Пролог. Москва, апрель, 1960
Лейтенант Максим Каменев, дежурный по райотделу, чувствовал себя скверно. Дежурство выдалось хлопотное, тяжёлое. Перед этим ему совершенно не удалось выспаться: маленький Витя перепутав время суток, буянил всю ночь, требовал есть, играть, веселиться, но только не спать. При этом ему было абсолютно наплевать на то, что папе нужно уходить на дежурство и он должен поспать. Утром папа Максим ушёл на работу невыспавшийся, злой, с больной головой. Как назло, весь день его дёргали, начальство тоже было не в духе, и к концу дежурства он находился просто в ужасном состоянии.
А под утро, когда он уже считал часы до смены, его вызвали на серьёзное происшествие — ограбление с убийством. Теперь придётся задерживаться, осматривать место происшествия, составлять протокол, опрашивать свидетелей. Вот тебе и «скоро домой», вот тебе и «отосплюсь по полной!»
Однако в это раз судьба смилостивилась над лейтенантом Каменевым. Когда они подъехали к месту преступления, дом уже оцепили сотрудники госбезопасности, и надменный лейтенант приказал возвращаться — дело важное, им будет заниматься контора, они тут не нужны.
Впоследствии его приятель, старший лейтенант Ковбасюк, проныра, близкий к начальству, по секрету сообщил, что там убили какого-то подпольного дельца, занимающегося валютными операциями в особо крупных размерах. Что? там накопали КГБ-шники, неизвестно, но краем уха, он слышал, что убийцы схвачены.
— Но это не наше дело, — добавил он, — и лучше об этом вообще забыть!
Что лейтенант Каменев и сделал с большим удовольствием.
Основная часть. Москва, июль, 2013
«… Докторша, голубушка, уж и глазки прячет, и голосок пытается бодренький изобразить, но я же не дурочка, вижу, что скоро мне — в дальний путь, к Гошеньке своему! Невдомёк ей, сердешной, что я только и жду, когда меня отсюда отпустят. Сама бы ушла, да Гошенька тогда не велел к нему спешить. И кому же мне теперь его наследство отдать? Не Мишке же, во?рону — так и кружит, вокруг, так и кружит! Ну, он-то точно наш шифр не разгадает, кишка тонка. Да и ключ я ему не дам, он про него не знает, а без ключа никто это письмо не расшифрует…». Погрузившись в свои думы, Наталья Александровна не заметила, как сошла с тротуара на мостовую…
…Визг тормозов больно резанул слух. Лера охнула и резко повернула голову — серебристая «Тойота» ткнулась в бордюр, из неё выскочил разъярённый водитель, но только выругался и зло сплюнул на землю: виновницей оказалась старуха — сгорбленная, одетая, несмотря на июльский зной, в тёмное платье и вязаную кофту. Машина задела только её пакет, который от удара разорвался и вывалил на дорогу древний кошелёк с застёжками-шариками, да дешёвые старушечьи покупки: какие-то перезревшие яблоки, лопнувшую пачку макарон, плавленый сырок, кефир; ещё что-то, такое же нелепое и жалкое на грязном после дождя асфальте.
Лера кинулась собирать рассыпанное в пакет, оказавшийся у неё в сумочке, хотела отдать его старухе, но та, похоже, до сих пор не пришла в себя. Водитель, ещё раз смачно выругавшись, уехал. Пришлось девушке брать старуху под руку и вести домой, благо та показала на соседнюю пятиэтажку. Два раза пришлось ей спрашивать у бабули про ключ, пока та не достала его из кармашка своей вязаной кофты. Они вошли в квартиру, Лера усадила женщину на диванчик в кухне, положила сверток с покупками на стол.
Старуха подняла на неё живые, чёрные глаза, и Лера с удивлением осознала — не такая уж она древняя просто, скорее всего, очень больная.
— Спасибо, деточка! Сейчас человечность, увы, не в моде. Вообще-то ничего страшного не случилось бы, сшиби он меня насмерть — мне, детка, жить осталось недолго… Впрочем, это — знак. Я ведь как раз задумалась о том, кому передать кое-что, доставшееся мне… ну, не важно. Поэтому и под машину чуть не попала. Родственников у меня нет, а тут вот тебя мне Бог и послал. Как твоё имя? Лера? Чудесно Лерочка, подожди здесь, я сейчас. Она вышла из кухни, повозилась в спальне, позвякивая ключами, вынесла старинную резную шкатулку, достала из неё листок пожелтевшей бумаги, потом, после короткого раздумья, второй. — Вот, сумеешь расшифровать это, получишь от меня наследство. Не сумеешь — извини, я тогда просто всё сожгу. Тут мой телефон, звони, только если расшифруешь. Меня зовут Наталья Александровна. Всё, до свидания. Выход — там!
