— Мария Сигизмундовна Семионова-Эссен, — представилась следователю молодая женщина. — Младший советник юстиции. А вы?
— А мы, — следователь Лаврищев замялся и посмотрел на армянина, — а мы — свободные художники на отдыхе.
Она сняла улыбку с лица и ответила:
— Да, прав был папа, что с возрастом женщины всё больше полагаются на косметику, а мужчины — на чувство юмора. Но юмор без мудрости, товарищ, простите, не знаю вашего звания, что анекдот без изюминки.
— Следователь Лаврищев, — протянул руку Марии Сигизмундовне следователь.
— Рад знакомству, Лаврищев, — неожиданно ответил мальчик, вцепившийся в мамину руку.
И все рассмеялись.
Первый раз «тупейный художник» вырезал профиль Марии за традиционный полтинник. А потом, когда она появлялась в его поле зрения, всегда цокал языком, вырезая её женский профиль с классическим греческим носом абсолютно бесплатно. Грек протягивал смущённо улыбавшейся женщине свою скороспелую, умерено художественную работу и приговаривал при этом не то с армянским, не то с грузинским акцентом: «Этот профиль, уважаемая, клянусь ножницами свободного художника, мог бы украсить даже чисто золотую монету Древнего Рима! Или даже нашу советскую «синенькую» достоинством в 25 карбованцев. Какой нос!.. Греческий нос!
Видя, что клиентке не очень нравится слово «нос, он поспешно поправился:
— Выдающийся, категорически заявляю вам, мадам, носик!..»
— Мадмуазель, а не мадам, — на правах курортного ухажёра поправил следователь Лаврищев. — У мадмуазель не нос, а носик.
— Как у богини любви! — добавил тупейный художник, зная по опыту, что лестью можно брать любые неприступные крепости. Но добавил ни к селу, ни к городу: — Курортной.
— Что — курортной? — не понял Игорь.
— Как у богини курортной любви, — пояснил мастер художественных профилей.
РАЗНОГЛАЗЫЙ КУПИДОН
«…И даже дьявол у себя в аду хотел иметь таких послушных ангелочков».
«Богиня любви» была уже не в том возрасте, чтобы вестись на такие примитивные комплименты, но сладкая лесть, даже если она груба, всегда найдёт лазейку в женскую душу. Аристократической — по своей природе, о чём говорила и сложно-составная фамилия Семионова-Эссен — натуре неожиданно пришлись по вкусу медвежьи ухаживания этого рано лысеющего мужика из провинции. В нём она, жадная до таких редких в столице плотских наслаждений, инстинктом прирождённой охотницы почувствовала в Лаврищеве неутомимого любовника. «А что ещё нам, бабам, и нужно на курорте? — думала Мария, оценивая атлетическую фигуру Игоря. — Жизнь даётся один раз, а прожить её надо так, чтобы было, как говорит её отец Сигизмунд, «чтобы было, что вспомнить на пенсии».
Её молодое сердце уже билось в предчувствии будущих жарких ночей, разгоняя застоявшуюся в народном суде горячую кровь, в которой, если провести генетический анализ, было намешано столько еврейских, немецких, русских, украинских и даже турецких кровяных телец, что всё вместе это действительно представляло собой опасную для мужчин взрывчатую смесь.
Правда, первое свидание «богини курортной любви» с молодым следователем, от которого исходили флюиды физически выносливого неутомимого самца, чуть не оказалось последним. Торжественность момента испортил кудрявый шаловливый мальчик, сын богини, который всегда был рядом с мамой. Он всюду и всегда был с ней. Как домашняя собачка болонка на длинном поводке. Мальчику, на вскидку, Лаврищев дал лет пять или шесть, не больше. Его кудрявая головка, пухлые ручонки и ножки напоминали старомодных купидонов, которых когда-то рисовали местные художники-самоучки на фото-виньетках. Это был бескрылый купидончик, симпатичный ангелоподобный ребёнок. И даже небольшое косоглазие и разноглазие (у мальчика были разными по цвету глаза) не портили виньеточного облика малолетнего сына Марии.
— Лаврищев, — протянул при руку мальчугану Игорь Ильич, когда принял приглашение его мамочки навестить их в двухкомнатном «люксе».
— Это мы уже слышали, — сказал мальчик. — А я — Семионов-Эссен.
И он спрятал свою руку за спину, не ответив рукопожатием.
— Имя? — спросил Лаврищев, как на допросе.
— Юлиан, — буркнул мальчик, недобро глядя на незнакомца, приклеившегося к его маме.
— Юля, значит, — сказал Игорь, доставая мятную конфетку из белых штанов, купленных на Мурыновке перед самым отъездом на курорт.
— Сам ты Юля! — обиделся пацан, разворачивая слипшуюся от жары карамель «Театральная». — Я — Ю-ли-ан. Усёк, Лаврищев?
— Усёк, — машинально ответил Лаврищев, удивляясь контрасту между формой и содержанием. Голос у купидончика был низкий, с хрипотцой.
— Ты не Юлиан, — пошутил следователь. — Ты — вождь краснокожих. Угадал?
— Сам ты краснорожий, — бросил мальчик. — Я — Ю-ли-ан! Меня так отец назвал. В честь кино «Семнадцать мгновений весны». Смотрел, Лаврищев?
— А при чём тут фильм и Юлиан? Он же тебя не Штирлицем назвал…
— Тундра! Фильм-то по книге, а книгу написал Юлиан Семёнов. А я по маме — Семионов-Эссен. Юлиан Семионов-Эссен. Звучит?
