Время шло, а когда в больнице возникли большие проблемы с финансированием, Бурцева сочли практически здоровым и отправили домой. К этому времени он пробыл у нас почти два года. Я возражал, считая, что лечение не завершено, но, увы, моё мнение не было услышано. Квартира за Павлом сохранилась, пенсия была оформлена, сослуживцы согласились сопроводить его и договориться с участковым психиатром о присмотре за своим бывшим коллегой, попавшем в сложную ситуацию.
На момент выписки художник находился в состоянии длительной ремиссии, и проблем внешне как бы не обнаруживалось. Я написал рекомендации по медикаментозной поддерживающей терапии и попрощался со своим больным, ощущая подсознательно, что чем-то виноват перед ним. В чём причина этих ощущений, я так тогда и не понял, а со временем моя совесть утихла, как это обычно бывает в жизни.
— Странно только, — сказал доктор в завершение своего повествования, — что при такой привязанности к сыну, какую я наблюдал во время его первой госпитализации, мать так и не появилась за всё время рецидива болезни. Уезжал он на заднем сидении такси, заказанном сотрудниками. И я до сих пор помню его взгляд, когда он неотрывно смотрел на меня через окно удаляющейся машины».
Мы помолчали какое-то время: я — переваривая услышанное, он — находясь под действием воспоминаний. А затем доктор спросил, чем, собственно, вызван мой визит. Я рассказал о твоей просьбе. «Бегает, говорите, мой художник, — заметил доктор. — Интересно, очень интересно знать: куда бежит или кого догоняет этот несчастный человек?».
Пожав друг другу руки, мы расстались. Я обещал сообщить ему, если мне станет известно что-то новое о его бывшем пациенте.
— Лёха, я могу взглянуть на его рисунки?
— Без проблем. Держи планшет, там два разных файла.
Я открыл изображение. Рисунок, на котором человек в одиночестве сидел за столом, действительно производил впечатление как авторской манерой, так и совершенством композиции. Мне пришлось осторожно выдохнуть воздух, который непроизвольно задержал в лёгких.
— Что, пробирает? — спросил Лёха.
— Да уж, здорово преподнесено. Если бы не знал кто автор, то решил бы, что это рука гения.
— Друг мой, гениальность и безумие — это всего лишь две стороны одной и той же медали. Почитай Ломброзо на досуге, уверяю, получишь удовольствие.
Следующий файл содержал пейзаж. По стилю и эмоциональной нагрузке он сильно проигрывал предыдущему рисунку, но я замер, увидев его. Точно такая картина была изображена на стене квартиры безумца. Разница была лишь в качестве исполнения и наличии фигуры женщины, которую сильно испугал кто-то, невидимый зрителю.
— Тебя что-то заинтересовало? — спросил без привычной улыбки Лёшка, наблюдая за моей реакцией.
— Да нет, просто показалось, но я, видимо, ошибаюсь, — невнятно пробормотал я, возвращая планшет.
— Посмотри дома внимательней, и если вспомнишь, обязательно позвони. Ты слышишь меня, Игорёк? Не вздумай играть в крутого детектива без моего присутствия рядом, как ты это любишь делать. Я уже тебе говорил, кажется, что количество везения, отпущенного человеку, имеет свой предел. Не стоит приближаться к нему без должных на то оснований. Скажи, журналюга несчастный, что ты понял меня?!
— Обижаете, майор! Конечно, понял: нельзя долго дёргать судьбу за хвост безнаказанно. Ну что, по последней?
— Наливай.
Стало холодать, и мы решили прервать наши посиделки, договорившись, что оба попытаемся аккуратно проследить судьбу этого человека с тем, чтобы понять, куда он бежит или от чего убегает.
Один из самых простых и надёжных способов узнать что-либо о человеке, это спросить о нём словно невзначай у старушек, сидящих у подъезда. От их пристального взгляда невозможно укрыться. Они знают всё о каждом жильце дома: где работает, сколько получает, есть ли у него любовница или любовник и так далее. Знают порой такое, о чём сам он даже не подозревает. Я часто прибегаю к этому источнику информации. Здесь главное — суметь отличить вымысел от правды.
На следующий день после вечерней встречи с Успенцевым, издали убедившись, что Бегущий Человек покинул свою квартиру и неспешно побежал вверх по проспекту, я направился к подъезду. Было около девяти часов. День выдался тёплым, солнечным, близилось бабье лето. На скамейке у подъезда сидели две немолодые женщины, одна из которых держала на руках маленького йорка с красным бантиком на голове. При моём появлении они настороженно умолкли. Собачка неуверенно тявкнула и попыталась выбраться из рук хозяйки.
— Тише, Басенька, успокойся. Видишь, дядя кого-то ищет, наверное.
— Добрый день, дамы! — обратился я к ним, изобразив на лице самую располагающую улыбку. — Я, собственно, хотел спросить: не продаётся ли в вашем доме квартира? Небольшая, лучше двухкомнатная. Работаю я неподалёку, в редакции газеты, вот и хотел купить что-нибудь недорогое, без ремонта. Журналистам в наше время, к сожалению, платят не много. Буду очень признателен, если сможете помочь одинокому мужчине.