Лера уже подходила к двери, когда услыхала вслед:
— И запомни, деточка, не зря Гоголь писал, что русские любят быструю езду. Вон, этот, что на меня налетел, тоже, небось, русский — гоняет, как оглашенный! Впрочем, нет, не русский! Русские-то на тройках ездили! Запомни деточка, на тройках!
Непросто в двадцать лет быть замужней женщиной! Особенно, если ты приехала в Москву аж из Екатеринбурга, учишься в университете и живёшь с молодым мужем, таким же студентом-провинциалом, только из Воронежа в крошечной съёмной комнатушке, аренда которой сжирает львиную долю его подработки в свободное от учёбы время, своих скудных копирайтерских заработков в интернете, и переводов от обоих родителей. Даже сейчас, на каникулах, ребята не поехали домой: работали целыми днями, чтобы подсобрать немного денег.
Вечером Лерочка рассказала мужу о своём приключении. Он хмыкнул недоверчиво, но потом всё же взял пожелтевший листок бумаги в клеточку, вырванный из старой тетради, аккуратно сложенный вчетверо, развернул его и стал изучать.
На пишущей машинке было напечатано посередине листа следующее:
Думы, думы, думы… Сны жестоки и злы, воспоминания язвительны и унылы. Крах твоих замыслов подступает еле заметно, задумчивые и язвительные антиподы молчат и лелеют надежду радостно распахнуть броню заранее брошенного к стопам скептицизма. Гордые, одинокие, носятся устало в зимнем вспенённом море, забываясь в своём чутком молчании…
Второй листок оказался в линейку, помятый, с неровными краями. Торопливым, но разборчивым почерком на нём было написано:
Ключ к тексту:
1. КОНОЛОМ
2. ЗИЖДЕ
3. ХРУСТ
4. ЧАЩЁБА
5. ПЮГЮВЮЦЫ
6. Я ШЭФ
— Что это такое? — оторопело спросил Веня. — Где же тут шифр?
— Вот здесь, мой дорогой! На первом листе. А на втором — ключ к нему! Или ты думал, что шифр — это обязательно цифры или какие-то пляшущие человечки?
— Н-нет, конечно, — Веня ещё раз внимательно перечитал текст, — но это же стихи какие-то… Белые. Без рифмы и размера… Где-то я такое видел… Кажется, компьютерное творчество… Постой, постой, как там было? «Пока слепо плыл сон над разбитыми надеждами… Космос вяло сочился… и небо не спало» — что-то вроде этого, не помню…
— И что? Ты хочешь сказать, что это вот и есть компьютерное творчество? Напечатанное на механической пишущей машинке на выцветшей от времени бумаге?
— Не знаю, давай лучше ключ посмотрим. — Веня взял второй листок. — Тоже бред полный! Кто такой коноло?м?
— Почему «кто»? Может, «что»?
— Нет, смотри! Конолом зиждет хруст. То есть… ну, создаёт что ли… В чащобе. Продирается, отрывая пуговицы. И орёт: «Я — шеф!»
— Да? А почему тогда «зижде», а не «зиждет»? Украинизм какой-то! И почему «чащёба»? Почему «пюгювюцы»? Что за дурацкие ошибки, Веничка?
— Я понял! Конолом — это вроде коновала! Ну, «специалист» липовый. Поэтому и ошибки такие…
— Ладно, давай я сделаю копии с этих листков, мы подумаем над ними, потом, может, что-нибудь удастся расшифровать. Сейчас поздно уже, а завтра тебе на работу. За день пошевелим мозгами, а вечером прикинем, кто чего накопал!
… Веня позвонил днём и возбуждённо закричал в телефон:
— Лерка, я понял! Все эти коноломы и чащобы — просто мнемонические запоминалки! Чтоб удержать в памяти незнакомые слова или буквы, из них составляют какие-то новые словечки, смешные, запоминающиеся! Я долго вертел этих коноломов и шефов, пока до меня не дошло, что буквы там не повторяются! Внутри слова может повторяться, а в других словах — нет! Поэтому и «зижде», а не «зиждет» — буква «т» используется в слове «хруст»…
— … и «пюгювюцы» тоже поэтому! — подхватила Лера — ведь и «у» и «о» уже использованы! Всё, мой хороший, давай это дома обсудим!
— Верно, верно! Дождёмся вечера!
