рядом был Святослав, и потому всю свою нерастраченную любовь она отдавала ему.
Лиля уже совсем запуталась. С появлением сына она поняла, что Святослав уже и не очень-то и нужен — теперь ей есть кому отдавать свою любовь.
Назвали мальчика Андрюшей. Здесь разногласий не возникало — оба захотели назвать своего сына именно так, в честь дорогого для обоих человека. Да он ещё и родился в день Андрея Первозванного.
Вступать в брачный союз они не торопились. Лиля не могла принять фамилию Черкасова и стать женой немонаршей особы, иначе можно потерять право на престол. К тому же, идти в церковь венчаться она категорически не желала — она просто боялась этой процедуры.
А когда молодая мама агукала с малышом, она и представить себе не могла, что в это время в другом конце родового дома Невельских Святослав пишет донесение в полицию: «Прошу отстрочить арест, так как ей надо кормить ребёнка грудным молоком. Прошу дать шанс новорождённому побыть с матерью и узнать вкус материнского молока, ведь больше он свою мать никогда не увидит…»
Однажды среди ночи Лиля проснулась. Словно какая-то сила подняла её с постели. Она вскочила и тревожно оглянулась. В кромешной тьме не было видно ни зги. Она прислушивалась, всматривалась в темноту, но, кажется, причин для беспокойства не было. Стояла ночная тишина.
Она перевела дыхание. Когда-то так уже бывало с ней, она просыпалась среди ночи или под утро и какой-то необъяснимый ужас охватывал её. Он сковывал всё тело, проникал вглубь сквозь одежду до самого нутра. Было страшно жить, страшно о чём-то думать и просчитывать свои дальнейшие действия. Лиля тогда даже задумывалась о том, чтобы отказаться от своих деяний. Причин этого страха, даже ужаса, она не могла понять. Ничего ужасного тогда с ней не произошло. Но это было словно предчувствие чего-то далёкого и неотвратимого. Будто судьба предупреждала её о будущем, которое будет не самым радостным.
Вот и сейчас этот ужас вернулся к ней, словно напоминание о неизбежном. Она едва сумела успокоить своё неистово бьющееся сердце и улечься под тёплое одеяло.
Утром она сказала Святославу:
— У меня дурные предчувствия. Как будто должно произойти нечто нехорошее. Боюсь, что за домом следят. Давай мы переедем отсюда туда, где нас никто не найдёт.
Святослав пытался успокоить Лилю, говоря, что в этом медвежьем углу их никто не найдёт, а если и попытаются, то не дойдут, потонут в болотах, но она стояла на своём.
— Мы хотя бы на время должны скрыться. Здесь в лесу есть замечательный охотничий домик, о котором никто не знает. Вот там мы и схоронимся, пока опасность не минует.
Вскоре они собрали нехитрые пожитки и перебрались в охотничью сторожку в дебрях леса. Там давно никто не жил, поэтому им пришлось заново обживать деревянный дом. Они топили дровами, а чтобы по ночам не было так холодно, укрывались несколькими одеялами, согревали друг друга своими телами.
Лиля смотрела на своих мужчин и думала о том, что это и есть счастье — видеть рядом своих близких. Может, и не надо ей больше ничего? Никаких дворцов, никакой власти, никакой борьбы. Святослав и Андрюшенька рядом — что ещё нужно для счастья?
— От дворецкого давно ничего нет. Как уехали, так ни строчки не написал нам, — обеспокоенно поделилась Лиля.
— Не беспокойся, он, наверное, занят собой. Может наконец мужчина подумать о своей личной жизни? А то он всё о тебе да о тебе заботился, пора ему и о себе подумать.
Лиля согласилась. Пожалуй, Святослав прав. Не может она требовать от человека, пусть даже такого близкого и преданного как дворецкий, полного подчинения и посвящения им своей жизни ей. Зато у неё есть Святослав. Вот теперь она поняла, что он всё-таки ей дорог. Они остались совершенно одни. Он делит с ней все тяготы её жизни, помогает во всём, они вместе растят сына, топят печку, варят обеды. И никому нет до них дела, весь мир где-то далеко, никто о них ничего не знает. А что бы она делала, окажись в такой ситуации одна, без него?
Нет, Святослав сейчас самый близкий и дорогой для неё человек. Зря она разрывала своё сердце сомнениями. Только он остался с ней, только он не предал её.
С этими мыслями она задремала, а потом уснула крепким сном здорового человека. Разбудил её настойчивый стук в дверь. Лиля встревоженно приподнялась на постели. Её удивило то, что Святослав сразу стал одеваться, чтобы открыть непрошенным ночным гостям.
— Ты куда? — шёпотом спросила она. — Не открывай. Может, это бандиты. Пусть думают, что тут никого нет.
— Не волнуйся, всё в порядке. Надо узнать, кто пришёл. А то и правда подумают, что тут никто не живёт, ещё дом подожгут.
Он вышел из их дальней комнаты и прошёл в сени. Лиле был слышен его голос, он разговаривал с кем-то. Это встревожило её. Слов было не разобрать, она поднялась, подошла к двери и прислушалась. Они перешли на шёпот.
Когда Святослав вернулся, он был не один, за его спиной стояли люди в мундирах. Он заговорил оправдывающимся голосом:
— Лиля, ты понимаешь, тут такое дело… Нужно поехать с этими людьми…
Он посветил фонарём на кровать, но она была пуста. Он обвёл светильником комнату и обомлел. Лиля стояла над детской колыбелью, в которой спал их ребёнок, с огромным ножом в руках.
