашей эры. Трудно отделить правду от вымысла, но мифы утверждают, что Гермес Трисмегист мог управлять землетрясениями, вызывать бури, и владел тайной создания философского камня. В завуалированной форме эти особые знания были изложены им на так называемых изумрудных скрижалях.
Я улыбнулся, вспомнив наши приключения в Бельбекской долине:
— Да, Даша, вы не поверите, насколько люди упорны в своём стремлении заполучить вечную жизнь. Но, увы, это под силу только богам.
— Так ведь в египетской мифологии Гермес и был известен под именем бога Тота. В папирусах, на барельефах его изображали в виде человека с птичьей головой. Я помню это ещё со школы.
— Да, что-то припоминаю, но, увы, как-то смутно. Нужно будет напрячься и подтянуть свои знания в этой области, а то ведь так, глядишь, с современными продвинутыми девушками вскоре и поговорить-то будет не о чем.
Даша рассмеялась:
— Думаю, Игорь, что пробел в области знаний истории древнего Египта вы быстро устраните, и продвинутые, как вы говорите, девушки будут рады пообщаться с вами на эту чрезвычайно увлекательную тему. Так вот, возвращаясь к рассказу, я, собственно, думаю, что увлечения отца и деда не могли не наложить отпечаток на образ мыслей Броцкого. Этим и объясняется его интерес к проблеме философского камня.
— Наверное, вы правы, Даша, и спасибо за поддержку в отношении внимания со стороны девушек. Я чувствую, мы с вами определённо подружимся. Но, как видите, подоспела основная часть нашего завтрака. Я предлагаю приступить к нему без промедления, иначе ваша рыба может остыть и потерять часть своей гастрономической прелести. А потом мы закажем ещё по чашечке кофе, и вы продолжите ваш рассказ, если не возражаете. У нас ведь есть время, насколько я понимаю?
— Да, лично у меня времени предостаточно, я в отпуске. Приятного аппетита!
— И вам того же!
За столом воцарилось сосредоточенное молчание, изредка прерываемое короткими репликами в отношении качества блюд.
Спустя короткое время с завтраком было практически покончено, и мы повторно заказали кофе. Пока напиток готовился, Даша продолжила свой рассказ:
— Я уже говорила, что прочла большую часть тетради, но не всю. Да, собственно, дальше и читать-то особенно было нечего. Там шли сплошные формулы и странные знаки. Всезнающий Google подсказал, что это были алхимические символы. На последней странице тетради изображена шестиконечная звезда. Там же, в Интернете, я нашла, что это означает конец так называемого Делания, то есть окончание процесса создания философского камня. Чертовщина какая-то… Не мог же и в самом деле Броцкий создать эликсир бессмертия. Как вы считаете?
Я отпил глоток кофе, размышляя над услышанным:
— Не знаю даже, что сказать вам по этому поводу, Даша. Следуя формальной логике, это невозможно, но с другой стороны, в мире столько непознанного, что всегда есть место чудесам. А что, кстати, Писаржевский упоминает об этом в своих письмах?
— Я уже говорила, что прочла не все их. Возможно, что где-то он говорит о необычном увлечении своего талантливого ученика, но пока я не нашла этого.
— Хорошо, Даша, я всё понял об эликсире бессмертия, который якобы создал ваш прадед. А теперь расскажите, что так испугало вас сегодня? Какое переплетение событий привело к тому, что мы с вами сидим сейчас в этом ресторане и говорим о египетских богах, атлантах и герметических знаниях?
При этих словах лицо девушки снова приобрело то выражение скрытого испуга, с каким она бросилась внутрь машины на перекрёстке. Она отпила кофе, задумалась и потом как бы через силу произнесла:
— Дело в том, что он пришёл ко мне.
— Кто, простите, он?
— Броцкий.
Я от неожиданности поперхнулся:
— Как это может быть, Даша? Ведь вашему предку должно уже быть лет сто двадцать, а то и более. Вы ничего не путаете? Может, это просто чья-то мистификация, розыгрыш?