Вечером Веня торжественно выложил на стол листок, на котором было написано:
1. К Л М Н О — КОНОЛОМ
2. Д Е Ж З И — ЗИЖДЕ
3. Р С Т У Х — ХРУСТ
4. А Б Ё Ч Щ — ЧАЩЁБА
5. В Г П Ц Ы Ю — ПЮГЮВЮЦЫ
6. Ф Ш Э Я — Я ШЭФ
— То есть, почти все буквы алфавита собраны здесь в шесть групп: первые четыре — по пять букв, потом — шесть, и последняя — четыре.
— А почему «почти все»? — быстро спросила Лера, — Каких не хватает?
— Хороший вопрос. Не хватает букв Й, Ъ, Ь. Ну, Й заменяется буквой И, а вот эти довольно редко встречаются.
— Ну, не скажи! Это твёрдый знак может и редко встречается, а мягкий знак — частый гость в словах!
— Ладно, пока вот такие мысли, — Веня встрепенулся, — а что у тебя, есть какие-то подвижки?
— А вот смотри, что я накопала. Мне не давала покоя последняя фраза Натальи Александровны.
— Про русских и про Гоголя?
— Да. Про быструю езду и тройки. Ты помнишь, откуда эта фраза?
— М-м-м, кажется, из «Мёртвых душ»? — Веня неуверенно покрутил пальцами в воздухе, — или…
— Ничего не «или»! Вот смотри, — она кинулась к ноутбуку, открыла закладку и с выражением прочитала: — «Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить…»
— И что дальше? — не понял Веня.
— А то! — Лера торжествовала, — Какая первая фраза в тексте? «Думы, думы, думы…». Что это, как не тройка! Это ж не зря бабушка нам про тройки подсказала! И я попробовала разбить текст на группы по три слова. Только сначала у меня ничего не вышло, там сорок семь слов, на три не делится. Я долго думала, даже расстроилась, что ошиблась. Но потом мне пришло в голову: а что, если отбросить слова из одной буквы?
— И что?
— Смотри, всё отлично уложилось. Текст, конечно, стал несвязным, но это нам и не нужно, просто получились такие красивенькие троечки. Но я, правда, не знаю, что с ними делать дальше… Вот:
Думы, думы, думы
Сны жестоки злы
Воспоминания язвительны унылы
Крах твоих замыслов
Подступает еле заметно
Задумчивые язвительные антиподы
Молчат лелеют надежду
Радостно распахнуть броню
Заранее брошенного стопам
Скептицизма гордые одинокие
Носятся устало зимнем
Вспенённом море забываясь своём чутком молчании
— М-да… — Веня задумчиво крутил листок, — как-то уж очень притянуто всё… Тройка, думы… Да и последние строки на три не шибко делятся: Заранее брошенного к стопам Скептицизма. Гордые, одинокие,
— А тебе всё не так! — возмутилась Лера. — Сам-то… Орёт конолом в чащобе: «Я — шеф»! С оторванными пюгювюцами…
— Ну ладно, не сердись! Я ведь тоже пытаюсь понять… Тут вот какая история, я сегодня посмотрел на этот ключ совсем другими глазами. Лерчик, мы же совершенно забыли про цифры!
— Какие цифры?
— Ну эти, перед словами: коноломами, пуговицами… Почему они не подряд идут, а каждое с новой строчки, да ещё под порядковым номером? Зачем они, эти номера?
— И зачем? — эхом отозвалась Лера.
— А вот смотри! Первая строчка: «1. КОНОЛОМ». Вторая: «2. ЗИЖДЕ». Ничего не замечаешь?
— Н-нет…
— Ну, как же!
1. — ОДИН — КОНОЛОМ,
2. ДВА — ЗИЖДЕ.
То есть, цифра 1 начинается с буквы О, и эта буква есть у нашего слова КОНОЛОМ, и даже несколько раз. Цифра 2 начинается с Д — и, вот тебе пожалуйста: слово ЗИЖДЕ содержит эту букву!
— Ух ты, верно… смотри-ка: О-один-КОНОЛОМ, Д-два-ЗИЖДЕ, Т-три-ХРУСТ, Ч-четыре-ЧАЩЁБА…
— … и так далее, — закончил Веня. — Теперь получаем такую последовательность: буквы К Л М Н О — обозначают цифру один, буквы Д Е Ж З И — два, Р С Т У Х — три, А Б Ё Ч Щ — четыре, В Г П Ц Ю — пять, а Ф Ш Э Я — шесть.
— Ой, как здорово, Веничка, ты у меня такой молодец! Только я не поняла, что же получилось-то? Обычно в шифрах цифры расшифровывают, получают буквы. А у нас совсем наоборот…
— Лерчик, это же только ключ! Теперь мы должны применить его к тексту!
— А как его применить?
