В течение следующего месяца Надежда обходила дом Алевтины, как территорию холерного барака. В ближайший магазин ходила самой дальней дорогой. Для прогулок с собаками выбирала новые и наиболее безлюдные места.
Ее задачей было все забыть, научиться не натыкаться мыслями и нервами на ту картину из квартиры Алевтины. Не держать в голове знание о том, что обычного, мирного, почти здорового человека на глазах у всего честного народа можно держать в плену, довести до состояния бессловесного раба, убивать долго, методично, садистским способом.
Отвечать на чьи-то вопросы, удовлетворять праздное любопытство — этого вы все не дождетесь.
Надя никогда не любила Алевтину, не считала даже хорошей знакомой, но вокруг полно тех, кто называл ее своей приятельницей, кто помнит, как она выходила замуж, как хоронила мужа, тех, кто лежал с ней в роддоме и знал ее дочь с пеленок. Не собираясь ни с кем объясняться ни по одному поводу, Надя не скрывала, что они все сразу стали ей противны. Да и дочь…
Нет, она ни в чем не виновата. Она просто такое не могла представить, она не жалела ни денег, ни доверия, чтобы ублажить сиделку, у нее бизнес, семья, маленький ребенок — и все очень далеко.
И она, наконец, самая пострадавшая по деньгам. Счет матери — это то, что Инна на ее имя положила. И это много даже по американским представлениям. Но…
Это не объяснишь. Тот отчаянный взгляд — не взрослого, понимающего человека, а не выплывающего из вод младенца, — этот взгляд встретила Надя, а не дочь. И это все меняет. Она, эта чужая дочь неприятной знакомой Алевтины, никогда не испытает той боли сострадания, той паники бессилия и мук никому не слышного крика, через что пропустила свою душу Надя. Как сквозь мясорубку, пропустила. А без этого и говорить с ними всеми нечего.
Алевтина два раза позвонила ей — сначала из больницы, когда перевели из реанимации в обычную палату, затем из реабилитационного центра.
Говорила, что поправляется, спрашивала про Динку. Ничего не вспоминала, но она, скорее всего, и не помнила. Гена рассказал, что сиделка ее накачивала безумным количеством сильных препаратов, почти наркозом. От этого и приступы «волчьего голода».
А дочь Инна однажды позвонила Надежде, попросила о встрече.
— Я не могла бы к вам подойти?
— Я сейчас на улице с собаками, — соврала Надя. — Давайте встретимся у белой башни за вашим домом.
Чего ей точно не хотелось, так это сидеть напротив этой дочери и отвечать на ее вопросы или выслушивать ее рассказы.
Они встретились, два совершенно чужих, почти незнакомых человека, у которых вдруг возникла общая проблема.
Надя подумала, что они даже внешне — противоположности. Инна была очень худой, напряженной, узкое лицо с тонкими губами, закрытое выражение темных глаз — человек сухой, скрытный и в силу характера не очень счастливый.
— Прежде всего, Надежда, я хотела бы выразить вам нашу с мамой благодарность, — произнесла она казенные, безликие слова.
— Пожалуйста. Только, ради бога, не развивайте эту тему. Не за что. Вы бы тоже кому-то позвонили, если бы наткнулись, к примеру, на улице на человека с перерезанным горлом.
Что-нибудь еще?
— Я хотела сказать, что мама хорошо восстанавливается, когда она вернется, заберет Динку. К ней будет ходить помощница по хозяйству на три часа в день. И теперь уже никакого доверия, хотя рекомендации очень хорошие. Но проверка будет серьезной.
— Прекрасно. Я очень рада.
— Вы потерпите еще немного? Я имею в виду с Динкой. Я здесь задержусь, видимо, надолго, но буду жутко занята. Суды, все эти бумаги, которые мама подписывала в бессознательном состоянии. Украденные деньги. Как вы думаете, получится вернуть?
— Понятия не имею. Зависит от того, насколько умело спрятали. Если не найдут, что вероятно, будете получать какие-то гроши с ее заработка в тюрьме.
— Понятно, — сжала губы в резкую линию Инна. — Но я надеюсь, что у меня получится. Сегодня прилетит мой адвокат.
— Я тоже надеюсь и очень вам того желаю. Пусть Алевтина позвонит, когда сможет взять Динку. А я, если позволите, скажу одну вещь, которая сможет пригодиться в случае необратимых потерь именно денег. Самое дорогое образование мы получаем у своей судьбы. И есть такие ценные уроки, за которые деньгами, любыми, можно расплатиться лишь в самом лучшем случае. Уроки рассчитаны на плату кровью разорванной души. Если с ней все в порядке.
— Я вас поняла. Спасибо, — холодно произнесла Инна. И вдруг бросила на Надежду вопросительный, почти беспомощный взгляд. — Если сами захотите рассказать, что вы увидели и узнали, я буду признательна.
Надя бежала домой сквозь непроходимую, заросшую, заброшенную рощицу. Только бы никто не видел ее красные, мокрые глаза, дрожащий подбородок. Она ругала себя последними словами: никогда, Надя, не говори чужим людям то, что причинило боль тебе самой. Не унижайся: твое — это твое, и только.