— Если ты сделаешь хоть шаг ко мне, я убью твоего сына.
Святослав почувствовал, как удушающая волна прокатывается по всему его телу.
— Ты не сделаешь этого, — тихо сказал он. — Ты слишком любишь Андрюшу.
— Я сделаю это, — сказала она. — Ты не оставил мне выбора. Ты предал нас. Ты предал меня. Ты всё это время жил со мной, чтобы привести сюда этих людей и сдать меня им?
— Нет, поверь, я любил тебя. И сейчас люблю. Но так вышло.
— Тебя специально подослали ко мне?
— Да. Но я и правда полюбил тебя. Ты мне очень дорога.
— И потому ты привёл сюда «фараонов»? Вот какова мужская любовь? Отправить любимую в тюрьму?
— Лиля, прошу тебя, не надо. Отойди от ребёнка, отдай мне нож.
— Только если всажу его тебе в грудь.
— Согласен. Давай так.
В это момент сзади окно со звоном разлетелось на осколки и через него внутрь запрыгнули полицейские, которые выбили нож из её рук и вмиг скрутили Лиле руки за спиной. Щёлкнули наручники. Всё закончилось.
Когда Лилю проводили мимо него, он виновато произнёс, чтобы успокоить её:
— Я заберу Андрюшу. Я позабочусь о нём. У него будет всё самое лучшее. Будь спокойна за него.
— Ты уже побеспокоился обо мне. И о нём — оставил его без матери, — с презрением ответила она. Конвоир толкнул её в спину, чтобы она шла дальше, чтоб не плюнула в лицо изменщику.
— Теперь будешь спать спокойно после такого предательства? — удаляясь, выкрикнула она. — Черти сниться не будут?
Её увели. Он облегчённо выдохнул. Потом взял сына на руки и пошёл с ним в экипаж — пора познакомить своих родителей с внуком.
Камера была маленькой и тёмной. Лиля нервно мерила её шагами, не в силах успокоиться. Надо было кормить малыша, грудь набухла, а он, наверное, сейчас плачет голодный… Но никому не было дела до неё и её ребёнка. Где её сын? Святослав обещал позаботиться о нём. Приняла ли его семья маленького Андрюшу? Не обижают ли его там?
Словно раненая львица она металась по тесной полутёмной камере. От стены к стене, от стены к стене… Хотелось биться об эти стены головой, всем телом…
Но равнодушные и холодные каменные стены ничего не хотели знать о её боли, об отнятом у неё маленьком мальчике, который находится где-то далеко среди чужих людей, плачет от голода и зовёт свою маму…
Викентий Павлович Иванов был доволен проведённой работой. Преступница, которую так долго выслеживали, за которой безуспешно охотились, теперь арестована. И она в надёжном месте, откуда убежать ей не удастся.
За время отсутствия в Петербурге он очень соскучился по утренним булочкам вдовы Старостиной. Ему хотелось вновь просыпаться по утрам, когда за окном ещё темно, и наслаждаться сдобными ароматными булочками с маслом и вареньем. А не сдала ли вдова за прошедшее время эти комнаты другому жильцу? Тревожные мысли одолевали Викентия Павловича.
Возвращаясь в Петербург, он предвкушал, что будет сам проводить дознание. Он очень давно хотел увидеть неуловимую самозванку, хотел сам расследовать это дело государственной важности. Но когда ему предложили самому вести следствие, он вдруг отказался.
— Устал я от этого дела, — сказал он, — так много времени, сил положил на поимку этой аферистки, что уже и имя её слышать не могу. Я вам её поймал, можно сказать, на блюдечке преподнёс, а вы уж тут сами с ней разбирайтесь.
И живо направился туда, где по утрам давали сдобные булочки. Он уже знал, что надо сделать, чтобы всегда получать в этом доме свои булочки. Он сделает предложения вдове Старостиной.
Она сидела в углу холодной камеры, обхватив колени руками и положив на них голову. Ей казалось, что за ней наблюдают, поэтому она не хотела никому показывать своё отчаяние и больше не металась по камере. Она просто тихо сидела в своём углу, понимая, что выйти отсюда ей никогда не удастся. А это значит, что своего сыночка ей не суждено увидеть. Как её малыш? Где он? Кто с ним рядом? Здоров ли, накормлен? Не обижают ли его?
Следователь Кондратьев на допросе сказал ей, что она сама сделала выбор в судьбе своего ребёнка. Лиля ничего не ответила на это. Она вела себя так, как подобает вести себя человеку, в жилах которого течёт та самая кровь — негоже ей откликаться на обращения к ней каких-то простых смертных. Она обычно безмолвно сидела на допросах, глядя в окно куда-то далеко. Наручники с неё не снимали, помня, что это особо опасная преступница. За упущение её голову снимут, а уж какая она дерзкая, ловкая и увёртливая, знали все в этом каземате, оттого рисковать своими погонами охотников не было. Она молча выслушивала, а, скорее, пропускала мимо ушей то, что говорили ей дознаватели, на вопросы не отвечала, потом с достоинством поднималась и отправлялась в свою камеру. Лиле дорого доставалось это деланное равнодушие, потому что хотя бы за одно словечко об Андрюше она рассказала бы им всю свою биографию, а также всё, что хотели бы знать её тюремщики. Но спросить самой ей не позволяла гордость, а они молчали о нём. Таково было условие для арестованной — сына она потеряла навсегда.