— Не знаю, давай прикинем, — Веня взял листок с текстом и начал выписывать какие-то цифры, бормоча под нос: — ну вот, заменим каждую букву цифрой, от одного до шести… Получим такую последовательность…
— Какая-то неинтересная у тебя последовательность, — Лера заглянула в листочек через плечо мужа:
Думы, думы, думы…
Сны жестоки и злы,
2 3 1 5 2 3 1 5 2 3 1 5
3 1 5 2 2 3 3 1 1 2 (2) 2 1 5
— Да и эту двойку в скобках убери. Это же предлог «и», а мы предлоги не считаем…
— Ты думаешь? Ладно, уберу, ты права. Погоняю их на компе, на предмет логической связи, а там видно будет… — бормотал Веня, продолжая выписывать столбики цифр.
В этот вечер, третий по счёту, они засиделись допоздна, благо завтра была суббота.
— Ни фига у меня не получается! — Веня раздражённо скомкал очередной листок, на котором пытался выстроить ряды цифр.
— Слушай-ка, — Лера словно не замечала его раздражения, — почему всё же в ключе отсутствуют все эти твёрдые и мягкие знаки? Наверное, потому, что с них не может начинаться ни одно слово?
— А с буквы Ы может по-твоему?
— Теоретически да. Слово, начинающиеся на Ы, прочитать можно, а на мягкий знак — нет!
— И что дальше? — мрачно спросил Веня.
— Мне кажется, это указание на то, что здесь важны именно начала слов. И потом, надо разобраться с этими тройками, мы построили слова по три в строку, а зачем? Я чувствую, мы где-то рядышком с разгадкой, нужно ещё чуть-чуть напрячься…
— Погоди, погоди… — Веня притянул к себе листок, — что же выходит? «Думы, думы, думы…» Всё начинается с буквы Д, это означает двойку… Двести двадцать два?
— Да брось ты свою цифирь, Веня! Здесь совсем не так… Три слова, первая тройка — три одинаковых, потом они разные. Значит, в этой первой тройке каждая «дума» означает какие-то разные вещи…
— Стоп, Лерка, я, кажется, понял! — Веня возбуждённо вскочил со стула, — где-то я читал подобное, какой-то был рассказ про шпионов, там они брали какую-нибудь известную книгу, и из неё выдёргивали слова… Они ещё засыпались на том, что у шпиона было одно издание, а у резидента более позднее, исправленное, и они запутались… А здесь, я знаю! У нас не слова выдёргивать надо, а буквы!
— А какие буквы? Как узнать?
— Мне кажется, что в первом слове находятся буквы зашифрованного текста, а в двух других — указания, как эти буквы найти!
— А почему именно в первом? — Лера подалась вперёд, глаза её блестели.
— Не знаю, так мне кажется… Вот, смотри — в первом слове буквы Д, У, М, Ы. А два других слова начинаются с буквы Д, то есть, это двойки.
— Ой, Веничка… — Лера смотрела на мужа растерянно и удивлённо, — двойки… надо взять две буквы из первого слова… Но какие?
— Ха-ха! Какие? Да которые стоят на второй позиции, ясно?
— Две, на второй… получается УМ!
— Смотрим дальше, — Веня схватил листок, подчеркнул вторую строчку, — «Сны жестоки злы», блин, а какое слово что обозначает?
— Давай попробуем так и эдак! Всего два варианта!
— А тут опять одинаково — Ж и З — ЗИЖДЕ, то есть, опять двойки… Вторая позиция, две буквы. Значит — НЫ. Выходит УМНЫ…
— Ой, Веничка, получается, всё получается! Давай скорее дальше!
— Дальше… дальше — «Воспоминания язвительны унылы». Та-ак, тут у нас Я — «Я — ШЭФ», то есть шестёрка. Потом У — ХРУСТ, тройка… Первый вариант — шесть букв, начиная с третьей позиции: так, это будет СПОМИН. Вместе — УМНЫСПОМИН… Ерунда какая-то…
— Давай, попробуй наоборот, нет, я сама… с шестой позиции три буквы — МИН. Ой, тоже непонятно: УМНЫМИН…
— Давай следующую, там разберёмся! «Крах твоих замыслов», три и два… АХ. То есть, всё правильно, Лерчик! УМНЫМИНАХ это же без пробелов! То есть — Умным и нах… наверное, «находящимся где-то», или «находчивым»! Быстренько чешем дальше!
Через пятнадцать минут весь текст был расшифрован. Ребята сидели за столом и смотрели на листок, где красовалась вполне складная фраза: «Умным и находчивым достанется всё».
— Лерка, мы с тобой гении! Такую шифровку раскусили!