— Нет, это совсем не похоже на розыгрыш. Три дня назад поздно вечером зазвонил настольный телефон, которым я не пользуюсь так давно, что уже даже не помню сколько времени. Мобильная связь сделала его практически бесполезным. Я нерешительно подняла трубку, недоумевая, кто бы это мог быть, и низкий мужской голос без предисловий спросил, как меня зовут.
Подобное начало не предвещало ничего хорошего, и я прервала контакт. Но телефон звонил и звонил, не умолкая. Это раздражало, и мне пришлось снова взять трубку. «Прошу вас, не прерывайте разговор, — сказал человек уже более мягким тоном, — мне нужна от вас жизненно важная информация». — «Кто вы? — спросила я. — Что вам нужно от меня?». — «Скажите, вам знакома эта женщина?». И он назвал фамилию моей прабабушки. Я опешила от неожиданности. «Да, известна». — «Вы имеете к ней какое-то отношение?». — «Да, я её правнучка». — «Отлично, я так и думал. Тогда вам должно быть известно, что в молодости она была довольно близко знакома с человеком по фамилии Броцкий».
Моему удивлению не было предела. Откуда этот человек мог знать такие подробности, о которых и я-то, собственно, узнала всего пару месяцев назад? «Да, мне известна эта фамилия, — ответила я, придя в себя. — «А вам, простите, откуда о ней известно?». — «Оттуда, девочка, что я и есть Серафим Павлович Броцкий — твой, возможно, прадед».
Это уже было слишком. «Перестаньте меня разыгрывать, — ответила я, — или мне придётся обратиться в полицию». Было слышно, как мужчина рассмеялся. «Не стоит так нервничать, — сказал он, — мне ничего от тебя не нужно, девочка. Ничего существенного. Просто верни то, что принадлежит мне по праву, и я исчезну из твоей жизни навсегда».
Я растерянно молчала, и он повторил свою просьбу: «Ты слышишь меня? Верни мне тетрадь и книгу. Я уверен, что они должны быть у тебя, такие вещи не выбрасывают. Тем более, что я в своё время просил Льва Владимировича отдать их на сохранение твоей прабабушке. А она, уж поверь, сберегла бы эти вещи при любых обстоятельствах.
Главное для меня — это книга. Посмотри в вашей домашней библиотеке, она должна быть там. Это толстенная в кожаном переплёте книга Страндена «Герметизм», 1914 года издания. На титульной странице увидишь мой автограф. Найди её, я позвоню тебе завтра».
В трубке раздались гудки разорванного соединения. Я в недоумении смотрела на молчащий аппарат, не веря в происходящее. Это определённо был какой-то непонятный для меня розыгрыш, но, тем не менее, я пошла в гостиную, где стояли старинные шкафы, заполненные книгами. Их собирали несколько поколений нашей семьи. Там были, в основном, уникальные издания, пережившие несколько войн, и я даже в случае крайней нужды не рассталась бы ни с одной из них. Несколько часов ушло на то, чтобы перебрать все тома, стоящие на полках, но книги Страндена там не оказалось…
С моего места было видно, как отворилась входная дверь, и в помещение, сутулясь, вошёл немолодой человек. Копна нестриженых волос с сильной проседью, небритое лицо, едва видимое под широкополой шляпой, чёрное промокшее пальто. «Неопрятный старик, зашедший по ошибке в дорогой ресторан», — мелькнула мысль. Но человек не вышел, как следовало того ожидать. Коротко взглянув по сторонам, он сел спиной к нам за столик недалеко от входа, что-то сказал подошедшему официанту и замер неподвижно в ожидании заказа. Вскоре перед ним стоял чайный прибор. Человек положил на чайник озябшие, видимо, ладони и неподвижно застыл, чуть наклонив вперёд седую голову. Его промокшая шляпа лежала рядом на столе.