Уши закладывает до звона в башке, а на языке отчетливо ощущается вкус гари и металла.
Я толкаю Ангелину в стену, отгораживания от всеобщей истерии. Громко зову Марка, стараясь перекричать шум. Ни хера не выходит.
Ангелину трясет. Она цепляется пальцами ледяными пальцами за ворот на моей рубашке и прижимается носом к шее.
— Что это? Выстрелы?
— Не думаю, — отвечаю спокойно. — Кто-то неудачно пошутил.
Похоже на то что в помещение взорвали несколько петард. Народ оглушен и дезориентирован. Огонь вечеринка. Век не забудут.
— Кто?
— Хер знает. Надо выбираться и найти Марка.
Еще раз бахает. Какого черта? В боку печет.
Оглядываюсь по сторонам, стараясь понять что происходит.
Твою мать.
Из темноты появляется Марк, крепко держа за запястья перепуганную Еву. Быстро оглядывается другу друга.
Он цел.
— Мир…— выдыхает, таращась.
Бледнеет.
— Потом. Выведи их, — толкаю к нему Ангелину.
Она вцепилась в меня не отодрать.
— Убери ее, — ору Марку, отрывая от себя руки Лины.
Нужно проверить все ли вышли.
— Мирон! Мирон! — кричит, царапаясь. — Я уйду только с тобой.
Глаза огромные, испуганные, шальные. Кристально голубые. Такие чистые, утонуть можно. Делаю движение, рывком прижимаясь к ее губам. Целую быстро.
— Все будет хорошо. Иди с Марком и Евой. Я задержусь….
Ангелина трясет головой и тянется ко мне. Целую еще раз. С языком. Врываясь глубоко в сладкий рот. Губы у нее соленые, щеки мокрые. Опять ревет. Ее слезы заставляют мою кровь в венах вскипеть еще раз сердце ускорится.
Урою Ярослава.
Сегодня скинули инфу что их с Викой выпустили под домашний арест. Но видать сучок сразу свалил и решил повеселится.
Прощальный подарок…
Мой прощальный подарок будет иной.
В глазах плывет.
Шарю взглядом по разбегающейся толпе. Где этот трусливый кусок дерьма? Сам пришел или попросил кого-то поработать за него?
— Поедем в больницу, — умоляет Ангелина, закрывая мне обзор. — Хороший мой. Поехали… У тебя кровь….
Глава 32
Мир поблек.
Я не вижу красок, не замечаю привычных, обыденных звуков: ни стука обуви снующих по коридору врачей, ни приглушенных разговоров Евы с Ириной Гейден, ни трели телефонных звонков. Мобильники звонят постоянно. У всех. Мой тоже несколько раз вибрировал. Пока я его не отключила. Все, кто может мне позвонить и сказать что-то важное, находятся сейчас рядом.
Марк. Ева. Ирина. Она подъехала позже всех, прямиком из дома, прямо в шелковой пижаме.
Она слабо мне улыбается и держит за руку. Хотя, наоборот, это я должна ее утешать, ведь это ее сына сейчас оперируют. Не представляю, что чувствует эта сильная женщина. А вот я чувствую себя ужасно слабой и пустой.
Постоянно прокручиваю в голове события вечера и прихожу в ужас. Вдруг… это все из-за меня?
— Ты как, Ангелина? — тихо спрашивает Ева. — Хочешь воды?
Отрицательно качаю головой. Полчаса назад Марк принес мне кофе, но я не сделала ни глотка. Так и сижу, сжимая пальцами одной руки этот стакан, а другой — холодные пальцы Ирины. Пытаюсь перестать плакать.
Врачи говорят, что ничего серьезного. Ранение неглубокое, жизненно важные органы не задеты. Но вот уже час к нам никто не выходит, и меня натуральным образом трясет.
Мирон Гейден — это все, что у меня есть.
Он мое сердце. Моя душа. Моя любовь. Мой первый и единственный мужчина.
Я люблю его.
И он меня… тоже. Я знаю. Теперь знаю.
Он может не говорить об этом вслух. Его поступки, взгляды и действия говорят сами за себя.
Он меня любит.
Он хотел меня защитить и не заметил собственных ран.
Боже… пусть с ним все будет хорошо. Я никогда себе не прощу… если с ним что-то случится.
Смаргиваю тихо бегущие по щекам слезы и перевожу взгляд с черной бурды в стакане на белую безликую больничную стену.
Никогда еще минуты в моей жизни не тянулись настолько медленно.
Скорая приехала очень быстро. Когда мы вышли из опустевшего клуба, она уже заворачивала на парковку перед ним.
Мирон был ужасно бледный, в сознании. Его черные глаза казались еще больше, чем есть, мерцали пугающим влажным блеском, на лбу выступили капельки пота. Щека была рассечена. Он прижимал руку к правому боку, по его пальцам сочились бордовые капли крови. Черная футболка под рукой Мирона была влажной.
Везде была кровь.
Он шел сам, носилки и врачей послал к черту и вообще не хотел ехать в больницу. Все оглядывался по сторонам, словно искал кого-то. Марк на него наорал и буквально впихнул внутрь кареты скорой помощи, где им наконец занялись врачи.
Я тоже залезла внутрь. Не могла отпустить его одного.
Нас будто связало нитями. Куда он — туда и я…
Мирона разместили на каталке. Он прикрыл глаза. Его губы были ужасно бледными, дыхание стало чаще. Мне никогда еще не было так страшно.
Я аккуратно взяла его за руку и переплела наши пальцы. Мирон, не открывая глаз, сжал их.