— Ага. Фиг бы мы её раскусили, если бы не ключ к тексту и подсказка про тройку…
— Всё равно, гении! Давай, звони старухе!
— Куда звонить, Веничка, ночь на дворе, первый час…
— Ох, ты! И вправду… Придётся ждать утра…
Несмотря на поздний час, ребятам не спалось. Они крутились, меняли одеяло на более лёгкое, пили воду. Наконец, зажгли свет и уселись на кровати, глядя друг на друга.
— Нет, так дело не пойдёт! — решительно сказала Лера. Давай-ка, поднимайся, идём на кухню. Я заварю пустырника, попьём с мёдом, посидим, успокоимся, потом спать пойдём!
Вскоре они уже сидели за кухонным столом, Лера разливала в чашки настой, доставала мёд.
— Слушай, Веничка, — вдруг спросила она, — а откуда у тебя такие способности к шифрам? Никогда раньше не замечала. Может, твои предки какими-нибудь разведчиками были?
— Да вроде не было никого… Отец, и дед — обычные инженеры, вот прадед Аркадий военный, полковник. Но он строевой офицер, полком командовал. Я его не помню, он умер в 89-м, когда я только родился. Правда, его отец, мой прапрадед Савелий, говорят, известным журналистом был, но о нём мало что известно. Они потерялись в 1919-м, так и не знают, что с ним стало: может погиб, а может эмигрировал. Там какая-то история была, мне прабабушка Катя рассказывала, а ей мама её мужа, Аркадия — Наталья. Они к дальней родне хотели уехать, в деревню, а в Петербурге как раз объявили мобилизацию всех учителей, работников редакций, газетчиков для работы на новую власть. Прапрабабушку и увезли в редакцию, заставили в газете работать. Это потом уже, после Великой Отечественной, её сына, Аркадия, в Воронеж перевели служить, квартиру дали.
— А у меня тоже, и дед и прадед, военными были. Прадед, Николай Алексеевич ещё и партизанил в Одессе, командиром отряда был. Ему даже орден Отечественной войны посмертно дали! Так что, никаких шпионов-разведчиков у нас в роду не было, просто мы с тобой — гении!
Они ещё немножко посидели за столом и отправились спать.
Веня проснулся ни свет ни заря, и начал доставать Леру своим «Позвони, да позвони!» с семи часов. Она отбивалась сквозь сон: «Раньше девяти часов по делу звонить неприлично!». Однако не выдержала сама, и позвонила в половине девятого. Наталья Александровна ответила почти сразу, молча выслушала девушку, сухо бросила: «Приезжайте после обеда!» и, не попрощавшись, положила трубку.
…Что же это за время суток такое, «после обеда»? Кто-то обедает в двенадцать, а кто-то в шесть вечера. А кое-кто вообще не обедает. Лера с Веней выдержали до полудня — больше не смогли. Не терпелось узнать, что у них вышло, получат ли они что-нибудь весомое за свои труды, или наградой им будет какой-нибудь пустяк.
Они прошли в комнату, Наталья Александровна встала возле стола и, ни слова не говоря, посмотрела на Веню. Тот также молча протянул ей листок бумаги с расшифрованной фразой. Нацепив очки, та долго вглядывалась в текст. Лицо её посветлело, губы тронула улыбка.
— Молодцы, справились! А я думала, что вы придёте клянчить у меня награду, не справившись, а уповая только на милость… Ну-ка, расскажите, как вам это удалось.
Веня подробно рассказал, как они пришли к решению, как продирались сквозь дебри зашифрованного текста. Наталья Александровна одобрительно кивала, улыбалась, видно было, что она очень довольна.
— Ну что ж, ребята, вы молодцы! Гошенька бы одобрил моё решение. Я с собой туда ничего не возьму, а вам эта вещь, наверное, пригодится.
Она повернулась к книжным полкам, достала какую-то старинную книгу, раскрыла её и вынула древний, советских ещё времён, обычный почтовый конверт, намертво заклеенный полосками коричневой бумаги.
— Вот, это вам. На улице не вскрывайте, вообще, спрячьте подальше, дома откроете. Больше мне не звоните и не приходите. Прощайте, — она повернулась к окну, давая понять, что разговор окончен.
Как же долго добирались они домой! Как не терпелось им вскрыть таинственный конверт! Что там внутри? Завещание на дорогую недвижимость? Карта с координатами клада? А может, просто какое-то «гениальное» изобретение ненаглядного старухиного Гошеньки, которое не стоит ни копейки…
И вот, наконец, они дома. У Вени дрожали руки, поэтому Лера сама взяла конверт и аккуратно разрезала краешек ножницами. Внутри, завёрнутая в прозрачную бумагу, которая раньше называлась папиросной, с нерусской надписью выцветшими чернилами, находилась какая-то, судя по виду, старинная банкнота. «Соединённые Штаты Америки», «Одна тысяча долларов», «1891 год».
