— Ты можешь посмотреть, где я оставила пальто? — спрашиваю у близнеца, пытаясь аккуратно выпутаться из его наглых загребущих рук.
Шею простреливает болью при малейшем движении. До чёрных точек перед глазами. Но если я чуть повыше подниму мобильник, то легко смогу вызвать себе такси и уберусь от братьев Гейден подальше.
— Нет, кошечка. Я нечасто слушаюсь взрослых, но если мой брат что-то попросил, то это нужно выполнять, — говорит Марк, прижимая меня к своему боку сильнее. Синхронно ступаем по лестнице, пока не достигаем первого этажа. — Поэтому сейчас я помогу тебе забраться в тачку, а потом, так и быть, поищу твоё пальтишко. Лады?
— Не лады, — качаю головой. — Не нужно со мной носиться. Тем более твой брат просил тебя позаботиться о Соколове, а не обо мне. Если Саша поедет с нами, то я тем более лучше доберусь до травмпункта на такси.
— Близнецы общаются ментально. Слышала о таком? Мирон может ничего не говорить, но я знаю, о чём он думает и чего он хочет. А хочет он удавить Соколова, доставить тебя в больничку, ну и трахнуть. Тоже тебя, не Соколова.
— Какой же ты балабол и клоун, Марик, — если бы могла, то покачала бы головой.
Брат Мирона имеет слишком длинный язык и, кажется, не понимает, как ошибается. Мирон хотел меня раньше, в прошлом. Открыто об этом заявлял. Не стеснялся демонстрировать. Дразнил, выводил из себя и постоянно возбуждал. Одним лишь присутствием рядом. Провокационными фразами. Касаниями. Я сопротивлялась и боролась сама с собой до самого последнего момента. Сломалась, когда пружина натянулась и наконец лопнула.
Он получил, что хотел. И его интерес угас.
Ничего нового я ему не дам. Зато могут дать другие. Такие, как Вика.
— Клянусь! — продолжает шутить Марк, отвлекая меня от грустных мыслей.
— Когда я приехала, Мирон был занят другой. Викой. Может, и ты её знаешь: тёмные волосы до пояса, грудь второго размера и ноги от ушей.
Марк делает вид, что задумывается, забавно выпячивая вперёд губы. И я думаю: как это странно, смотреть в идентичное Мирону лицо и понимать, что он никогда и ни при каких обстоятельствах не будет так дурачиться. Он и улыбается-то редко. Закрытый и холодный. Будто понятия не имеет, что такое демонстрация эмоций. Мирон отлично умеет транслировать свои чувства взглядом. Как посмотрит, так внутри всё леденеет. Или, наоборот, наполняется жаром.
Сейчас внутри тепло. Кожа до сих пор помнит мягкие и почти нежные касания парня. Это обман. Иллюзия. Краткий миг, который скоро растает как дым, оставив после себя неясные воспоминания. Такие, что, просыпаясь ночью, я буду думать: правда ли он меня так касался, заботился, смотрел — или мне на самом деле это всё привиделось и придумалось.
— Под такое описание подходит половина знакомых мне девиц. Другая половина — блондинки.
— Рыжих нет?
— Нет, я предпочитаю блондинок и никакой экзотики. Чисто мой типаж. — Марк морщится, задевая валяющуюся на нашем пути, не совсем пустую банку из-под пива. — Если тебе интересно, чего хочу я, то это вызвать клининг. Каждый раз думаю: никаких больше вечеринок на своей территории, но потом что-то идёт не так.
Несмотря на душевную и физическую боль, улыбаюсь.
Мирон появляется из дома, когда его брат-близнец помогает мне забраться в машину. Широким шагом пересекает лужайку. Он не надел куртку и даже не переодел футболку. На улице приличный минус, я уже, несмотря на шерстяной свитер и плотные колготки под джинсами, успела продрогнуть. Марк так и не отправился искать моё пальто, а ведь оно — моя единственная приличная верхняя одежда.
Я считаю, глупо накупать кучу одинаковых по назначению вещей на сезон. Особенно мне, той, кто ведёт кочевой образ жизни и не имеет своего дома.
Мне предстоит съехать из гостинки, арендованной Эвелиной Соколовой в ближайшие дни. Даже если Саша не обмолвится своей матери о том, что сделал, то ей расскажу я. Скорее всего, она станет трясти перед моим лицом бумагами, которые я имела глупость и неосторожность подписать. Что ж… тогда её будет ждать разочарование, потому что после сегодняшнего я готова дать ей достойный ответ.
— Марк, останься здесь. Проследи за этим уёбком, чтобы херни не натворил. И дом приведи в нормальный вид, мать только что звонила, завтра приедут оценщики, — отрывисто командует Мирон, цепким взглядом окидывает меня с головы до ног. — Где твоя одежда, Лина?
— В доме.
Гейден кивает, но с места не двигается. Мы смотрим друг другу в глаза несколько секунд, пока я, поморщившись от боли, не отвожу взгляд первой. Вздрагиваю от громкого хлопка двери.
— Так Сокол ещё живой? Чё мне с ним делать? Неотложку вызвать? — долетает до меня голос Марка.
— Что-нибудь придумай. Прощупай его карманы, если найдешь что-то запрещенное — сливай в унитаз. И комнату потом проверь. Он что-то употребил. Пока не выйдет из него эта дрянь, пусть мучается без врачебной помощи, — сухо говорит Мирон.