— Усёк и звучит…Наверное, тоже хочешь писателем стать?
— Мороженого, Лаврищев, хочу. Крем-брюле, с красной вишенкой сверху.
— А где твой папа, Юлиан?
— Свалил от нас на Север и на дно залёг, как подводная лодка. Так бабушка Катя говорит. А мои алименты говорит дедушка Сигизмунд, заныкал. Ему на пропой, а нам с матерью на жизнь не хватает. Мать в суде работает, зарплата там — крохи с барского стола…
Мария на полуслове оборвала сына:
— Юлиан! Перестань сейчас же говорить всякие гадости! Не то пойдёшь и вымоешь рот с мылом! К тому же дяде это совершенно неинтересно, кто там не платит нам алименты…Он за другим к нам в гости пришёл.
— Кто к нам с мечом приходит…
— Юлиан! — повысила голос мать. — На тебе рубль на мороженое. Иди погуляй. Я дяде твой альбом с марками покажу…
— Я сам покажу!
— Нет, иди погуляй.
— Один? — удивился Юлик.
— Ты уже большой. И можешь гулять в кафе-мороженом на целый рубль.
— Что, отец с Севера алименты прислал?
— Забудь про отца! За-будь!
— Но почему же, — возразил Лаврищев. — Мы таких отцов, скрывающихся от алиментов, берём за одно место и быстро на чистую воду выводим…
— За яйца? — поинтересовался мальчик.
— Что — за яйца? — не понял Лаврищев.
— За что берёте-то?
— Юлиан! — одёрнула его мать. — Веди себя прилично! Что о тебе подумает дядя следователь.
— А мне плевать, что он подумает, — насупился Юлиан, засовывая рубль в карманчик матросского костюма.
Лаврищев удивился не по годам бойкому на язык мальчишке, но уточнил в воспитательных целях:
— Берём за ушко — и на солнышко. Понял?
Парнишка промолчал, лишь странно посмотрел на Лаврищева своими косыми разноцветными глазами. Как показалось следователю, каждый глаз изучал его по-своему.
Когда кудрявый купидон наконец-то ушёл за своим крем-брюле, Игорь без особого труда взял с виду неприступную крепость со сложной аристократической фамилией. Мария Семионова-Эссен в первый же сеанс интимной связи показала следователю весьма высокий класс, несмотря на статус младшего советника юстиции.
На другой день, когда Игорь, придвинув свой лежак к стройной Марии в ядовито-зелёном импортном бикини, мирно дремал под ещё нежарким утренним солнцем, Купидончик притащил с морского берега в целлофановом мешке медузу и выплеснул с холодной водой эту мерзость прямо на японские плавки следователя.
— Что? Где?!. — вскочил с лежака как ошпаренный Лаврищев, невпопад задавая вопросы уже тогда популярной телеигры.
Юлиан, этот вождь краснорожих, звонко смеясь, вприпрыжку побежал к морю. Наверное, решил Лаврищев, за новой порцией.
— Не обижайтесь на ребёнка, — внимательно оглядывая место попадания медузы, сказала Мария. — Он добрый мальчик. Просто очень активен. Это от избытка тестостерона и нерастраченной энергии. Юлиан большой шалун.
— Я вижу, шалун, — кивнул Лаврищев, брезгливо счищая с новых дорогих плавок останки медузы. — Как вы думаете, мне нужно обратиться в медпункт?
— По какому поводу?
— Ну, по поводу… нападения медузы. С причинным местом, знаете ли, шутки плохи. Пусть проведут эти, ну, медицинские процедуры…
Мария рассмеялась:
— Ну, я не думала, что курские следователи такие неженки и любители медицинских процедур.
Она приложила палец к губам, придвинулась поближе к мускулистому телу атлетически сложенного следователя и прошептала:
— Я вам сама эти медицинские процедуры устрою. Этой ночью… Разумеется, после того, как наш шалун уснёт. Лишь бы ваш шалун не спал…
Игорь Ильич увидел, как на глазах изменилось та часть плавок, на которую шалун бросил медузу. С основным инстинктом у этого медведя из провинции и после попадания медузы в область интимного места было всё в полном порядке.
— Угу, — сглотнув слюну, простонал он. — Мой шалун даже днём не спит… А вот насчёт вашего я не уверен. Нужно же куда-то девать его нерастраченную энергию.
— Время разбрасывать камни и время их собирать, — неопределённо ответила Мария.
И в ту же ночь опять случилось банальная вещь. То, что часто случается между мужчиной и женщиной. Но не совсем как в сказке про тысячу и ещё одну ночь, а южной ночью под чёрным небом, прямо на пустынном пляже санатория. Бессонный Юлиан не давал им ни малейшего шанса… Пришлось выйти на пустынный пляж.
Все три недели они, усыпив бдительность Юлиана, занимались любовью. Мария была неутомима. Внешне сдержанная на эмоции, не синий чулок, но младший советник юстиции, суховатая в общении с незнакомыми людьми, она удивляла, пугала, приводя своей неутомимостью и изобретательностью в сладкий восторг холостяка Лаврищева. «Это было прекрасно, — как-то резюмировал их отношения Лаврищев. — Как перед концом света».
Перед окончанием срока пребывания в санатории МВД Мария сообщила следователю интимную информацию, что у неё длительная задержка менструации и что она, скорее всего, от него беременна.