— Ой, что это? — Лера осторожно взяла банкноту из Вениных рук. — А я думала, что долларов крупнее сотни не бывает…
— Раньше бывали… И пятьсот, и тысяча, и пять, и десять тысяч. Говорят, даже стотысячные выпускались, я читал где-то… — Веня торопливо набирал данные в поисковике, — сейчас глянем, что нам с тобой досталось…Так, набираем: тысяча долларов США, какой там год, 1891-й?… Вот, тут несколько видов: эта, совсем как теперешние десять долларов, а у нас тут другой портрет, вот про неё информация… Опаньки! Ничего себе! Известно только семь таких банкнот, двух разновидностей… Одну продали с аукциона больше, чем за миллион долларов, а другую — Лерка, держись! — за два миллиона двести тысяч!
— То есть, ты хочешь сказать, что за эту бумажку нам могут дать… постой, сколько же это рублей? Тридцать миллионов, или целых шестьдесят? Это правда?
— Погоди, погоди, не радуйся раньше времени. А вдруг это фальшивка?
— Какая фальшивка! Там что на обёртке написано? Даже без перевода понятно — «True», значит, «Настоящая»!
— Хорошо, пусть настоящая, а как её продавать? И кто её купит? А вдруг она в розыске, кровь на ней? И полиция нас возьмёт за шкирку: «Откуда у вас эта купюра?». Да и криминал может заинтересоваться, а они миндальничать не будут…
— Ой, Веничка, и что же нам теперь делать? Я боюсь…
— Давай пока спрячем её подальше, и никому ни слова! Я подумаю, как быть…
Веня оборвал себя и прислушался. Нет, ему не почудилось: во входную дверь ещё раз постучали — тихо, деликатно, и в то же время настойчиво.
— Кто там? — осторожно спросил Веня.
— Откройте, пожалуйста, я к вам от Натальи Александровны. Я здесь один!
Веня заглянул в глазок: действительно, одинокая фигура, видно, что мужчина в возрасте. Рядом с ним никого не было, но ведь сообщники могут прятаться на лестнице. А впрочем, если это полиция или бандиты, деваться всё равно некуда…
Он решительно распахнул дверь и впустил странного гостя. Высокий, худой, сутулый, редкие седые волосы, глубоко посаженные близорукие глаза. По возрасту — ближе к семидесяти. На полицейского или бандита никак не похож. Может, старуха передумала и послала его отобрать банкноту?
Между тем старик прошёл в комнату, слегка поклонился и представился:
— Тихомиров Михаил Михайлович. А вас как зовут, простите?
— Я — Веня, она — Лера, — парень смотрел на старика неприязненно, — что вы хотели?
— Прежде всего, извините за нахальное вторжение, но ваших телефонов я не знал, пришлось проследить за вами в духе скверного детектива. Но вы были так увлечены, так сосредоточенны на своём, что мне не составило никакого труда не терять вас из вида. Да и услышал я кое-что по дороге, вы уж не обижайтесь. Хочу сразу сказать, я вам не враг, и не собираюсь причинять никаких неприятностей. Скорее — наоборот, я думаю, мы найдём с вами общий язык. Итак, я понял, что «Большой арбуз» находится теперь у вас?
— Какой ещё арбуз? — возмутилась Лера.
— «Большой арбуз» — так у коллекционеров называется эта тысячедолларовая банкнота, из-за специфического рисунка на нулях, — спокойно сказал Михаил Михайлович, — я думаю, что Вениамин успел уже ознакомиться с её характеристиками, — он кивнул на открытый ноутбук.
— Немного успел, — подтвердил Веня.
— И вы уже поняли, сколько она стоит, и как трудно её реализовать?
— Пожалуй, понял. Их всего семь штук, там написано. Цена от миллиона долларов.
— Вы невнимательны, юноша. Верно, существует две разновидности. Они различаются прежде всего цветом печати на аверсе, то есть, лицевой стороне. Вы упомянули банкноту с коричневой печатью, она достаточно редкая, их, по разным оценкам, имеется до семи штук. А вот эта купюра с красной печатью, одна из двух ныне существующих! Первая из них была продана в 2006-м году на аукционе за два с лишним миллиона долларов, а вторая исчезла из поля зрения коллекционеров. Вроде, кто-то утверждал, что она имеется в Калифорнийском банке, другие говорили про какого-то арабского шейха. Но официального подтверждения нет, и банкнота считается пропавшей, местонахождение её якобы неизвестно. Как же, неизвестно! — Михаил Михайлович расхохотался злым, дребезжащим смехом, — Вот она вторая-то, вот она! Теперь вы понимаете, о каких суммах может идти речь?