Через несколько секунд Гейден-старший уже сидит рядом, заполняя своим запахом и собой всё пространство. Скосив взгляд, наблюдаю за тем, как он отводит от лица длинные пряди волос, растрепавшиеся после драки. Причёсывает их пятерней, убирая назад. Заводит машину одним нажатием кнопки и ловит меня за подглядыванием.
Резко подаётся вперёд, нависая. От неожиданности дёргаюсь, не предполагала, что приблизится. Перед глазами летают чёрные мушки от боли, и я гашу вскрик, готовый сорваться с губ.
— Спокойно. Я просто пристегну тебя, поняла?
— Да.
— Отлично. — Мирон протягивает ремень безопасности, костяшками пальцев задевая мою грудь. Намеренно или нет, не знаю, но я опять вздрагиваю.
Между бровей Гейдена залегает складка, и он сжимает губы, слишком агрессивно втыкая ремень в замок.
— Спасибо за всё, что сделал сегодня для меня, — произношу в тишине.
Воздух вокруг потяжелел и жжёт лёгкие.
— Не строй на мой счёт никаких иллюзий, неАнгел, — обманчиво мягко произносит Мирон. — Так поступил бы любой. Что бы вы с Соколовым ни умудрились не поделить, какого бы конфликта между вами ни было, он не имел права к тебе прикасаться и наносить телесный вред. Никто не имеет права к тебе прикасаться без твоего разрешения. Ты в курсе?
Прикусываю нижнюю губу, смотрю точно вперёд, любая кочка отзывается простреливающей болью в затылке, от которой уже хочется выть и плакать. Мирон старается вести машину аккуратно и чертыхается при каждой неровности.
— Тебе я тоже не разрешала.
— Будем считать, это было исключение.
7.1
Доезжаем до ближайшей больницы за пятнадцать минут. Мирон настаивает на частной, но я понимаю, что не могу позволить себе оплатить приём или даже госпитализацию в несколько тысяч, а брать у него в долг не собираюсь.
У меня опять наступают тяжелые финансовые времена. Знаю одно: больше денег от матери Соколова я не приму. Пусть нанимает ему другую няньку, а ещё лучше — займётся лечением своего сыночка. По нему давно плачет рехаб. Я умываю руки.
В травматологии никого нет, уже одно это считаю везением.
Однажды, когда я была ещё в детском доме, нас вывезли на городской каток. Кататься я не умела, но очень хотела научиться хотя бы ровно стоять на коньках. Как раз в тот момент было очень популярно фигурное катание, многие девчонки зависали перед общим телевизором, собираясь в группы, и смотрели парные танцы на льду. Я тоже смотрела, но сидя немного подальше и, как обычно, без компании. На каток вышла, держась за бортик, робко переставляя ноги, а когда почувствовала себя уверенней, оттолкнулась и попыталась аккуратно, удерживая равновесие, скользить елочкой. Тогда меня и сбил какой-то парень. Я упала неудачно и выбила плечо. В больницу меня везли на скорой с недовольной воспитательницей, которая хотела быстрее оказаться дома, вместо того чтобы носиться по травмопунктам со мной. Мы застряли в приемном покое на три часа. Самые долгие часы в моей жизни.
— Сглотните слюну, — вежливо просит дежурный врач, аккуратно осматривая и ощупывая мою шею. — Дискомфорт ощущаете?
Выполняю.
— Немного.
Приподнимаю подбородок и устремляю взгляд за спину врача.
Мирон, прислонившись плечом к стене, коршуном следит за каждым его движением. Если бы мы были с ним в других отношениях и в другой ситуации, я могла бы предположить, что он действительно за меня переживает. Или ревнует. Но и то и то кажется беспочвенными домыслами моей фантазии. Гейден сводит брови на переносице, когда я морщусь или шиплю от боли, которая стала менее ощутимой. Дискомфорт при поворотах и наклонах головы ещё присутствует, но уже не так критично, как в первые минуты после столкновения с Соколовым.
— Неплохо. Неплохо. На рентгеновском снимке всё в порядке. Есть незначительные повреждения, Ангелина. Несколько дней поносите шейный воротник Шанца и попьете болеутоляющее. Я пропишу, что именно. Состояние покоя тоже обязательно. Повторно придёте через неделю, и если всё будет в норме, то я вас выпишу. Вам нужен больничный?
— Я безработная. Учусь. У меня сессия. Я могу ходить на зачёты?
— Если вам ничего не мешает, то да. Но я могу написать справку и освободить вас от физической нагрузки. Зачёт по физической подготовке сможете получить автоматом, — улыбается врач, отходит к своему столу и черкает что-то на бумаге, лежащей перед ним. — На этом всё. Можете подождать в коридоре.
— Мы хотели бы снять и зафиксировать побои, — произносит Мирон, останавливаясь рядом со мной.
Я не вижу его лица, но знаю, что он выглядит очень серьёзно и даже опасно. Когда мы приехали, врач то и дело косился на брызги крови на футболке Мирона. Попытался задать несколько вопросов, но был осажен Гейденом в довольно сухой и холодной манере.
— Конечно, я всё запишу, — посерьёзнев проговаривает врач. — Вам повезло, Ангелина. Всё могло закончиться куда более опасными травмами.
Я пытаюсь слезть с кушетки, не задействовав при движении голову, и замираю, глядя на Мирона во все глаза. Он протягивает руку, предлагая свою помощь. Вкладываю свою ладонь в его тёплую, большую, чувствуя благодарность.