— Ему ничего не известно о малыше и Дугласе Кроссе?
— Ему ничего не известно ни о ком из нас, и его это не касается. — Голос Лорены звучал холодно, отчужденно.
Ник подошел ближе, и она почувствовала его горячее дыхание.
— Лорена, я знаю, как тяжело потерять одного из родителей. Дети нуждаются в обоих независимо от возраста. Я отдал бы что угодно, лишь бы снова увидеть маму…
— Да, Ник, вы правы, это тяжело. Но когда человек умирает, это не его вина. Он бы остался, если мог. Мой отец не умер, он мог остаться, но сознательно покинул нас — меня, Грейс и маму в инвалидном кресле…
— Почему вы не рассказали мне об этом раньше?
— Потому что это не имеет никакого отношения к происшедшему, так же как и мамина болезнь, — резко ответила Лорена. — Я не нуждаюсь в жалости. Я нуждаюсь только в помощи.
— Я предлагаю не жалость, а симпатию вместе с помощью.
— Приберегите вашу симпатию для моей мамы. Она достаточно пережила утрат, но я не знаю, переживет ли, если никогда больше не увидит своего первого внука. Что касается моего отца, то он не имеет никакого отношения к нашей проблеме.
— Ну же, Конфетка, — она почувствовала его ласкающие пальцы на затылке — легкое прикосновение, ничего не значащее, — поплачьте, вам сразу станет легче. Позвольте мне для разнообразия побыть рыцарем-утешителем.
— Мне не нужен утешитель. Я не буду плакать.
Но слезы уже катились по ее щекам. Ник молча положил руки ей на плечи — теплые, сильные, успокаивающие. Рыдания сотрясали ее хрупкое тело, но она старалась подавить их.
— Пожалуйста, Ник, не надо. Я сейчас успокоюсь…
— Молчи, Лорена, молчи, девочка. Прижмись ко мне. — Его руки обняли ее сзади, обвили всю, притянули к широкой груди.
И все темное, страшное, холодное вдруг исчезло, словно его и не было, осталось лишь чувство защищенности, подаренное этими руками. Она могла бы стоять так бесконечно долго, в этой надежной гавани его нежности, его доброты. Ник что-то тихо, почти неслышно нашептывал ей на ухо, и теплое дыхание щекотало ее затылок. Она знала, что даже когда он уйдет из ее жизни навсегда, эти мгновения останутся в ее сердце.
Лорена неожиданно осознала, что объятия Ника изменились. В них больше не было тепла, его сменил обжигающий жар желания. Она почувствовала, как горячие губы заскользили по шее, покрывая ее поцелуями легкими, но настойчивыми. Эти поцелуи, ошеломленно поняла она, ничем не напоминали тот, утренний, наполненный нежностью и состраданием. Они вливали в нее жгучее неистовство страсти, которое наполняло все ее существо, заставляя задыхаться и дрожать. И не было в них ничего милосердного, ничего намекающего, ничего двусмысленного.
Его руки нашли ее грудь и стали призывно поглаживать мгновенно затвердевшие соски. Вулканический жар мужского тела, зовущего, жаждущего ее, заставил Лорену испытать бесстыдный откровенный голод, и она не сдержала страстного низкого стона.
Ник повернул ее лицом к себе, нашел губы, приоткрытые, влажные, и приник к ним. Горячий язык скользнул между ее зубами и коснулся ее языка. Лорена ощутила упругость и настойчивую ритмичность, с которой его бедра касались ее. Она обхватила их руками, прижимая к себе крепче, теснее.
Минуту назад кухня была уютным мирным уголком, и вот уже наполнилась характерными звуками неутоленного желания. Мужчина и женщина оказались пойманы в ловушку кипящей страсти. Ее губы прижимались к его, намекая и умоляя, его руки скользили по ее телу, призывая и обещая.
Неожиданно Ник оторвался от Лорены. Они были в доме ее матери, которая спокойно спала, полагая, что пригласила в дом настоящего джентльмена. Миссис Гордон оказала ему доверие, надеясь, что хотя бы одна из ее дочерей находится в безопасности и не станет жертвой сексуального обольщения. И если Лорена не сознает этого, то он, Николас Тэрренс, не имеет права не оправдать надежды пожилой леди.
— Я не могу, — хрипло произнес он. — Не здесь, не в этом доме…
— Где? — Голос Лорены был полон неутоленной страсти.
Он отступил на шаг и поднял руки, защищаясь от искушения. Это далось ему непросто. Ник хрипло дышал, лицо исказилось от напряжения, а плотно обтягивающие бедра джинсы не могли скрыть явственно различимого свидетельства его желания.
— Да, Конфетка, твои глаза не обманывают тебя, — сказал он, проследив за ее взглядом.
Лорена призывно пробежала языком по губам, мысленно удивляясь своему откровенному бесстыдству, и спросила:
— А если бы это было прошлой ночью, в твоем доме, ты бы остановился?
— Скорее всего, нет.
Вереница сладострастных сцен пронеслась в ее воображении, и Лорена вздохнула.
— Я бы хотела…
— Подумай, прежде чем хотеть. Не ищи себе лишних трудностей. У тебя их и так с избытком.
Постепенно затуманенный разум стал проясняться, и до Лорены начала доходить правота его слов. Будет ли он лишней трудностью в ее жизни? Да, безусловно. Сможет она справиться с ней? Никогда. Никогда в жизни. Ни в этой жизни, точно. Он человек из какого-то другого мира, далекого от всего ей привычного и понятного. Она должна быть благодарна за его выдержку, а не сожалеть…
Так почему же ей кажется, будто она истекает кровью, будто жизненно важная часть ее организма — сердце — иссечена безжалостным скальпелем? Почему ей кажется, что у нее отняли самое ценное, самое нужное в жизни?
