– В ближайшие часы точно не будет. Повторяю, мы сейчас эскадре не нужны. Мы же не дестроер, мы, как вы правильно заметили, «баржа». Нам спешить некуда, Баскин должен сначала отстреляться по поверхности.
– Но штаб эскадры должен контролировать наше положение, – заметил капитан, сбавляя тон.
– А он и контролирует. «Декард» сейчас движется? Движется. Ускорения нет? Нет. Значит, так и надо. Мы же на автопилоте. А три часа – это пустяк. Им и в голову не придет, что у нас тут нелады. Вы лучше надевайте свою броню, мужики. Ходовой процессор может в любой момент дать полную тягу.
– Вы разрешите мне уйти? – тут же спросил главврач.
– Убирайтесь! – рявкнул капитан. – И посмотрите, что там. Пришлите назад этого кретина, в конце концов!
– Вы меня собираетесь вести в ходовую рубку или как? – спросил Эндрю. – Не исключено, что у нас времени в обрез.
– Мы… – начал было капитан, но договорить не успел.
Каюту потряс мощнейший взрыв. Кресло, в котором был Эндрю, сорвалось с креплений и вместе с седоком шмякнулось о стену.
Когда Эндрю пришел в себя, первым, что он увидел сквозь застилающий глаза туман, оказалась унылая физиономия главврача.
– Здрасте, доктор, – сказал Эндрю. – А что это вы тут?..
– Лежите, не двигайтесь. Вторая контузия у вас за день…
– А когда была первая? – удивился Эндрю. – Что происходит? В нас попали?
– Попали, не сомневайтесь. В вас, лейтенант, попали точно.
– Не помню, – вздохнул Эндрю. – Война, что ли? Гадость какая…
Тут доктора отодвинули, и в поле зрения возникли какие–то полузнакомые ухмыляющиеся морды.
– Ну, ты везунчик, лейтенант! Поздравляем с днем рождения! Считай, у тебя жизнь заново начинается…
– Я знаю, что у меня начинается, – сказал Эндрю сварливо. – Динамическая невралгия на почве серьезной подрывной контузии, вот что у меня начинается. Вы лучше, мужики, отойдите – а то еще сблюю…
– Похоже, он совсем не рад нас видеть, – заметила одна из морд.
– А от этой, как ее… нервалгии – что, на самом деле блевать тянет?
– Меня от твоей рожи блевать тянет. Пойди умойся, подрывник хренов. Эй, лейтенант, гляди, сколько пальцев?
– Восемь, – сказал Эндрю. Зрение нормализовалось, но чувствовал он себя по–прежнему хуже некуда. Кроме того, он совершенно не понимал, где находится и что творится вокруг. Особенно его беспокоило присутствие вооруженных десантников, возбужденных и с ног до головы вымазанных в саже. А у сержанта, который разговаривал с Эндрю, на щеке запеклась кровь.
– Не свисти. Один палец. Ты меня узнаешь? Я сержант Вайль, из разведки. Помнишь?
– Ты случаем не тот Вайль, который второго навигатора в унитазе топил?
– Он самый! – обрадовался сержант. – Ну, уже легче. Тебя как, на самом деле тошнит? Голова кружится?
– А голова – это где?
– Между ног. Господа, по–моему, он в порядке. Доктор, что скажете, можно ему шевелиться?
– Если жить надоело – пожалуйста.
– Что за похоронные настроения, доктор?! Вас, кажется, еще не убили.
– Сейчас не убили – потом убьете, – сообщил врач ледяным тоном.
– Слушай, ты, зараза, – вмешался кто–то. – Если лейтенант помрет, ты в натуре будешь не жилец. Так что давай, не выдрючивайся, а ставь его на ноги.
– Я сделал все необходимые инъекции, – произнес врач подчеркнуто спокойным голосом. – Лучше, чем сейчас, в ближайшее время ему не будет.
– Хреново, – заключил сержант. – Ладно, главное, чтоб не загнулся. Лейтенант, мы тебе сейчас носилки изобразим, так что все будет ОК. Ты лежи, отдыхай. Ну, куда мы его…
– Мужики, а мужики? – позвал Эндрю. – Что творится, а?
– Да сам не пойму, – коротко ответил сержант. – Так, господа, взяли!
Эндрю осторожно приподняли и уложили на что–то жесткое. Судя по всему, это была крышка стола.
– Что значит – «сам не пойму»? – спросил Эндрю. Импровизированные носилки выволокли в коридор, и глазам Вернера открылся изувеченный потолок. Обшивка вся была в оплавленных дырах, и сквозь них просвечивали коммуникации.
– Ну, как–то все по–дурацки вышло, – начал объяснять сержант. – Ваш старпом часом не гомик был?
Эндрю утвердительно хмыкнул. Он сам от старпома неоднократно отмахивался подручным инструментом. Старпом был мужик любвеобильный, и тесных отношений с коммандером Фушем ему, видимо, не хватало. «А почему это о старпоме говорят в прошедшем времени?» – подумал Эндрю. Но спросить не успел.
– Я так и думал, – кивнул сержант. – Одни неприятности от этих деятелей. Короче, лейтенант, ваш старпом одного нашего парня в душевой пристрелил. Мы его, гада, поймали и отрихтовали слегка. Конечно, не до смерти, ты сам знаешь, у нас с этим строго, никакого самосуда, ничего подобного. Но ребята очень уж на вас, астронавтов, осерчали. И, значит, как раз уже собрались его дежурному сдать – а тут другие ваши набежали. И понеслось… Является дежурный, мол, почему нападение на офицера, все под арест, буду стрелять – а ему в репу ка–ак звезданет кто–то… Короче, через пару минут уже разобраться в том, кого бьют, никакой возможности не было. Все огребли – и ваши, и наши. Объявляют боевую тревогу, чтобы, значит, прекратить мордобитие, а в казарме уже пальба – шмаляют по нам из пистолетов, будто в тире. Мы их, ясное дело, забили, вызываем полкана – мол, разберись, защити, не виноваты же, – а он заперся и орет, что всем нам теперь хана. Типа измена, и все такое. И тут появляется этот мудак, коммандер Фуш, и с ним еще какие–то ваши уроды. С лазерами. Короче, принялись нас убивать. Ну, и все. Я же говорю – везучий ты мужик, лейтенант.