Перед тем как войти в свой подъезд, она осмотрела собак: не запутались ли в их меху сухие колючки и ветки. Встретила горячий преданный взгляд двух пар глаз и ответила только Динке:
— Алевтина позвонит, когда сможет тебя взять. Только решать будешь ты, моя дорогая.
Такой у нас с тобой договор.
Анна ВелесЧетвероногий Пинкертон
— Ну вот, очередной Хатико, — угрюмо выдала Нинка. Вид у нее стал хмурым, а взгляд печальным.
Алька непонимающе уставилась на подругу. Сегодня выходной, они выбрались погулять, как-то так, правда, получилось, что не столько по улицам, сколько по этажам огромного новенького торгового центра с бесчисленным количеством бутиков. Все равно классно провели время, насмотрелись всего и даже кое-что прикупили. И кафе тут же на первом этаже было симпатичное, с богатым выбором кофе, чая и десертов. Нинка щебетала всего пару минут назад, радостно и весело, и вдруг… Алька в принципе не могла понять, при чем тут Хатико.
— Вон, — указала Нинка в окно. Похоже, девушка собиралась расплакаться.
Алька тут же уставилась на улицу, стараясь выяснить, что так расстроило подругу. Ага… Напротив здания торгового центра была обычная остановка общественного транспорта. Небольшая, крытая пластиком будка-беседка с удивительно неудобными скамейками. И рядом с ней на асфальте сидел пес. Большой, черный, немного лохматый, скорее всего, не сильно и породистый, но крайне симпатичный. Собака сидела неподвижно и с особым вниманием смотрела на подъезжающий к остановке автобус.
Вообще, подруги вместо прогулки по любимому городу забрались в магазины просто потому, что на улице шел мерзкий холодный дождь. И если судить по тому, что шерсть пса явно была не длинной, но не казалась пушистой, сидел он под дождем на этой остановке уже давно. Алька тут же расстроилась, как и Нинка. Реально, собака невольно вызывала в памяти историю верного японского пса, который так и не дождался своего хозяина…
— Мы не можем взять собаку домой, — с отчаянием напомнила Алька. — Просто… даже гулять с ним нормально не получится.
— Он будет целый день один, — жалобно подхватила Нинка. — И так же нас ждать…
— Кстати! — Эта мысль заставила Альку встряхнуться. — У него уже есть хозяин. Он с нами не пойдет. Он уже кого-то ждет!
— Бедный… — ее подруга снова была на грани слез. — Слушай… мы должны что-то для него сделать. Ну… Хотя бы покормить!
Девушки стали быстро доедать свои десерты, решив зайти в бутик товаров для животных, который они видели в торговом центре. Но не успели. В какой-то момент к остановке подошел очередной автобус, и пес вдруг поднялся с места, будто увидев того, кого ждал.
Наблюдавшие за ним подруги замерли: они тоже хотели увидеть хозяина этой собаки. Однако к животному никто не подошел. А пес сам покинул свой пост и поспешил куда-то по улице.
— Странно, — растерянно прокомментировала Нинка. — Что это с ним?
— Да, непонятно, — согласилась не менее озадаченная Алька. — Но ведь из автобуса и вышли-то всего человека три… Слушай! Я в жизни не поверю, что какой-то подлец выгнал пса на улицу и даже не замечает собаку, когда та его встречает на остановке!
— Бывают и такие, — с искренним отвращением напомнила ей подруга. — Вот только пес ни к кому и близко из людей не подошел.
— Верно… — Альку это все здорово смущало. — Но я вспоминаю, что на собаке точно был ошейник. Он домашний! Пусть и мокрый, но довольно ухоженный. И пошел он… как-то странно. Быстро.
— Как если бы след почуял, — закончила за нее Нинка. — Интересно…
Алька вздохнула, улыбнулась и картинно закатила глаза. Она очень хорошо знала этот задумчивый тон и интригующее «интересно». Нинка придумала очередную тайну, за которой им придется охотиться. Подруга просто не может жить без приключений и расследований.
— Учти, — полушутливо предупредила она. — Я там на этой остановке не буду мокнуть. Да и следить за чужим псом… это слишком даже для тебя!
— Ничего, — решительно заявила Нинка. — Мы что-нибудь придумаем. Например, можем следить из машины!
— А работать ты как будешь? — иронично возразила Алька. — Бросишь свою контору и перейдешь на фриланс? Мобильное рабочее место с вечной парковкой на остановке? Кстати, парковаться на остановках общественного транспорта запрещено.
— Но изредка посматривать за этим местом и псом мы можем, — нехотя сдалась Нинка.
— Если мы еще хоть раз его увидим, — весьма логично заметила ее подруга.
Но как выяснилось, встретить пса снова им удалось достаточно скоро и на том же месте.
На следующий же день обе подруги в обед отправились к торговому центру. И снова пес сидел на остановке. Нинка попыталась вступить с ним в контакт, однако пес только понюхал протянутую ему руку и отвернулся, когда к остановке подъехал очередной автобус. Еще через день девушки не выдержали и купили собаке еду. Пес отказался от предложенного корма в пакетике, как Нинка его ни уговаривала. А вот собачье лакомство, предложенное Алькой, принял и даже дал потрепать себя за ухом. Но при этом пес продолжал внимательно следить за подъезжающим пассажирским транспортом.