Как только мы приехали в больницу, Мирона забрали врачи. Немного позже, когда приехала Ирина, к нам вышел один из них и велел ждать.
И мы до сих пор ждем.
Больше никто не пострадал. Мирону «повезло» больше всех.
Чуть позже приехали сотрудники полиции. Расспросили нас о случившемся. Больше всего вопросов досталось мне, я была рядом, на моей одежде кровь Мирона. Только я ничего не помню и не видела. Вообще ничего полезного.
Вот мы стоим друг напротив друга. Вот мы целуемся. Вот мы собираемся сбежать с вечеринки и побыть вдвоем. Вот Мирон улыбается… Боже, какой он красивый, когда улыбается мне. Такой настоящий. Родной.
Хлопок, и…
— Ангелина…
Ноги и руки ватные. Несколько раз моргаю, пытаясь сфокусироваться. В коридоре, где мы ждали хоть каких-то новостей, тишина и полумрак. Пусто. Ни Евы, ни Марка рядом нет. Вообще никого, кроме нас с Ириной Гейден.
Кажется, я задремала, привалившись затылком к стене.
Она смотрит на меня внимательно. Между ее бровей залегла глубокая складка, на лице ни грамма косметики, под глазами тени, всегда уложенные волосы стянуты на макушке в небольшой растрепанный хвостик. Она выглядит усталой, но не расстроенной.
Мое сердце сжимается до размера спичечной головки.
— Врач выходил? — мой голос звучит хрипло, язык еле ворочается. — Где все?
— Я отправила Марка и Еву домой. Тебе тоже нужно поспать и отдохнуть, но что-то мне подсказывает — ты никуда не поедешь, — она слабо улыбается.
Конечно, я никуда не поеду. Пока не увижу своими глазами, что с Гейденом все в порядке.
— Как Мирон? Он…
— Все хорошо. Он уже в палате, отдыхает.
— Слава богу… — выдыхаю и оседаю обратно на кушетку.
Оказывается, я успела вскочить на ноги и даже не поняла этого. Прячу лицо в ладони, потому что слезы опять струятся по щекам, а в груди давит так сильно, что становится больно дышать.
Все хорошо. Все хорошо. Все есть и будет хорошо. Обязательно.
— Поэтому ты тоже можешь съездить отдохнуть. Хочешь, поедем вместе? Останешься у меня, а с утра приедем обратно, — спрашивает Ирина.
Она гладит меня по плечам. Утешает.
— Вы его видели?
— Да, он пока спит. Ты тоже заснула, я не хотела тебя тревожить и Марку не разрешила. Такой стресс… для всех нас.
— Можно я тоже зайду к нему? Просто посмотрю, пожалуйста, — прошу, поднимая глаза к матери Гейденов. — На чуть-чуть…
Она ласково смотрит на меня в ответ и после нескольких секунд коротко кивает.
— На пару минут. Я буду ждать у поста медсестер.
Я аккуратно ступаю в одиночную платную палату и, стараясь не шуметь, прикрываю за собой дверь. В нос ударяет запах медикаментов и спирта. Мирон не шевелясь лежит на спине. Спит.
С него сняли футболку, в кисть вставлен катетер. Он выглядит очень беззащитным.
На щеке огромный пластырь. Врач сказал, что, скорее всего, останется тонкий шрам. Но на эту мелочь мне плевать.
Я чувствую огромное облегчение. Просто от осознания того, что все обошлось. Что он цел. И почти невредим. Что самое страшное позади. Впереди только восстановление. И… целая жизнь.
Подхожу ближе. Аккуратно убираю со лба Мирона длинные пряди челки. И, поддавшись порыву, в мимолетном касании задеваю сухие горячие губы.
Ресницы Гейдена вздрагивают.
Зажимаю рукой рот, чтобы в очередной раз за сегодня позорно не разреветься, когда Мирон открывает глаза.
Он морщится, дергает рукой, в которую вставлен катетер, и пытается сесть.
— Стой-стой. Не вставай, — прошу тихо, перехватывая его руку. — Все в порядке, тише, мой хороший. Мой любимый.
Мирон поворачивает голову на мой голос и заторможенно моргает. Один раз. Другой.
Его пальцы перебирают мои.
— Ты цела? — медленно осматривает меня с головы до ног.
Несколько раз киваю. Его голос звучит так, словно ему больно говорить. Мое сердце разрывается от переполняющих эмоций.
— В полном порядке. Все хорошо.
— Кровь… — Его взгляд тормозит на огромном пятне на моей белой рубашке.
Я так и не переоделась, потому что, кроме белья, у меня под ней ничего нет.
— Это твоя…
— Хорошо, что моя, — Мирон устало прикрывает глаза.
Его пальцы продолжают выписывать медленные узоры на моей ладони. Прижимаюсь лбом к его прохладному виску и тихо всхлипываю.
— Ты так меня напугал. Не смей меня больше отталкивать… — шепчу, не уверенная в том, что Мирон меня слышит. — Разреши себе любить… пожалуйста.
Его дыхание становится более глубоким и мерным.
Разрешенное время на посещение уже вышло.
Мне пора идти, а я не могу сдвинуться с места… Я не могу выйти из чертовой палаты и больницы, где он лежит. Не могу от него оторваться.
Усилием воли забираю свою руку из расслабленных пальцев Мирона и аккуратно, стараясь не шуметь, шагаю к выходу из палаты.
— Я приду утром.
Ирина Гейден ждет в коридоре. Ободряюще обнимает за плечи и ведет меня к лифтам.