– Ну, вы даете… – с трудом выговорил Эндрю.
– Сами удивляемся, – вздохнул сержант. – Ты сейчас единственный, кому на этой барже трибунал не светит.
Носилки догнал кто–то огромный, гулко топающий, и в поле зрения Вернера появилось новое лицо. Этого человека Эндрю опознал сразу – Банни, капрал из взвода связи. И тут же в голове у Эндрю проснулись какие–то обрывочные воспоминания. Внутренне он весь напрягся, потому что воспоминания были нехороши.
– Живой! – выдохнул Банни. – Отлично. Порядок. Ты как, лейтенант?
– Дженни, – сказал Эндрю, – где?
– Извини, лейтенант. – Банни помрачнел и насупился.
– Что значит «извини»?
– Ну… Извини, и все тут.
– Какие же вы гады… – прошептал Эндрю и крепко зажмурился.
– Мы не виноваты, – сказал Банни тоном обиженного ребенка. – Это ваши. Ее лазером. Сразу, наповал. Думаешь, мне не жалко?
– Приехали, – сказал Вайль. – Осторожнее, господа. Взяли.
Сильные руки подняли Вернера и усадили во что–то мягкое и пружинящее. Эндрю открыл глаза. Их застилали слезы. Ему деликатно сунули в руку салфетку.
– Давай потом все это, а? – попросил Вайль. – Так уж вышло, сделанного не воротишь.
– Точно, – поддакнул Банни. – А ты сейчас отвечаешь за корабль. Больше некому.
Эндрю вытер лицо и отбросил салфетку. Он сидел в ходовой рубке, в кресле старшего навигатора. И одного взгляда ему хватило, чтобы понять – в рубке тоже шел бой. Здесь было много крови, и большая часть аппаратуры нуждалась в замене. Повсюду шлялись десантники, с любопытством поглядывая на экраны и пиная ногами обломки техники. Из–за резервного пульта торчали чьи–то ноги в обгоревших башмаках. Одна подошва еще слегка тлела. Эндрю показалось, что это лежит навигатор Камински, и ему вдруг стало окончательно нехорошо. Происшедшее не вогнало его в ужас. Он просто разозлился. Тупая сила штурмовой пехоты наконец–то разбудила в душе ненависть. Безмозглая мощь, убившая Дженни. Бестолковая агрессия, чуть не угробившая его самого. Бессмысленная ярость, поставившая на край пропасти даже себя, но до этого искоренившая все, что считала чужим и неправильным.
Эндрю вдруг понял, что ненавидит этих людей. Более того – всегда ненавидел. Просто раньше он считал их большими детьми, недотепами и бедолагами, достойными жалости не меньше, чем он сам, такой неприкаянный и одинокий. Но теперь десантники показали характер, и жалеть их было уже не за что. На поверку дети оказались всего лишь убийцами.
– И чего вы от меня хотите? – спросил он.
– Сделай что–нибудь, чтобы нас сразу не убили, – сказал Вайль.
– Это как? – удивился Эндрю.
– Ну, допустим, отгони эту хреновину домой.
– Домой?
– Кончай издеваться! – неожиданно повысил тон Вайль.
– Ты полегче, – сказал Банни. – Он же контуженный. Он не понимает.
Вайль сел перед Эндрю на корточки и заглянул ему в лицо.
– Лейтенант, – доверительно проговорил он. – Динамическая невралгия – серьезная болячка. У меня она третий год. Как раз из–за подрывной контузии. Так что ты меня заранее извини. Я не всегда себя контролирую. Но я хотя бы понимаю, как ты нам нужен. Только вот мы по уши в говне. И сейчас любой салабон готов тебя шлепнуть просто за то, что ты астронавт. За то, что вы нас подставили. Так что будь добр, сделай что–нибудь. Тогда останешься живой.
– Ох, круто ты забираешь, сержант, – заметил Банни.
– Отвали! – огрызнулся Вайль.
Банни поморщился, но смолчал. Ему, похоже, не улыбалось ходить в «шестерках» при каком–то сержанте, но в любой стае недаром верховодит самый жестокий. А из Вайля зверство так и рвалось на волю.
– Лейтенант, ты понял меня? – спросил Вайль. – Это корыто летит. Похоже, к Марсу. Поверни его домой. Нам нужно связаться со штабом нашей бригады и обо всем доложить. Не флотскому командованию доложить, а пехоте. Баскин нас просто расстреляет, и дело с концом. Только наши могут во всем разобраться по–честному. Мы ни в чем не виноваты, понимаешь?
– Ну и что тебе мешает отсюда послать сигнал на Землю? – спросил Эндрю. – Твой драгоценный штаб свяжется с Баскиным и скажет ему, чтобы не горячился.
– У нас сгорел пост дальней связи, – сказал Банни уныло. – Не можем мы сейчас ни с кем связаться. Только с эскадрой.
Эндрю сделал Вайлю знак, чтобы тот подвинулся. Впереди, по центру обзорного экрана, светился красным Марс.
– Сам видишь, куда летим, – сказал Вайль. – Не к красножопым же на поклон идти. Они–то нас примут, конечно, с распростертыми объятьями. Всех к стенке поставят за прошлые грехи.