Ребята ошеломлённо молчали. Они даже близко не могли представить не то что миллиона, а даже сотни тысяч долларов в своих руках, а тут такое…
— Скажу вам больше, эта банкнота имеет отношение к убийству, правда, очень давнему. И даже мне, с моими связями в мире коллекционеров, вряд ли удалось бы продать её даже за четверть цены. А уж вам…
— Послушайте, Михаил Михайлович, говорите толком, что вы от нас хотите? Нам передала эту банкноту Наталья Александровна, потому, что мы разгадали шифр, и она принадлежит нам по праву, — твёрдо сказал Веня.
— О-о-о… неужели вам это удалось? Но как? Я тридцать лет пытался разгадать его, а вы смогли это сделать за три дня…
— Вы знаете этот текст? — Лера удивлённо смотрела на Тихомирова.
— Знаю ли я, деточка… — старик печально улыбнулся, — я за тридцать лет выучил его лучше, чем своё имя! «Думы, думы, думы… Сны жестоки и злы, воспоминания язвительны и унылы», ну, и так далее.
— «Крах твоих замыслов подступает еле заметно…» — продолжил Веня, — значит, и вам задали эту загадку. Но как же…
— Вот что, молодые люди, — Тихомиров опустился на стул, — давайте-ка я расскажу вам всё сначала, а вы уже сами решайте.
…Жили в послевоенное время в Москве двое друзей, Гоша и Миша. Странная это была дружба: Гоша Макаренко, не знающий ни в чём отказа, не понимающий, что такое голод и бедность — поздний сын генерала-орденоносца, героя Великой Отечественной войны, и Миша Тихомиров, третий сын вдовой учительницы начальных классов, живущей с детьми в пустой отцовской квартире, где почти не было ни мебели, ни еды.
Они сошлись на почве увлечения бонистикой. Гошин папа привёз из Германии множество трофеев. Помимо нужных в хозяйстве вещей, там была масса старинных книг на немецком языке, и специальных альбомов с коллекцией бон — бумажных денег, вызвавших у мальчика неподдельный интерес. Он мог часами рассматривать старинные банкноты, пытался читать названия на чужих языках, раскладывал купюры по номиналам.
У Миши всё было по-другому. Никаких старинных денег у них в доме не водилось. Как зачастую и обычных, имеющих хождение на всей территории СССР. Но от деда осталась чудом сохранившаяся книга — старинное, ещё с ятями и ерами, дореволюционное издание. Там имелось множество красивых цветных рисунков и очень интересные описания всяких бумажных денег, их история.
К седьмому классу Миша прекрасно разбирался в редких банкнотах, отлично знал теорию, понимал ценность той или иной купюры, но своей коллекции не имел. На какой-то переменке между мальчишками зашёл разговор о редких старинных деньгах, и Гоша похвалился, что у него их целая куча. Когда Миша засы?пал его вопросами о том, какие это банкноты, тот ничего внятного ответить не мог.
Тогда Миша рассказал о своей чудесной книге. В тот же день он тайком притащил её домой к новому другу. Вскоре ребята стали неразлучны: они часами разбирали Гошины богатства, находили в книге описания, сравнивали с имеющимися экземплярами. Понятно, что общее время они проводили в богатой Гошиной квартире, где Миша впервые получил возможность сытно и вкусно обедать и полдничать…
Михаил Михайлович рассказывал долго, со всеми подробностями, о начале дружбы с Гошей, о находке в старой книге, про то, как он дико завидовал другу и делал всё, чтобы убедить его продать эту банкноту ему. Про Гошину дурацкую беспечность — вскоре он растрепал о находке почти всем знакомым. Единственное, о чём его друг молчал, это о второй, поддельной банкноте, с которой он содрал бумагу с компрометирующей надписью «False» — считал зазорным для сына генерала возиться с фальшивками. Начались какие-то странные звонки, визиты, предложения. Ему льстили, сулили деньги, намекали на выезд в Америку, угрожали. И тут Гоша, наконец-то понял, что шутки кончились, и он может попасть в очень скверную историю.