Печальные синие глаза внимательно следили за ней. Ник заметил выражение ее лица и поспешно сказал:
— Не говори ничего, Лорена. Отправляйся в постель и отдыхай. Завтра ты увидишь все в другом свете и порадуешься.
Если бы Ник вел себя резко, язвительно, возможно, все было бы иначе. Но его заботливая мягкость сокрушила ее, разбила вдребезги хрупкие мечты. На их место хлынула боль…
— Я покажу тебе твою комнату, — сказала Лорена, стараясь голосом не выдать своих чувств.
— Дом не настолько велик. Я сам найду. Не беспокойся.
— Тогда спокойной ночи. Отдыхай.
— Спасибо, — сказал Ник. — Спокойной ночи.
Как будто это возможно! Лорена не произнесла этих слов вслух, вышла с поднятой головой, а за ней следом ползла ее изорванная в клочки, втоптанная в грязь гордость.
Они сидели за тем же столом, что и вчера. В открытое окно лились лучи яркого весеннего солнца, освещая отдохнувшую за ночь миссис Гордон. Лорена сидела напротив нее с непроницаемым видом. Ник занимал центральное место, традиционно предназначавшееся главе семейства и давно пустовавшее в семье Гордон. Завтрак закончился, но беседа продолжалась.
— Деньги у него были, и немалые, — говорила Элизабет о несостоявшемся зяте. — Больше, чем могла дать его работа. Он не скупился, буквально заваливал Грейс подарками.
— Он что-нибудь рассказывал о своей семье? Упоминал родителей, братьев, сестер, кого-нибудь?
— Только вскользь. У него есть какие-то родственники в Детройте. Он никогда много о себе не говорил, наверное, чувствовал, что я не одобряю их отношений.
— Почему, Элизабет?
— Он слишком большой собственник. Хотел Грейс только для себя. Мы бы никогда с ней больше не увиделись, если бы она уступила ему.
— Вы не пытались расспрашивать дочь?
— Наверное, я должна была быть настойчивее. Но Грейс вернулась домой на седьмом месяце беременности, и мне не хотелось волновать ее.
— По-моему, вы расспрашиваете не того, кого надо, — вмешалась в разговор Лорена. Ее голос без труда мог заморозить действующую сталеплавильную печь. Ник знал, что этот тон не имеет никакого отношения к обсуждаемой теме, всему виной — события минувшей ночи.
— Согласен. — Он бросил на нее беглый взгляд и снова переключил внимание на Элизабет. — Как вы считаете, Грейс может ответить на несколько вопросов?
И снова Лорена опередила мать.
— Она должна, иначе мы напрасно потратили силы и время, приехав сюда.
— Да нет, я все равно намереваюсь опросить всех, с кем Кросс работал. Просто от Грейс эти сведения можно получить быстрее.
— Думаю, здесь не должно возникнуть проблем, — сказала Элизабет. — Мы просто предупредим врача, чтобы он был готов к возможной реакции. Мы отправимся, как только вы будете готовы, Ник. — И она откатила свое кресло от стола.
— Я хотел бы помочь убрать посуду после завтрака.
— Мы не нуждаемся в помощи. Скоро здесь будет Маргарет, — заявила Лорена.
Увидев в глазах Ника вопрос, Элизабет пояснила:
— Маргарет — моя дневная помощница. — Она подмигнула ему, как будто хотела сказать: не обращайте внимания, утром Лорена всегда такая.
— В чем дело, Конфетка? — повернувшись к Лорене, спросил Ник, когда миссис Гордон покинула комнату.
— Не понимаю, о чем вы. — Она взглянула на него отстраненно, с великолепно разыгранным презрением.
— Прекрасно понимаете. Дуетесь из-за прошлой ночи. Но если не хотите, чтобы ваша мама начала задавать неловкие вопросы, возьмите себя в руки.
Не стоило ему поднимать эту тему. Женщина, откровенно проявившая готовность уступить ему, оставшаяся неудовлетворенной и оскорбленная отказом, готова была вцепиться ему в глаза, как дикая разъяренная кошка.
— Это вы берите себя в руки, — буквально выплюнула Лорена. — Я только рада, что отвратительная идея не воплотилась в жизнь. Иначе я бы стыдилась до конца своих дней.
— Рад слышать. А теперь извольте вести себя пристойно и улыбаться. Грейс не справиться еще и с вашими капризами.
— Я сама разберусь, с чем может, а с чем не может справиться моя сестра. А вы занимайтесь исключительно делом, для которого я вас наняла.
Ник стоял и молча смотрел на Лорену. В свое время крутые парни, категорически отказывавшиеся сотрудничать с полицией, встретив этот взгляд, уподоблялись неумолчно болтающим попугаям.
— Не заставляйте меня пожалеть об этом, Лорена, — наконец мягко произнес он.
Несколько секунд Лорена изо всех сил боролась с собой.
— Простите меня, пожалуйста. Я немного нервничаю…
— Принимается. Помните только, я вам не враг.
С первого взгляда Лорене показалось, что Грейс стало лучше: свежевымытые и уложенные волосы, немного румян, чтобы скрыть бледность лица, новый брючный костюм, купленный миссис Гордон. Она даже сидела в кресле в холле, а не лежала в постели. Но глаза, глаза ее были по-прежнему пусты и невыразительны. Лорена обняла сестру.