Обращение «дамы» в совокупности с предложением помочь одинокому мужчине на бабушек и женщин без возраста всегда производят магическое впечатление. Так случилось и в этот раз. Бабушки расплылись в улыбке, исчез настороженный огонёк в глазах, и взамен ему пришло искреннее желание изменить мою несчастную судьбу в лучшую сторону.
— Да ты, сынок, садись, — сказала хозяйка собачки, — в ногах правды нет. Мы тут всех знаем, живём со дня заселения дома, может, и подскажем что-то толковое. Тебя как зовут-то?
— Игорь, можно без отчества.
— Конечно, какое может быть отчество, если ты нам в сыновья годишься, а то и во внуки. Меня зовут Лидия Петровна, мою соседку — Розалия Павловна, а это наша Бася. Басенька, поздоровайся с дядей.
Собачонка охотно тявкнула, уставившись на меня из-под нависавшей на глаза чёлки.
— Молодец, хорошая девочка!
— Да, очень симпатичный у вас зверёк, — поддержал я разговор, зная, что ничто так не располагает к вам человека, как высказанный вовремя комплимент в сторону его машины, подруги или собаки.
— А умная какая Басенька! Всё понимает, только что говорить не может.
— Ну, это дело времени, научится, — улыбнулся я.
Дамы охотно поддержали меня, контакт был установлен и вскоре я знал всё, что нужно было знать о возможности приобретения квартиры в этом районе. Перспективы были, прямо скажем, не радужные: народ неохотно расставался с подаренным когда-то государством жильём, несмотря на всё его убожество.
— Скажите, а в вашем подъезде нет ничего такого, что можно было бы купить с условием последующего ремонта?
— Нет, никто не продаёт. А убитая квартира есть, как не быть, только с хозяином насчёт продажи договориться будет невозможно.
— А что так? Не хочет продавать?
— Да, как сказать… Не в себе он, умом тронулся: и сам не живёт, и соседям от него радости никакой.
— Какое несчастье… И что же, он буйствует?
— Да нет, Пашка спокойный, только квартира у него давно уже пришла в негодность, ремонта требует, а хозяин из него никакой. Там всё обрезали коммунальщики: газ, воду, электричество. А как иначе, беда могла бы быть.
— И что же случилось с ним? Это у него с детства или по жизни такие проблемы возникли?
Обретя благодарного слушателя, бабушки готовы были поделиться всем, что они знали о своём соседе. А знали они, как выяснилось, немало.
— Пашку мы знаем уже давно, с того времени, как они с матерью квартиру здесь получили. Катерина, так её звали, актрисой работала в нашем драмтеатре. Красивая была, нечего сказать, и за сыном своим, как курица за цыплёнком ходила. С детства нянька за ним следила, так он со своими сверстниками почти и не общался. В школу сама отводила за ручку и сама забирала. Опять же, болел мальчишка часто. И где только деньги брала Катерина, непонятно, хотя при её красоте и работе в театре ухажёров у неё было немеряно. Всякое люди рассказывали, но, может, и от зависти к молодой женщине, кто знает.
Пашка вырос красавцем, художником стал и работал в том же театре, что и Катерина. Девушками он не интересовался вовсе, только театр и мама. А выглядела она, к слову сказать, так молодо, что со стороны и не разобрать: то ли мама это его, то ли подружка. Красивая была пара. Злые языки поговаривали даже, что живут они вместе не просто как мама и сын, а как муж и жена. Такие вот дела… Да только не могло такого быть: мы-то их давно знаем, Пашка вырос на наших глазах. Хотя люди поговаривали всякое…
Всё у них было хорошо, а потом случилось так, что поехала Катерина на курорт, а когда вернулась, то надумала выходить замуж за какого-то генерала со Львова. Пашка как услышал об этом, так просто почернел весь, а вскорости и попал в больницу, где лечат тех, кто тронулся умом. Катерина сама отвезла его туда, а с замужеством своим решила погодить, чтобы Пашку вылечить и как-то подготовить к этому событию.
В психбольнице его действительно поставили на ноги, и Катерина спустя месяца три-четыре забрала сына домой. И всё вроде бы было хорошо, пока не приехал за ней тот самый генерал. Представительный был такой мужчина, хотя и не в форме. У них жил целый месяц, чтобы Пашка привык и к нему, и к тому, что мать уедет далеко отсюда. Они потом и подались куда-то за границу, как бы не в Австралию, где у генерала жила дочь.
Странно как-то уехали, не попрощавшись, никто этого не видел, а узнали только потом, со слов Пашки. Он же стал после этого совсем нелюдимым, ни с кем не разговаривал и из квартиры почти не выходил. А когда однажды стал выбрасывать мебель в окно, тогда соседи вызвали полицию, те — скорую и увезли Пашку обратно в психушку, теперь уже надолго.
Сюда он вернулся почти через два года. Смиренным стал с виду, перестал стричься и бриться, совсем одичал. Мы сами-то не видели, но говорят, бегает сейчас по улицам с палкой в руках. Правда, никого не трогает и слава Богу. А мы уже привыкли к нему. Странно только, что за все эти годы Катерина так и не появилась. А ведь какая любовь была между ними! Ни пером описать, ни в сказке рассказать. Такие вот дела, сынок.