— Игорёк, принеси, пожалуйста, твой цифровой фотоаппарат. Нужно снять это под разными углами, может, нашим специалистам удастся восстановить целостность этого камешка. Хотя надежды на это мало.
Я вернулся с цифровиком, и мы вдумчиво сделали несколько десятков снимков.
— Смотрите, — сказала Даша, подсвечивая себе маленьким, но мощным фонариком, — на вот этом довольно большом фрагменте видны какие-то знаки. Лёша, передай мне, будь добр, лупу. Она у тебя за спиной на полке.
Мы по очереди осмотрели осколок.
— Если бы не знал, что эту штуковину привёз из Египта дед Броцкого, как это следует из письма, то рискнул бы предположить, что это лазерная насечка, — заметил Успенцев.
— А я не так давно читала статью о письменности народа, живущего на острове Пасхи. Они там писали на дощечках, которые назывались кохау-ронго-ронго. Могу ошибиться, но, по-моему, там были очень похожие значки. В этой статье, кстати, автор уверял, что они напоминают египетские иероглифы.
Помнишь, — она обратилась ко мне, — я говорила тебе, что почитаемый в Египте Гермес Трисмегист, согласно легендам, был одним из главных вождей народа, чья страна погибла где-то далеко в океане на западе. Рассказывают, что он знания своего народа изложил в нескольких тысячах книг, которые позже погибли в результате сожжения Александрийской библиотеки.
Но особые, самые сокровенные сведения, благодаря которым можно было влиять на структуру Вселенной, на сознание человека хранились на так называемых изумрудных скрижалях. По сохранившимся сведениям их было три, и каждая содержала колоссальный объём информации. Как думаете, не одна ли из них сейчас перед нами?
— Если связать в одну логическую цепочку всё, что нам известно, то, возможно, ты и права, Даша, — заметил Успенцев.
— Жаль только, что такая уникальная вещь безнадёжно испорчена, — добавил я. — Понятно, что покойному ныне Броцкому каким-то образом удалось прочитать текст, записанный на этой табличке. Скорее всего, ключ к его пониманию как-то раздобыли его дед или отец. Они же, как мы знаем из письма Писаржевского, были помешаны на египтологии.
Кстати, я совсем не уверен, что это изумруд, хотя внешне материал похож на него. Скорее всего, это какой-то синтетический композит, мощный носитель информации. Кто знает, вполне возможно даже, что это продукт внеземных технологий. Помнишь нашу находку в Крыму?
— Да, — откликнулся Успенцев, — там было ещё круче.
— А что произошло в Крыму? — спросила Даша. — Вы уже не в первый раз упоминаете об этом.
— Это, Дашенька, длинная история. За вечер её не расскажешь, но если не ошибаюсь, наш пишущий брат скоро поведает об этом широкой публике. Я прав, Игорёк?
— Да, рассказ о волчьей семье будет готов через пару недель. А до того времени пусть эта история, говоря высоким слогом, останется покрытой вуалью тайны.
— Так нечестно, — совсем по-детски надула губы девушка, — вы знаете, а я — нет. Тогда и я вам кое-что не расскажу, а это, между прочим, настоящая тайна, не то что ваша про каких-то волков. Я ведь, мальчики, не напрасно сижу в областном архиве, там на пыльных полках хранится много интересного.
— Ну, хорошо, — тут же повёлся Лёшка, — давай так: ты вначале нам выложишь свою тайну, а затем мы расскажем тебе о наших приключениях в Крыму. Идёт?
— Нет уж, не идёт! Каждому хочется обидеть юную девушку. Вот когда выйдет рассказ Игоря, тогда я и расскажу вам о моей тайне. А сейчас, если нет возражений, давайте устраиваться на ночь: день был трудный, нервный. Лёша, ты остаёшься или домой?
— Да, пожалуй, останусь. Что-то не хочется мне выходить под этот дождь, за день достал.
Все разбрелись по комнатам устраивать спальные места, пожелали друг другу спокойной ночи, и в квартире стало тихо. Лишь иногда свет от фар машин, сворачивающих с набережной на Литейную, скользил по стене слева направо, нарушая статичность времени. Я вскоре уснул.
Не знаю, сколько прошло времени, но разбудило меня ощущение чьего-то присутствия в кабинете. Я забыл задёрнуть шторы на окне, и комната была довольно ярко освещена уличным фонарём. В кресле у письменного стола, подперев голову руками, сидел человек. На нём был чёрный костюм, белая рубашка, чёрный галстук. Я даже разглядел запонки на манжетах, по крайней мере, мне так показалось. Лицо человека плохо просматривалось, но он был явно не молод.
Я сел на диване, чувствуя, как тело медленно покрывается холодным потом.
— Кто вы? — с трудом и почему-то шёпотом произнёс я.
— Моё имя ничего не скажет вам, но сегодня в соседней комнате был убит человек, которого я называл братом. Я уже несколько минут наблюдаю за вами и думаю, стоит ли мне наказать вас за то, что вы лишили меня будущего, или простить, как прощают детей неразумных.
В голосе человека был слышен сильный акцент. И хотя фразы он строил правильно и слова подбирал, не задумываясь, но русский язык явно не был его родным. Мне сразу в голову пришла мысль о письме, которое совсем недавно читала нам Даша.
— Простите, вас зовут Эмиль Яковлевич Вюрглер?