Тихомиров помолчал, устало потёр глаза, и закончил свой рассказ:
— По своей житейской наивности Гоша решил просто уехать в другой город и там отсидеться какое-то время. Отдал настоящую банкноту на хранение Наташе, а фальшивую оставил у себя дома. Сам думал выехать на следующий день, но не успел. В ту же ночь его убили в своей квартире, где он жил один после смерти отца и отъезда матери. Коллекцию, в которой не было ничего ценного, не тронули — забрали только «Большой арбуз». За дело взялись следователи КГБ — коллекционная банкнота огромной стоимости, там, разумеется, об этом знали. Убийцу поймали по горячим следам, банкнота находилась при нём. Однако экспертиза показала, что это была тщательно выполненная подделка. Когда убийца узнал результаты экспертизы, он повесился в камере… К счастью, Гоша никому, кроме меня, не сказал про вторую банкноту. Все решили, что у него была только фальшивка, которую он принял за подлинник, поэтому поиски никто не затевал и дело закрыли. Правду знали лишь двое — я и Наташа. Но она молчала, потому что так велел Гоша, а я… ну, вы понимаете.
Михаил Михайлович поднял на ребят глаза, полные страдания, смешанного с непонятной им ненавистью.
— Почему он не оставил эту банкноту у меня? Зачем доверил глупой девчонке, которая тупо хранила её столько лет в заклеенном конверте, ни разу не открыв? Изводившую меня своими дурацкими текстами, которые нужно расшифровывать? Я предлагал ей свою, оставшуюся от матери, двухкомнатную квартиру на Ленинском проспекте, а она только смеялась в ответ! Я постоянно следил за ней, даже поил её соседей-алкашей, чтоб докладывали мне, кто к ней ходит, боялся, что она отдаст «Большой арбуз» моим коллегам-конкурентам или кому-то другому, — он опустил глаза и тихо сказал: — впрочем, это теперь неважно. Я хочу сделать вам предложение. Вы уже поняли, что самостоятельно продать раритет не удастся. А я предлагаю за него ту самую квартиру, от которой отказалась Наташа. Это, конечно меньше, чем настоящая его стоимость, но вам всё равно будет выгодно: двухкомнатная квартира в районе Воробьёвых гор, это, знаете ли, неплохое жильё…
— А вы… потом банкноту эту продадите?
— Нет, нет, что вы, юноша! Никакие деньги не могут заменить мне счастье обладания этой реликвией! Я вам кое-что рассказал, но всё равно вы многого не знаете, а ведь по праву, это моя банкнота! Она должна была принадлежать мне ещё тогда, в пятидесятом! Только по нелепой случайности она досталась этому хлыщу, а потом глупой девчонке! Не-ет, я сохраню её у себя, буду каждый вечер любоваться этим сокровищем! Мои братья умерли, их дети достаточно обеспечены, я не женат, ни детей, ни внуков не имею, большая квартира мне не нужна. Я распродам свою коллекцию, куплю квартирку где-нибудь на периферии, уеду туда и проживу остаток дней, глядя на «Большой арбуз», к обладанию которым я шёл столько лет! Простите, я могу взглянуть на него?
Веня молча достал банкноту и протянул Тихомирову. Тот бережно взял её в руки, словно любимое, утерянное много лет назад, дитя.
— Включите, пожалуйста, лампу, — попросил он Леру. Поднёс купюру к свету, извлёк откуда-то из кармана лупу, нашёл маленькое пятнышко в правом нижнем углу.
— Да, это она… Вот оно, пятнышко — я помню его с того раза, когда видел её у Гоши. На фальшивке его нет. И папиросная бумага сохранилась, с немецкой надписью «True», ещё от прежнего владельца, — в голосе старика сквозила нежность. Он немного подержал банкноту в руках, словно баюкая, затем нехотя вернул Вене. — Так как вам моё предложение? Всё будет честно — я подготовлю документы для продажи квартиры, и в обмен на купчую вы передадите мне банкноту.
— Да, я думаю, мы согласимся, — Веня посмотрел на Леру, которая только кивнула, — это и впрямь будет справедливо. Конолом зижде!
— Какой конолом? — удивился Тихомиров, — Вы о чём?
— Ну, конолом. Зижде хруст… в чащобе…
— Не обращайте внимания, — вмешалась Лера, — это наша с Веничкой семейная шутка, вы её не знаете! В общем, это значит, что мы согласны.
Через три недели в одной из частных нотариальных контор Москвы был подписан договор купли-продажи двухкомнатной квартиры на Ленинском проспекте на имя супругов Киреевых — Вениамина и Валерии, дальних потомков штабс-капитана Николая Горчакова и журналиста Савелия Киреева. В качестве оплаты они передали бывшему владельцу редчайшую банкноту «Большой арбуз» серии 1891-го года, одна из которых была продана в 2006 году более чем за два миллиона долларов, а местонахождение второй такой банкноты так и осталось неизвестным…
Август 2014 — октябрь 2016