— Да. Скажите, почему вы так решили?
— В карманах Броцкого мы обнаружили конверт с письмом. Я думаю, оно было написано вами, Эмиль Яковлевич. И, кстати, мы бы отдали вашему другу книгу с хранящейся в ней скрижалью, если бы не его беспричинная ярость, закончившаяся стрельбой. Поверьте, в этой смерти нет нашей вины.
— Я уже это понял, и только поэтому вы все живы.
Он замолчал, мне тоже нечего было добавить к сказанному, хотя на языке крутился вопрос о его невероятном появлении в квартире. Я не спускал глаз с человека, сидевшего за моим письменным столом. Его фигура вдруг стала размытой, но секунду-другую спустя она снова обрела чёткие очертания.
— Не волнуйтесь, молодой человек, — произнёс он каким-то неестественным шелестящим голосом. — Вам ничего не грозит, хотя не скрою, первоначально у меня были иные намерения. Гнев, как известно, плохой советчик.
Жаль, бесконечно жаль, что такой уникальный эксперимент закончился столь неудачно. Броцкому, при всей моей любви к нему и его таланту, всегда не хватало нашей немецкой основательности. Я ведь просил его после первой расшифровки скрижали сделать это повторно, учитывая неоднозначность толкования отдельных иероглифов. Но самоуверенность гения, это русское «авось сойдёт и так», видимо, не позволили ему этого сделать, хотя он и уверял меня в обратном.
Теперь скрижаль разбита, знания древнего народа безоговорочно утеряны, надеяться больше не на что. Впереди — смерть и неизвестность… Это, признаюсь, пугает меня, ведь мы с Броцким были уверены, что впереди нас ожидает вечность. Увы, не получилось…
А как вы полагаете, что ждёт нас ТАМ? Неужели только пустота и небытие?
Я пожал плечами:
— Не знаю, мне пока ещё не приходилось задумываться над этим. Хотя в последнее время появились статьи о феномене сознания, составляющего суть человека, и есть предположения, что оно-то как раз и является вечным, в отличие от своего недолговечного носителя, каким является наше тело. Вас устроит такой ответ?
— В какой-то степени, да, устроит. Это и мне известно, я ведь слежу за такой информацией.
Не скрою, рад был поговорить с образованным человеком. И предвосхищаю ваш вопрос о том, каким образом я здесь оказался. Не пугайтесь, это всего лишь практическая магия, много веков культивируемая в нашей семье. В двух словах об этом не расскажешь. Прощайте! Мне с каждой минутой становится всё труднее удерживать себя в этой точке чуждого мне пространства. После этого я ощутимо старею.
Силуэт за столом заметно утратил чёткость, стал бледнеть, и вскоре кресло оказалось пустым.
Я машинально помассировал мышцы лица, стараясь прийти в себя, и вскоре мне удалось отчасти восстановить возможность логического мышления. В комнате, как и полчаса назад, было тихо и сумрачно. Мне показалось даже, что кресло всё ещё хранит остатки тепла сидевшего в нём человека, но кроме этого ничто не напоминало о произошедшем здесь инциденте.
Успокоившись, я лёг под одеяло. Уснуть мне удалось только под утро.
Тогда по неясным для себя причинам я не стал рассказывать Даше и Успенцеву о визите неожиданного гостя. Уж очень произошедшее ночью напоминало плод больной фантазии. Такого не могло быть по определению.
Затем прошло время, и сейчас, вспоминая это событие, я уже не могу сказать с уверенностью, что это было: явь или, возможно, один из тех редко случающихся снов, наполненных реалистичными красками, запахами, звуками. В нём ты живёшь настолько полноценной жизнью, что, проснувшись, не сразу можешь определить, в какой реальности находишься — в своей или всё ещё в той, параллельной.
Эта мысль частично успокаивает меня, возвращая в привычный физический мир, где между причиной и следствием при желании всегда можно установить однозначную зависимость. Здесь всё можно обосновать, вооружившись соответствующей теорией. Неясно только одно: как в таком случае объяснить те сюрпризы, которые периодически подбрасывает нам быстротекущая жизнь, и которые не укладываются в прокрустово ложе официальных представлений.
22 июня 2015 г., г. Днепропетровск.
Настоящая тайна Дарьи Атанази
Незаметно пролетели пять месяцев после декабрьских событий, результатом которых, прежде всего, было то, что в нашу устоявшуюся жизнь — я имею в виду себя и Успенцева — вошла, а вернее сказать, ворвалась Даша с необычной фамилией Атанази. Дело Дома с рептилиями, образовавшееся с её подачи, благополучно разрешилось и отошло в прошлое, но девушка определённо решила, что опека над нами после этого входит в число её прямых обязанностей.
Теперь наши холодильники всегда были заполнены продуктами, в шкафах лежали стопки выглаженных рубашек, в квартирах царил идеальный порядок. Мы пытались было противостоять этому натиску, но вскоре поняли, что проще остановить Ниагару, чем Дарью, если ей в голову придёт очередная идея-фикс. Впрочем, нужно отдать должное, она при этом умела быть ненавязчивой, а при встречах — хорошим собеседником. Постепенно наше городское окружение привыкло к тому, что в свободное от работы время мы появлялись втроём: ваш покорный слуга, майор Алексей Успенцев и Даша.